Сам процесс вскрытия производился до недавнего времени с помощью небольшого костяного ножика, которым подрезывался удобный для вскрытия клапан письма; за последнее же время вскрытие писем производилось паром. Для этого имелась своеобразная металлическая посуда, из которой через небольшое отверстие вверху бил горячей струей пар. Перлюстра-тор, держа в левой руке письмо над отверстием сосуда так, что струя пара расплавляла клей, правой рукою с помощью длинной и толстой булавки (как для дамских шляп) отгибал тот из четырех клапанов письма, который представлял меньше затруднений для отклейки. В случае, если письмо было запечатано большой печатью так, что нельзя было подрезать края печати, не испортив ее самой, то до ее вскрытия приходилось приготовить печатку, чтобы ею, после прочтения и заделки вновь запечатать письмо» [163].
Методы работы «секретных» чиновников оставались неизменными на протяжении существования «черных кабинетов», лишь количество перлюстрированной корреспонденции с каждым годом увеличивалось. В петербургском «черном кабинете» один виртуоз вскрывал до пятисот писем в час, четыре чиновника их читали, два писаря снимали копии, один труженик изготовлял фальшивые печати, фотографировал письма, проявлял негативы и печатал снимки. За выдающиеся достижения в подделке печатей Николай II наградил этого чиновника орденом Владимира 4-й степени «за полезные и применяемые на деле открытия». Весь штат «черного кабинета» вместе с Мардарьевым состоял из 12 человек, в день они перлюстрировали 2—3 тысячи писем» [164].
«Если встречались письма с шифром,— писал М. Е. Бакай,— то они расшифровывались специалистом этого дела чиновником Департамента полиции И. А. Зыбиным, который в дешифровке дошел до виртуозности, и только в редких случаях ему не удавалось этого сделать. Зыбин считается единственным своего рода специалистом в этой области, и он даже читает лекции о шифровке и дешифровке на курсах для офицеров, поступающих в Отдельный корпус жандармов. (...) Пользуясь случаем, я обратился к Зыбину с просьбой ознакомить меня со способом разборки шифров, и на это получил указание, что письма с шифрами заранее известных ключей дешифруются очень легко, при этом он мне указал на некоторые ключи революционных организаций, полученных при посредстве провокаторов»[165]. В Особом отделе Департамента полиции Зыбин имел кабинет и помощников, но работать предпочитал дома. Там он мог в тиши лучше сосредоточиться и иногда сутками просиживал за любимым занятием.
Чтобы перлюстрировать корреспонденцию с «химическим текстом», полицейским приходилось ее «проявлять». Такие письма не могли продолжать свой почтовый путь, и адресат получал тщательно изготовленную копию. Для этого Департамент полиции наладил целое производство во главе с мэтром по части фальшивок В. Н. Зверевым [166].
«Письма, перлюстрированные в России,— продолжает Майский,— как бы они хитро заделаны ни были, не сохраняют на себе ни малейшего следа вскрытия, даже для самого пытливого глаза, даже самый опытный глаз перлюстратора зачастую не мог уловить, что письмо было уже однажды вскрытым. Никакие ухищрения, как царапины печати, заделка в сургуч волоса, нитки, бумажки и т п. не гарантировали письма от вскрытия и абсолютно неузнаваемой подделки. Весь вопрос сводился только к тому, что на перлюстрацию такого письма требовалось несколько больше времени Много возни бывало только с письмами, прошитыми на швейной машинке, но и это не спасало, а только еще больше заставляло обращать на такие письма внимания в предположении, что они должны содержать весьма ценные данные, раз на их заделку потрачено много времени и стараний» [167]. Особое совершенство от мардарьевской команды требовалось при вскрытии дипломатической почты. Из-за нее могли возникнуть скандалы международные, но наши перлюстраторы ни разу лицом в грязь не ударили.
Перлюстрации подвергалась корреспонденция министров, директоров департаментов, генерал-губернаторов и других высших администраторов империи. Иногда содержание писем этих достойных мужей позволяло узнавать о вопиющих злоупотреблениях. Выяснялось, например, что министр путей сообщений «стратегическую железную дорогу проводит не в нужном направлении, а через имение своей жены», что шпалы по завышенным ценам поставляет шурин министра. После убийства министра внутренних дел Д. С. Сипягина назначенный на его место В. К. Плеве обнаружил в своем новом письменном столе копии не только своих писем, но и писем жены [168]. Шеф жандармов Н. Д. Селивестров, отправляя с нарочным в Лондон очень важное письмо, просил своего адресата прислать ему ответ через Министерство’ иностранных дел, так как его корреспонденция перлюстрируется.
Полицейские чиновники до такой степени пристрастились читать чужие письма, что умудрялись это делать даже вне пределов Российской империи [169]. Так, путем подкупа итальянских и французских мелких почтовых служащих агентами русской Заграничной агентуры удавалось просматривать письма политических эмигрантов.
Выписки из перлюстрированной корреспонденции по своему содержанию подвергались сортировке и передавались на просмотр министру внутренних или иностранных дел, начальнику Генерального штаба, в Департамент полиции. В исключительных случаях дубликаты выписок представлялись императору, а иногда, исходя из сведений, изложенных в их тексте, с выписками знакомился только монарх.
«Император Александр II,— писал жандармский генерал В. Д. Новицкий,— очень интересовался перлюстрацией писем, которые каждодневно, в 11 часов утра, препровождались министром внутренних дел Тима-шевым в особом портфеле, на секретный замок запираемом, государю, который некоторые тотчас же сжигал в камине, на других собственноручно излагал заметки и резолюции и вручал их шефу жандармов для соответствующих сведений и распоряжений по ним секретного свойства, надзора, наблюдения и установления авторов писем и указываемых лиц» [170]. Новицкий ошибся, император получал хорошо изготовленные писарские копии, а письма шли по своим адресам. По официальным данным за 1880 год было перлюстрировано только в семи крупнейших городах империи 363 253 письма и сделано 3344 выписки [171].
Перлюстрация частной корреспонденции играла очень важную роль в политическом сыске. У нее был лишь один конкурент — секретный агент-провокатор. Сведения, полученные в результате знакомства с содержанием некоторых писем, позволяли полиции совершать удачные карательные акции. Перлюстрация успешно конкурировала с доносами достоверностью информации. Она появилась на вооружении у сыска как раз в то время, когда донос в сочетании с пыткой как основной инструмент политической полиции начал отходить. Донос померк перед перлюстрацией. Остается задуматься, позволительна ли она. За доносительство ответственно частное лицо и те, кто его к эдому понуждает, за перлюстрацию ответственно государство, правительство, тайно допустившее ее.
«До самой революции 1917 года,— писал жандармский генерал А. И. Спиридович,— перлюстрацией ведал один и тот же чиновник, состарившийся на своем деле и дошедший до чина действительного тайного советника. Его знали министр, директор Департамента полиции и лишь немногие близкие им лица»[172] .
При смене министра внутренних дел к нему в первые же дни по принятии должности являлся Мар-дарьев, просил вскрыть конверт, ознакомиться с секретным указом Александра III и вновь запечатать его печатью министра. Процедура эта повторялась шестнадцать раз, и ни один из министров не соблаговолил просить монарха отменить преступный указ.
