– Понимаю, – осторожно сказала Адриана, поставив на стол чашку с кофе. Казалось, целую вечность она не пила сей божественный напиток. – Благодарю вас за совет, мадемуазель Карева. Обещаю вам хорошенько его обдумать.
– Я очень на это надеюсь. Я была бы рада, если бы по прибытии в Венецию вы действовали со мной заодно.
Спустя несколько часов после того, как ушла Карева, раздался стук в дверь.
– Кто там? – спросила Адриана.
– Это я, Эркюль, – послышался приглушенный голос.
– О! – с некоторой горечью воскликнула Адриана. Она даже перестала ждать его. – Креси…
Креси понимающе кивнула:
– Знаю, знаю. У меня дела на час-другой, мне надо отлучиться.
– Спасибо, – сказала Адриана, беря ее за руку.
Креси прямо посмотрела на нее, и легкое сострадание мелькнуло в ее глазах. Она наклонилась и поцеловала Адриану в лоб.
– Все хорошо, – сказала она твердо.
С этими словами она открыла дверь и прошла мимо Эркюля, даже не взглянув на него.
Он посмотрел ей вслед, подняв брови, и удивленно пожал плечами, затем окинул взглядом каюту.
– Вы неплохо устроились, – заметил он.
– Да, – ответила Адриана.
Она подошла к нему, очень осторожно взяла его за подбородок, повернула его голову к себе и прижалась губами к его губам. Он страстно ответил на ее поцелуй, она на секунду оторвала губы, чтобы и ее не захватила та же страстная волна желания. Она желала не столько плотского удовлетворения, сколько ощутить тепло человеческого тела, забыться в ритме движений, дарующих наслаждение.
Он легонько отстранил ее, когда она начала расстегивать его камзол.
– Что? В чем дело? – спросила она, заглядывая в его глаза, вдруг сделавшиеся очень серьезными.
– Я вызвался при высадке войск возглавить один из отрядов, но я думаю, ты должна благословить на это дело наших ребят.
– Эркюль, в какую глупость ты ввязываешься?!
Он тяжело вздохнул, отошел к иллюминатору и уставился в него:
– Мне нужно что-то срочно предпринять, чтобы доказать царю свою благонадежность. В противном случае…
– Так, понятно. С тобой Карева успела поговорить.
– Адриана, тебе подвластны те силы, которые мне недоступны, которые я не понимаю. Твою пользу и значимость невозможно не признать. Я же – простой солдат, один из очень многих.
– Если я в безопасности, то и тебе ничего не угрожает, – сказала Адриана.
Он нахмурился:
– Быть при тебе сторожевой собакой или попугаем, который передает твои приказы охраняющим тебя солдатам? Я претендую на большее, моя дорогая. Я должен быть смелым и самостоятельным, чтобы найти себе достойное место при царе.
– Какая и кому будет польза от тебя, Эркюль, если ты погибнешь?
Он повернулся и посмотрел на нее тяжелым пристальным взглядом.
– Я и об этом подумал, и это не имеет значения.
– А мы? Мы тоже не имеем значения?
– Да, Адриана, мы… Что говорит тебе твое сердце обо мне? Ты любишь меня?
– Это несправедливо, Эркюль. Раньше мы никогда не заводили с тобой разговор о любви. Что влекло тебя ко мне? Разве любовь? Я думаю, что нет.
– Да, вначале это была не любовь, – признался он. – Наверное, не любовь. Но теперь я чувствую ее в своем сердце. А что ты чувствуешь?
В груди у нее все сжалось, и она едва смогла выговорить:
– Защиту и поддержку. Счастье. Я нашла очень, очень дорогого мне друга.
Он кивнул и вновь отвернулся к облакам, плывущим за стеклом иллюминатора.
– Но не любовь? – грустно произнес он.
– Но откуда я могу знать, что такое любовь? – воскликнула Адриана. – И почему ты завел этот разговор как раз перед самоубийством?
– Ты совсем не веришь в меня.
– Эркюль, я верю в тебя. Но все, кто любил меня… и особенно те, кого любила я, оставляют меня.
– Николас не оставлял тебя. Он умер, чтобы ты жила. – Эркюль усмехнулся. – Так же жертвует ради тебя и Креси.
– Не надо ревновать меня к Креси.
– Она же меня ревнует. А это верный признак, что нужно обменяться любезностями.
– Достаточно, Эркюль д'Аргенсон. Вы зашли слишком далеко.
Он горько рассмеялся:
– Боюсь, что да. И поверь, чувствую, что совершил глупость. Я всегда считал себя кавалером и искусным любовником, в каком-то смысле даже распутником, и вот я сам попался в сети…
– Попался в сети? – Адриану его слова так возмутили, что она перешла на крик. Она сделала усилие, чтобы успокоиться и прийти в себя. – Уверяю вас, мсье, вас никто не залавливал в сети, и подозреваю, никакой любви вы ко мне не питаете. Вы и я вместе преодолевали трудности, чтобы выжить. И в объятиях друг друга мы искали только ощущение жизни, и мы его находили. Вы приняли это за любовь, но как только несчастья будут позади, как только наступит мир и покой и у вас появятся время и возможности ухаживать за другими женщинами, вы переменитесь ко мне.
– Я так и знал, что ты не веришь мне.
– Боже мой, да ты искажаешь смысл моих слов! – выкрикнула Адриана.
Он опустил голову и долго так стоял.
– Простите, мадемуазель. Я не то сказал.
Она овладела собой, подошла к нему и робко взяла его за руку.
– Не делай этого, Эркюль. Я достаточно люблю тебя, чтобы испытать боль, увидев тебя мертвым.
Он повернулся к ней.
– Я должен думать о своей судьбе, – сказал он. – У меня нет твоей любви, поэтому я должен думать о своем продвижении по службе.
– Обманщик! Ты бы думал о своей карьере независимо от того, люблю я тебя или нет.
Он улыбнулся так, словно его рот искривился от боли:
– Ты хорошо меня знаешь. Но сомневаешься, люблю ли я тебя.
– Хватит говорить на эту тему, – остановила его Адриана. – Больше ни слова.
– Хорошо, не буду, если ты не будешь пытаться отговорить меня от участия в сражении.
– Думаю, я сказала все, что могла.
– В таком случае, мадемуазель, позвольте откланяться.
– Ты приходил только ради того, чтобы сообщить о своих планах? Когда ты меня целовал, мне так не казалось.
– Виной тому ваши чары, мадемуазель, я теряю разум, когда вижу вас.
– В таком случае, может быть, вам его стоит потерять сейчас?
Он печально усмехнулся:
– Кем-то было сказано, что только разум отличает человека от животного. Зачем же вы просите меня превратиться в животное?
– Не навсегда, всего лишь на один час.
– Я думал, вы рассердились на меня.
– Рассердилась и продолжаю сердиться.
– Ну, тогда…
– Это будет вашим наказанием, – просто сказала Адриана. – Когда ты найдешь смерть, к которой так глупо стремишься, я хочу, чтобы ты, отправляясь в ад, пожалел еще и об этом.
– Мадемуазель… – начал он, а она стала расстегивать камзол, затем рубашку, прижалась губами к его обнаженной груди. – Мадемуазель! – повторял он, но уже совсем другим голосом.
Она перешла к пуговицам на его бриджах.
– О Боже, – простонал он, – как ужасен твой гнев!
Она остановилась и посмотрела ему прямо в глаза.
– Вы едва вкусили его, – выдохнула Адриана и толкнула его на постель.
Она одним движением скинула через голову свободное платье, подаренное ей Каревой, и всем телом прижалась к нему, испытав настоящий шок, когда ее грудь коснулась его груди, мурашки побежали по коже. Она покрывала его поцелуями, пока он стаскивал с себя через голову наполовину расстегнутый камзол.
– Адриана… – шептал он.
Она замерла.
– Только не говори о любви! – предупредила она. – Тебе позволено только отрицать, что ты любишь меня.
– Я… я… – Он уже не мог говорить.
Она целовала его, поднимаясь все выше и выше, пока не коснулась губами мочки его уха.
– Говори, что не любишь меня, – прошептала она. – Говори.
– Мадам, – проговорил он, задыхаясь, – я буду презирать вас, если вы будете продолжать.
– Повтори еще раз, – попросила Адриана.
– Ненавижу тебя.
– Хорошо, очень хорошо.
Наконец она нашла забвение, погрузившись в размеренный ритм движения тел и набирающую силу страсть. Но потом, когда Эркюль поцеловал ее и ушел той дорогой, которую он сам себе выбрал, она вдруг обнаружила, что не чувствует радости от намерения продолжать свой путь в одиночестве. И тогда она сделала то, чего уже давно не делала: она сложила перед собой ладони и принялась молить Бога, чтобы он сохранил Эркюля, не отнял у него жизнь в предстоящем сражении. Она открыла для себя, что верит в то, что Бог услышит ее, но не верит, что Он исполнит ее просьбу. Взволнованная, она устремила взгляд через иллюминатор на небо. Невидимое солнце, клонясь к закату, кроваво-красным светом залило облака и, уходя, медленно отдавало землю во власть мертвенно-серых сумерек.
