ЮВДАЛ

23 мая — 2 июня 2009 года

Подобно тому как на смену любой радости рано или поздно приходит горе, каждая удача уравновешивается каким-то провалом. Свет и тьма. Инь и Ян.

Свобода и бегство.

Полиция предложила мне конспиративную квартиру и пульт срочного вызова в случае опасности. Я с благодарностью отклонил оба предложения. Не захотелось становиться рабом электроники и страха.

Вместо этого я поехал на автобусе в Ювдал. К одиночеству. К тишине. И летучим мышам. На сеновале они основали небольшое поселение.

Судьба бросила меня в безлюдное место, на отдаленное высокогорное пастбище, в окружение скал, лугов, болот, сосновых и еловых лесов.

Только два человека знали, где я спрятался. Моя подруга Кристина, которой принадлежит это пастбище. И инспектор полиции Хенриксен.

Он позвонил мне в воскресенье во второй половине дня ровно в шестнадцать ноль-ноль.

Я сидел на скамейке у пастбища. Внизу, в долине, на другом берегу ручья, блеснуло солнце в стекле автомобиля. Ветер шевелил листву. Доносилось блеяние овец. Я вдыхал аромат черемухи. Вокруг головы кружила мошкара.

До моего бегства из Осло мы договорились созваниваться два раза в день. Полиция дала мне защищенный мобильный телефон. На мой собственный телефон все еще продолжали приходить звонки, как сказал мне Хенриксен. От абонента со скрытым номером. Он рассказал еще, что кто-то подсоединил мой телефон к GPS-навигатору — устройству слежения, которое посылает сигналы через спутниковую связь.

Когда я ответил на звонок, Хенриксен облегченно вздохнул:

— Все идет как надо?

— Тихо и мирно.

— Нет никаких подозрительных туристов?

— Не видел ни одного человека. Почему вы спрашиваете?

Секундная пауза.

— Это убийство… Эти убийцы…

Порыв ветра поднял в воздух цветочный пух.

— Да?

— Я расследовал много убийств за свою карьеру. Большинство были трагедиями. Бессмысленными. Ревнивые мужья. Подвыпившие приятели. Люди с нарушенной психикой, искаженными представлениями о мире, с голосами в голове. Сами знаете. Но это? Никогда не видел ничего подобного. Никогда. Скажите, он был человеком религиозным?

— Кристиан Кайзер? Я сказал бы, скорее, наоборот.

— Вы можете хранить секреты?

— Конечно. Кристиан был моим другом.

— Мы обнаружили много странных деталей в этом убийстве. О них прессе неизвестно. Эксперты из лаборатории говорят, что в квартире Кайзера орудовали профессионалы. Вскрыли замок, не оставив ни единого следа. Как будто у них был ключ. Не оставили нигде ни волоска. Ни единого отпечатка пальцев. Но это еще ерунда. Хуже обстоит дело с амулетом, который они положили ему в руку. А еще эти шестьдесят шесть свечей. Белая шелковая простыня. Обнаженный человек. Благовония. Но есть и еще кое-что.

— Что же?

— Кристиана Кайзера обескровили.

Солнечные лучи исчезли за облаками.

— Что вы такое говорите? — Мне показалось, что я ослышался.

— Обескровили! Как это обычно делают с принесенным в жертву животным. Они выкачали из его тела всю кровь — и при этом в квартире убитого мы не нашли ни единой капли крови.

И очень хорошо разбираюсь в запахах. Зрение у меня плохое. Зато нюх как у собаки.

Любой запах может молниеносно отправить меня в детство. Малиновое монпансье… Папин бритвенный лосьон и мамины духи… Тающее во рту мороженое и крем от загара…

Я сидел на пастбище и вдыхал запахи раннего лета и гор. Каждый вдох давал море запахов. Лесная подстилка и болото, вода в ручье, дивный аромат вереска, болотная трава, лиственные деревья, полет пыльцы полевых цветов.

Люди, которые не любят свой нос, называют все это свежим воздухом.

В понедельник в первой половине дня я получил электронное письмо из Киева от хранителя Тараса Королева. К нему приходили двое американских ученых. Во всяком случае, они назвались учеными. Джон Скотт из Стэнфордского университета и Марк де Валуа из Йеля. Они произвели впечатление людей, которым все известно. Что подменили манускрипт. Что я контрабандой вывез оригинал в Норвегию. Королев попробовал все отрицать. Тогда они положили на стол копии моих авиабилетов в Киев и обратно и моего ходатайства декану с просьбой о финансировании исследования. Они стали угрожать хранителю, что сообщат украинским властям, если тот не пойдет им навстречу. У Королева не было выбора. Он подтвердил все. Но ничего не сказал об Исландии.

Я был в растерянности. Американцы? Кто они, эти так называемые ученые? Из того, что у них были копии авиабилетов, я сделал вывод: они не ученые. Ни одна авиакомпания не выдаст копии авиабилетов, если только это не требование властей.

Я тут же позвонил Трайну в Исландию. Там все было в полном порядке.

Я так и не ответил Королеву. Меня не удивило бы, если бы оказалось, что американцы контролируют его переписку. Хотя Хенриксен уверял меня, что и мой мобильный телефон, и мобильная связь по Интернету вполне безопасны — он рассказал что-то такое об аналоговых и цифровых сигналах, которые зашифрованы, — я побоялся, что компьютерные гении могут найти меня через ближайшую базовую станцию. Это невозможно, как сказал Хенриксен. Но я стоял на своем.

Несколько месяцев своей жизни я провел в психиатрической лечебнице. Мне за это не стыдно. Мне там понравилось. Быть вместе с другими психами. Моими друзьями. Любому из нас необходимо иметь про запас гнездо кукушки. Нервы… Никакой драмы. Никаких искаженных представлений о мире, холерических приступов. Есть только склонность к меланхолии и социальному страху и в довесок неуверенность и жалость к себе. Нет ничего такого, чего нельзя было бы нейтрализовать ежедневной дозой антидепрессанта. Я прошел почти через все. Индивидуальную терапию. Групповую терапию. Когнитивную терапию. Гештальттерапию. Психодинамическую кратковременную терапию. Розовые таблетки. Синие таблетки. Горькие таблетки. Когда я в самый первый раз попал в клинику, психиатр захотел, чтобы я рассказал о папе и маме, обо всем, что случилось в то лето. Я тут же закрылся, как морская лилия. Так я провел несколько дней. Меня заставили глотать таблетки. Но помочь мне они не смогли. Когда я пришел в себя, они меня отпустили. Они, конечно, не понимали, что я их дурачил. Я никогда не был болен. Понять это непросто. Я не являюсь сумасшедшим. Но и нормальным тоже. Мои нервы чрезвычайно напряжены.

Я знаю, что в моих словах нет смысла. Пусть так. Тот, кто увидел свой взгляд в зеркале и почувствовал отвращение к себе, поймет, что я пытаюсь сказать. Тому, кто погружался в болото депрессии и ненавидел себя за то, что знал, как мало значит любовь, наверняка знакомы обрывки мыслей, в которых я пытаюсь разобраться.

Электронное письмо, пересланное мне с университетского адреса на Gmail, весьма обеспокоило меня. Некий американский ученый — антрополог культуры Нил Мак-Холл из Массачусетского технологического института — попросил связаться с ним. Нам было бы обоюдно полезно обменяться информацией о манускрипте, утверждал он. Откуда он узнал о манускрипте? Он оставил несколько электронных адресов и телефонных номеров. Письма от Нила Мак-Холла продолжали приходить. Каждый день. Как спам.

Однажды поздно вечером я позвонил Трайну, чтобы поинтересоваться, нет ли какого-нибудь продвижения в изучении манускрипта, а также не получал ли он каких-нибудь писем от неизвестных людей. Ничто не говорило о том, что кому-то было известно о моем пребывании в Исландии. Утечка информации произошла в Киеве. Или в Осло.

Трайн сообщил, что один лингвист разобрался в клинописи. Левый столбец написан на аккадском языке, которым пользовались в Месопотамии на протяжении тысячелетий до эпохи Христа. Лингвист сделал перевод небольшого фрагмента. Текст имел апокалипсическое звучание. Некий ангел света, несущий свет с небес, прилетел на Землю, чтобы спасти мир и все человечество от гибели.