– Где он, сэр? – спросил лорд.

Не отрывая языка от своего странного шара, профессор показал пальцем за левый борт итальянского парохода.

– Там, – пробормотал он. – Я чувствую какое-то присутствие. Нет, не кого-то одного, а многих. Они нас увидели и крайне раздражены. Это огромное зло, юноша. Огромное зло и огромная печаль.

Проф. Эйнштейн оторвал язык от хрустального шарика; тот отклеился с негромким звуком, как если бы примерз зимой к фонарному столбу.

– Они здесь, – прошептал он, вытирая шарик.

Вполне объяснимо обеспокоенный, лорд Карстерс вперил взор за левый борт, но там наблюдалось лишь легкое потемнение воздуха, словно с моря поднимался вечерний туман. Сзади послышался шорох. Карстерс резко развернулся на месте и выстрелил вслепую из «Веблея» в воздух; гулкое эхо выстрела заставило дюжину вылезших из укрытий вооруженных молодчиков снова попрятаться.

– В поезде у них были револьверы – почему они сейчас не воспользуются ими? – раздраженно произнес лорд.

– Когда жил Бог Кальмар, огнестрельного оружия еще не существовало, – пробормотал профессор, стараясь не терять концентрации. – А сейчас уже осталось слишком мало времени до церемонии возрождения. Магическая сила возрастает, но их способность пользоваться огнестрельным оружием, напротив, слабеет.

– Ага. Нам повезло.

– В данный момент – да. Но позже... – Эйнштейн снова коснулся языком шарика.

– Позже? – встревоженно спросил лорд Карстерс.

– Они здесь, прямо рядом с нами, юноша! – удовлетворенно воскликнул профессор, убирая в карман талисман. – Да, я вижу одного из них. И... и он увидел меня! Что за... У него что-то в руках. Раскручивает над головой. Что-то вроде абордажного крюка. Я... берегись! – Вскрикнув от боли, проф. Эйнштейн дернулся вперед и схватился за грудь.

Держа «Веблей» наготове, лорд Карстерс вцепился в руку профессора, удерживая его от падения за борт. Но рука казалась какой-то странной на ощупь, легковесной и хрупкой, почти как если бы была сделана из сухих листьев.

– Что случилось, профессор? – спросил лорд с тревогой. – С вами все в порядке?

– М-моя душа, – еле слышно проговорил смертельно побледневший проф. Эйнштейн. – Им... им не требуется моя телесная оболочка, юноша, – только моя душа.

– Наглые мерзавцы!

– И теперь они получили ее, – прошептал профессор.

В страшном ужасе лорд Карстерс наморщил лоб.

– И они готовы убраться?

Опустив плечи, проф. Эйнштейн уныло кивнул.

– Они взяли то, за чем явились. Все кончено. Мы снова потерпели неудачу.

– Так не пойдет! – угрюмо заявил Карстерс. Оставив своего дрожащего друга, лорд подошел к поручням, набрал побольше воздуха в легкие и проревел как можно громче:

– Э-ге-гей, Голландец! Прошу разрешения подняться на борт!

При этом крике весь мир, казалось, замер. Даже ветер прекратился, а на море застыли волны.

Двигаясь еле-еле, Эйнштейн снова коснулся языком талисмана.

– Я чувствую замешательство, – пробормотал профессор. – И много вульгарных выражений. Боже правый!

Материализуясь из пустоты, к пароходу протянулся древний деревянный трап и с громким стуком вступил в контакт с палубой. Не дожидаясь дальнейших приглашений, проф. Эйнштейн и лорд Карстерс перепрыгнули через планшир и оказались на эфемерной доске.

По всей «Белла Донне» раздались вопли ярости, и из-за шлюпок, кабестана, якорной лебедки, угольного бункера, мостика, сапунов, канатных бухт, из люков и иллюминаторов и даже из дымовой трубы полезли десятки выряженных в балахоны матросов, размахивающих ножами, тесаками, топорами и другими орудиями уничтожения. Несколько матросов бросили вслед исследователям ножи, другие метнули гарпуны, а двое стрельнули из арбалетов, но весь этот залп, не причинив никакого вреда, прошел сквозь призрачных Эйнштейна с Карстерсом, когда те побежали по исчезающему трапу.

Углубляясь в туман, лорд Карстерс оглянулся и увидел, как «Белла Донна» начинает исчезать из вида; ее экипаж в балахонах беззвучно выкрикивал непристойности и размахивал целым арсеналом оружия.

Облегченно вздохнув, лорд тут же поперхнулся густеющим туманом – зловонными испарениями, насыщенными острым запахом древней пыли и гниющих трупов. Закашлявшись, Эйнштейн прикрыл лицо тряпкой, и Карстерс благоразумно последовал его примеру. Черт подери, вонь стояла просто ужасная!

Постепенно проступая из тумана, на исследователей надвигался силуэт, смутно напоминающий очертания корабля, тип которого, впрочем, совершенно не был знаком обоим немало поездившим по миру путешественникам.

Когда силуэт был совсем близко, проф. Эйнштейн и лорд Карстерс услышали донесшийся сзади отголосок громового взрыва и когда они обернулись, то увидели, что большая часть главной палубы сменилась дымящейся дырой и «Белла Донна» уже начала, кренясь, погружаться в Тирренское море. Раскиданные взрывом пламенеющие обломки все еще падали с неба, покуда неистово мечущиеся матросы пытались заткнуть тряпками дыры в шлюпках, в то время как другие неуклюже ныряли в соленые воды. Через несколько секунд разразился нарастающей силы шторм, и пароход исчез среди вспышек молний в проливном дожде.

Продвигаясь уверенным шагом по трапу, профессор Эйнштейн отвернулся от этого пандемониума.

– Отлично, юноша. Откуда вы знали, что эта безумная идея сработает?

– Я не знал, – честно ответил лорд Карстерс, не отрывая глаз от шаткого трапа. – Но она определенно обладала одним очевидным достоинством: никто и никогда такого не делал. Кто же по доброй воле попросится на борт «Летучего Голландца»?

– Р-р-р, – проскрежетал откуда-то из вздымающейся стены облаков нечеловеческий голос. – Вот это-то мы и хотим узнать, приятель.

Над Лондоном медленно и величаво плыли звуки колоколов Биг-Бена, отбивающего время, и окружавший башню кокон строительных лесов слегка подрагивал при каждом ударе колокола.

На другом конце города Мэри Эйнштейн, отпивая из чашки обжигающий кофе, наблюдала сквозь треснутое оконное стекло за улицами внизу. На сгибе левой руки у нее покоился заряженный дробовик, а за пояс, надетый чуть выше турнюра, была заткнута пара револьверов «Адамс».

Господи боже, неужели сейчас всего два пополудни?– подумала она, не в силах поверить в это. – Ночь была такой долгой. Очень, очень долгой.

Почитатели Бога Кальмара совершили двенадцать нападений на музей, и каждый налет был более кровавым и злобным, чем предыдущий. С помощью винтовки и арбалета она ликвидировала с дюжину этих негодяев, но они все лезли и лезли, столь же неудержимые, как муравьи-воины или адвокаты.

Уж не знаю, чем они там еще знамениты, эти дутарианские ребята, – бесилась про себя Мэри, – но развиты они не по годам!

Она и представить не могла, что будет с ее дядей, когда он увидит нынешнее состояние музея. Изрядная часть здания превратилась в руины с сотнями разбитых на куски или уничтоженных огнем бесценных экспонатов. Все окна, кроме этого в гостиной, были забиты досками, чтобы скрыть отсутствие стекол, а зияющие дыры в крыше были грубо залатаны деревянными столешницами. Даже сводчатые железные ворота, которые без единой царапины перенесли События, теперь висели, искореженные, на своем потрепанном каркасе, держась на единственной треснувшей петле. Стены музея покрылись рябью пулевых выбоин, а мостовая потрескалась от взрывов. Сад был совершенно уничтожен, могучий дуб раскололся пополам, а в небольшом углублении лежал сломанный меч. Прощальный подарок от поклонника Бога Кальмара, которому она всадила две пули в зад, прежде чем он выпустил из рук грозное оружие.

Даже кошки куда-то подевались, – вздохнула Мэри. – Сбежали, испарились или похищены – теперь уж не узнаешь.

Устраивая дробовик поудобнее, Мэри вытянула шею, пытаясь разглядеть одинокого констебля, который стоял на углу улицы, посвистывая и крутя дубинку. Один-единственный фараон. Ну, так ведь, как выразилась полиция, по сравнению с Событиями, это дело было не многим больше, чем пьяная потасовка субботним вечером. Хотя, положа руку на сердце, Мэри начинала подозревать, что в полиции ее дядю считают кем-то вроде осквернителя могил, и действительно не знала, кого поддерживать, когда кто-то пытался выкрасть обратно его трофеи. Но как же узко они мыслили! Даже частные сыщики, которых она пыталась нанять, все, как один, наотрез отказывались от работы, как только узнавали, на кого им предстоит работать. Дурная слава дяди Феликса настигла его наконец. Жаль, что это общественное возмездие пришлось на ее смену. Ну, да ладно, такова жизнь.