Позже выяснилось, что Азеф вел переговоры с Рутенбергом об убийстве одного Гапона без ведома ЦК. Когда в ЦК узнали о возобновлении сношений Гапона с Министерством внутренних дел и предложении Рутенбергу сотрудничать с Департаментом полиции, постановили устроить суд над Талоном с участием представителей ЦК или разрешить убийство Гапона и Рачковского во время их свидания, но Рутенберга обо всем этом не предупредили. Интересно отметить, что Азеф не поставил в известность свое начальство из Министерства внутренних дел о шагах, предпринимавшихся в отношении Гапона.
Странная позиция полицейского агента Азефа оставалась необъяснимой до появления воспоминаний бывшего начальника Петербургского охранного отделения А. В. Герасимова, сообщившего о временном разрыве отношений между Департаментом полиции и Азефом, переставшим получать инструкции и жалованье из его секретных средств [508] Возможно, Азеф вознамерился с помощью Рутенберга избавиться от своего бывшего начальника Рачковского, с которым у него были свои счеты. Возможно, Азеф собирался подготовить покушение, раскрыть его старым хозяевам и таким способом «аккредитовать» себя и возобновить сотрудничество. В апреле 1905 года Азеф вернулся в лоно политической полиции, но в подчинение Герасимова [509].
А. В. Герасимов сталкивался по роду своей службы и с Гапоном, и с Рутенбергом. «Рутенберга же я знаю лично,— писал Герасимов; — во время одного допроса я обстоятельно наблюдал его и вынес впечатление, что это непреклонный человек и убежденный революционер. Смешно поверить, чтобы его удалось склонить на предательство и полицейскую работу» [510].
Характеристики, исходящие от Герасимова, особенно интересны для нас, потому что они пришли с другой стороны, из вражеского стана, и их чрезвычайно мало. Но воспоминания Герасимова еще интересны и тем, что они доказывают правдивость воспоминаний Рутенберга. У них совершенно отсутствуют расхождения при описании одних и тех же событий. Приведу отрывок из описания разговоров во время совместной трапезы Рачковского, Гапона и Герасимова в столичном кафе „Де Пари“: «Мне скоро стало ясно, что он, если даже и видел немало, то плохо ориентируется и неправильно понял многое. В сущности, люди, о которых он говорил, были ему чужды. Он не понимал их поступков и мотивов, которые ими руководят... Особенно он распространялся на тему о том, имеют ли они много или мало денег, хорошо или плохо они живут,— и глаза его блестели, когда он рассказывал о людях с деньгами и комфортом. Внезапно я его спросил, верно ли, что 9 января был план застрелить государя при выходе его к народу. Гапон ответил: — Да, это верно. Было бы ужасно, если бы этот план осуществился. Я узнал о нем гораздо позже. Это был не мой план, но Рутенберга... Господь его спас...» [511]. Никаких других свидетельств о подготовке убийства царя 9 января 1905 года нам неизвестно, Гапон и на сей раз лгал.
Вернувшись в очередной раз из Гельсингфорса в Петербург, Рутенберг, будучи уверенным, что действует с ведома ЦК, дал согласие сотрудничать с Гапоном на ниве Департамента полиции, выдать за крупную денежную сумму состав Боевой организации партии социалистов-революционеров и для этого встретиться с Рачковским. Вице-директор Департамента полиции назначил свидание с эсером, но после предупреждения Герасимова о грозящей ему опасности, от встречи с Рутенбергом все же уклонился. Тогда Петр Моисеевич решил действовать сообразно складывавшимся обстоятельствам. «Я обратился к группе рабочих, членам партии,— писал Рутенберг,— рассказал им, в чем дело. Один из них Гапона хорошо знал, так же как Гапон его.
Видя во мне представителя партии, вполне мне доверяя, рабочие все-таки не могли примириться с мыслью, что Гапон — полицейский провокатор. Было решено, что я в их присутствии предъявлю Гапону обвинение» [512].
В конце марта 1906 года Рутенберг нанял в Озерках на углу Ольгинской и Варваринской улиц дачу госпожи Звержинской. Во вторник 28 марта на даче собрались рабочие. Рутенберг спрятал их так, чтобы они могли хорошо слышать все происходившее в соседних помещениях, и отправился встретить Гапона. Георгий Аполлонович провёл утро этого дня в доме И. Ф. Манасевича-Мануйлова, всю сознательную жизнь тесно связанного с аферами и политической полицией [513]. Какие важные дела свели их в это время, нам неизвестно. Рутенберг встретил Гапона в условленном месте и привел его на дачу. То, что услышали рабочие, не предполагал услышать даже Рутенберг.
«— Надо кончать. И чего ты ломаешься? Двадцать пять тысяч большие деньги.
— Ты ведь говорил мне в Москве, что Рачков-ский дает сто тысяч?
— Я тебе этого не говорил. Это недоразумение. Они предлагают хорошие деньги. Ты напрасно не решаешься. И это за одно дело, за одно (выдача членов Боевой организации эсеров.— Ф. Л.). Но можно свободно заработать и сто тысяч за четыре дела. (...)
— А если рабочие, хотя бы твои, узнали про твои сношения с Рачковским?
— Ничего они не знают. А если бы и узнали, я скажу, что сносился для их же пользы.
— А если бы они узнали все, что я про тебя знаю? Что ты меня назвал Рачковскому членом Боевой организации, другими словами, выдал меня, что ты взялся соблазнить меня в провокаторы, взялся узнать 'через меня и выдать Боевую организацию, написал покаянное письмо министру внутренних дел П. Н. Дурново» [514].
Эти строки, впервые опубликованные в 1909 году, вполне могли прочитать участники описанных событий и в случае необходимости опровергнуть. Опровержений не последовало, не последовало их и после публикаций записок Рутенберга в 1917 и 1925 годах.
Со слов одного из свидетелей разоблачения Талона известный революционер Л. Г. Дейч писал:
«Как подробно рассказал мне недавно самый молодой из слышавших эту беседу рабочих (назову его Степаном), их страшно томил этот, казавшийся неимоверно долгим, спор Талона с Рутенбергом. Для них (рабочих.— Ф. Л.) давно уже вполне выяснилась возмутительная роль Талона, и они хотели бы уже выйти из засады, но Рутенберг все не открывал их двери, запертой на замок снаружи. Между тем состояние их было ужасно тяжелым.
— Не могу передать, какое отвратительное состояние ожидать с минуты на минуту, что вот придется убить человека,— сказал т. Степан» [515].
«То, что рабочие услышали стоя за дверью,— вспоминал Рутенберг,— превзошло все их ожидания. Они давно ждали, чтобы я их выпустил. Теперь они не вышли, а выскочили, прыжками бросились на него со стоном: «А-а-а-а!» и вцепились в него.
Талон крикнул было в первую минуту: «Мартын!» (партийная кличка Рутенберга.— Ф. Л.), но увидел перед собой знакомое лицо рабочего и понял все.
Они его поволокли в маленькую комнату. А он просил:
— Товарищи! Дорогие товарищи! Не надо!
— Мы тебе не товарищи! Молчи!
Рабочие его связали. Он отчаянно боролся.
— Товарищи! Все, что вы слышали,— неправда! — говорил он, пытаясь кричать
— Знаем! Молчи!
Я вышел, спустился вниз. Оставался все время на крытой стеклянной террасе.
— Я сделал все это ради бывшей у меня идеи,— сказал Гапон.
— Знаем твои идеи!
Все было ясно. Гапон — предатель, провокатор, растратил деньги рабочих. Он осквернил честь и память товарищей, павших 9 января. Гапона казнить...
Гапону дали предсмертное слово.
Он просил пощадить его во имя его прошлого.
— Нет у тебя прошлого! Ты его бросил к ногам грязных сыщиков! — ответил один из присутствовавших» [516].
