— Не только христианские мученики подвергались этому ритуалу, — сказал Примипил. — Фатех и Зоравар, два младших сына гуру Гобинда Сингха,[90] были замурованы в каменной стене после того, как отказались перейти в ислам.

— Господи боже мой, вы же не замуровали ее заживо?! — воскликнул Джованни.

Лучана закричала.

Как джинны из бутылки, два мускулистых парня внезапно возникли в гостиной. Но одним движением руки Великий Магистр успокоил их.

— Конечно нет, пожалуйста, успокойтесь. — Он даже не повысил голоса. — Этот ритуал символический.

— Какой еще символический? Что значит «символический»?

— Не так громко, Нобиле. Не хотелось бы беспокоить соседей в это время суток.

Джованни расплакался:

— Кто вы? Она ведь ребенок! Кто вы?

Великий Магистр и Примипил вздохнули, как будто этот вопрос был адресован не им.

— Боже мой, — рыдал Джованни, — что вы сделали с Сильваной?

— С Сильваной все хорошо, — сказал Великий Магистр.

— Скажите, что вы ее не похоронили заживо! Скажите же!

— Как прикажете. Ее не похоронили заживо, — уступил просьбам Примипил.

— Наш символический ритуал уходит корнями в историю, — сказал Великий Магистр. Примипил кивнул. — Наш орден почти такой же древний, как Католическая церковь. Но, в отличие от католиков, мы не очень выставляем себя напоказ. И нас не так много. Но наши корни растут на почве истины.

Джованни вытер слезы и взял себя в руки:

— Вы — сатанисты?

— Вовсе нет.

— Корни нашей церкви более глубокие, — сказал Примипил.

В голове Джованни мелькнула мысль.

— Вы — дракулианцы!!!

Великий Магистр и Примипил подняли головы. Ответа не последовало.

— Какими бы безумными ни были ваши представления, — сказал Джованни, — вы должны понимать, что нельзя похищать десятилетнюю невинную девочку.

— Никто на земле нашего Господа не является невинным, профессор Нобиле. Ваша дочь, как и все мы, рождена с обязательствами, отменить которые ни в чьей-либо, кроме Господа, Сатаны и Костхула, власти.

— При всем моем уважении вынужден заметить, что это детерминистская болтовня!

— Сильвана — часть целого, профессор. Так предписано.

— Безумие. Послушайте себя сами! Пожалуйста… Это безумие.

— Безумие, профессор Нобиле? Библия все еще направляет жизнь миллионов людей. Почему же наши святые книги — безумие?

— В древности было написано несколько сотен, даже тысяч пророчеств. Сегодня они более не действительны! Библия является продуктом на только авторов Писания, но также и истолковывавших ее на протяжении двух тысяч лет.

— Это говорит истинный христианин.

— Вы не должны вести себя так!

— Как профессор, вы имеете право на такое понимание. В отличие от христианских миссионеров мы никогда не навязывали нашу веру и наше понимание Библии, к нам люди приходят сами.

— Не может быть, чтобы вы так думали.

— Я не прошу вас верить нам или признавать наши священные книги. Я просто объясняю вам судьбу Сильваны.

— Безумие. Безумие…

— Профессор.

— Чего вы хотите?

— Но ведь это довольно очевидно. Мы хотим получить Евангелие Люцифера.

— Вы получите его.

— Мы высоко ценим вашу готовность сотрудничать с нами.

— Как только Сильвана целой и невредимой будет доставлена в надежное место, вы получите его.

— Дело обстоит, к сожалению, не так просто. Мы не сомневаемся, что вы хотите добра своей дочери, но мы также не сомневаемся, что вы — или, возможно, ваша супруга — обратитесь к полиции или к властям. Этого мы позволить не можем. Вы наверняка понимаете, что постороннее вмешательство нам ни к чему.

— Мы не обращались в полицию.

— Пока нет.

— Мы только хотим вернуть Сильвану.

— Давайте поедем за манускриптом. И тогда найдем какое-то решение.

— Мы не можем сейчас поехать за ним.

— Почему?

— Я отдал его в технический отдел для анализа и консервации. В этот отдел у меня нет доступа. В университете усилены меры по обеспечению безопасности.

— Мы знаем об этих мерах.

— Они откроются завтра в девять утра. И тогда я его заберу.

— Мы будем с вами.

— Так дело не пойдет. Это возбудит подозрение. Я должен взять его сам. Один. Но даже и это представляет собой нарушение правил.

— Почему?

— Если артефакт передан на консервацию, мы не можем забирать его когда вздумается. Есть определенная процедура, правила. Но я справлюсь. Я найду объяснение. Я знаю хранителя.

Великий Магистр и Примипил долго внимательно смотрели на него. Наконец кивнули.

— Давайте договоримся, что в ваших интересах — и не в последнюю очередь в интересах Сильваны, — чтобы вы согласились сотрудничать с нами, — сказал Великий Магистр.

— Ну конечно!

— Если вы или ваша супруга расскажете о нас кому-нибудь — полиции, родственникам, друзьям, властям, — Сильвана умрет.

Лучана зарыдала.

— Мы не будем ее убивать. Мы оставим ее там, где она сейчас находится. В гробу. Понимаете?

— В гробу?

— Вы не слышите, что я говорю?

— Мы слышим. В каком гробу?

— Я подчеркиваю это исключительно для того, чтобы вы поняли, что ничего не надо делать наспех. Например, просить о помощи. Это строго между нами, на кону стоит жизнь Сильваны.

Все замолчали.

— Боже милосердный, — сказала Лучана, — не можете же вы…

Все четверо поднялись.

— Мы вернемся завтра утром. Тогда и договоримся, где и когда произойдет передача манускрипта.

— И еще где и когда мы получим обратно Сильвану, — сказал Джованни.

— Лучше поспите, — сказал Примипил. — Утро вечера мудренее.

Они ушли и закрыли за собой дверь. На фоне негромкого икания Лучаны Джованни слышал их шаги по лестнице. Потом хлопнула уличная дверь.

Гроб…

У него не было сил раздеться и лечь в постель. И он остался сидеть на диване. Весь дрожал. Пытался найти заслуживающее доверия объяснение, чтобы Умберто Джалли вернул ему манускрипт. Лучана пошла принимать душ. Он слушал, как в душе лилась вода, а за окном проезжали автомобили.

Когда перед войной отцу Джованни было столько лет, сколько ему сейчас, он сбежал от обязательной службы в фашистском добровольческом корпусе[91] и присоединился к подпольной коммунистической группе. Всю войну отец принимал участие в опасных для жизни диверсионных актах. Джованни узнал об этом лишь много лет спустя, как-то мимоходом, когда отец объяснял свои проблемы с алкоголем. Когда старик умер и Джованни стал разбираться в оставленном им имуществе, то нашел пистолет «беретта» и несколько пожелтевших листков с кодами. «Что, — подумал он сейчас, — сделал бы отец, если бы меня похитили, а к нему пришли мои похитители? Спокойно разговаривал с ними? Плакал? Угрожал им? Или стал стрелять?»

«Что сделал бы отец?

Что мне надо было сделать?

Что я могу сделать?»

Когда он проснулся, в квартире было тихо. Лучана, по-видимому, легла спать. Он уставился в потолок и представил себе звездное небо. Каково быть космонавтом… Как назывался тот фильм? Который в прошлом году летом смотрел в кино. Четыре раза. Нет, пять! «Космическая одиссея 2001 года».[92] Лучана не ходила тогда с ним. Ни разу. Он раньше никогда не думал, что его, человека, жизнь которого связана с прошлым и с метафизикой, могут когда-нибудь заворожить будущее и техника. 2001-й… Через тридцать лет. Как будет тогда выглядеть мир? Может быть, подумал он, мы завоюем космос. Только год прошел с того дня, когда Нил Армстронг[93] ступил на Луну. Он следил за этим событием в прямой трансляции по телевизору. Что человечество сделает за следующие тридцать лет? Он наконец заснул. Когда Джованни открыл глаза, он увидел в углу какую-то фигуру. Он вздрогнул и поднялся на локтях.