Не успела полусонная Екатерина изобразить восторг по поводу приключения с беспомощным Ипполито Версаче, как последовала другая история, не менее интересная, но уже на местном материале.

— Вот так и живешь, — пожаловался Добродеев, передохнув самую малость, — вся жизнь в дороге! Но не всегда Париж или Рим, о нет, далеко не всегда! Вначале этого года был на Камчатке. По заданию редакции. Прекрасные места, знаете ли, природа удивительная, нетронутая, горы, вулканы! Ягоды! Зверье! А гейзеры! Куриные яйца за минуту вкрутую варятся! Там вот, там произошел забавнейший случай — бык, упавший с неба, обыкновенный живой бык, упавший с неба, пробил палубу рыболовецкого сейнера и потопил его! Представляете? — Добродеев, как опытный рассказчик, делает долгую паузу и лукаво смотрит на Екатерину.

Екатерине даже не нужно делать вид, что она проснулась. Она действительно проснулась и ждет продолжения.

— Быка-производителя перевозили вертолетом из одного хозяйства в другое, а трос, надо же было тому случиться, оборвался прямо над сейнером! — Добродеев торжествует, видя изумление Екатерины. А она, в свою очередь, чувствует, что еще одна подобная история, и ее бедный мозг откажется даже пытаться определить, где кончается реальность и где начинается щедрый добродеевский вымысел.

Было около полуночи, когда Добродеев, заметив наконец, что Екатерина беспардонно зевает ему прямо в лицо, бросил взгляд на часы и засобирался домой.

Екатерина заснула сразу, как только ее голова коснулась подушки. Ей снились лесное озеро, сверкающее в лучах полуденного солнца, стремительные росчерки крошечных самолетиков-стрекоз над его поверхностью, заросли желтых кувшинок и роскошная зелень молодого июньского лета вокруг. И, достойно увенчивая эту безмятежную картину, высоко в небе орлом парил громадный крылатый бык-производитель.

И уже когда она почти спала, явилась мысль: «А почему Добродеев не спросил о письме? Ведь получил же…» Появилась и тут же растаяла…

Утро следующего дня было неприветливым и сумрачным, под стать настроению. Екатерина проснулась вялой — вставать не хотелось, завтракать не хотелось, ничего не хотелось. Хотелось оказаться за тысячи километров отсюда, где-нибудь, где тепло и солнечно, где нет проблем, где не нужно постоянно задавать себе вопрос: «Кто из них?» Или: «Кто следующий?»

Была великолепная пятерка, один из членов которой был убийцей. Она, как водящий с завязанными глазами при игре в жмурки, ухватила кого-то за руку, и теперь нужно было узнать, кого именно. В том, что это был один из пяти, сомневаться не приходилось. Как бы она ни убеждала себя, что эпизод с газом — случайность и она сама виновата, так как оставила чайник на огне, вода сбежала и погасила огонь, а газ продолжал идти, в глубине души она знала, что все было совсем иначе. Последний раз она ставила чайник на огонь, когда готовила кофе для Коли, который привез ее домой. Когда он ушел, она отнесла чашки на кухню, да так и оставила — не было ни сил, ни желания их мыть. Если бы она тогда забыла выключить газ, то они сразу бы почувствовали запах. Но даже если бы не почувствовали и газ шел с одиннадцати до… до… сколько было, когда Купер разбудил ее? Около трех? С одиннадцати и до трех ночи — почти четыре часа! Напор газа ночью очень сильный, и за четыре часа дом превратился бы в пороховую бочку. И даже Купер не смог бы ее разбудить! А кстати, почему Купер не пострадал? Где-то Екатерина читала, что пропан, как тяжелый газ, скапливается внизу и постепенно поднимается вверх. И если Купер сидел на шкафу, а именно там он и сидел во время визита Коли, отказавшись знакомиться с ним, то это объясняет почему. А когда он почувствовал запах газа… Нет, не получается все равно, газ не мог идти целых четыре часа, до того как Купер, с его сверхчувствительным обонянием, почувствовал его. Нет, газ шел… ну, час, самое большее, полтора. Можно, конечно, провести эксперимент… и проверить… Во всяком случае, не четыре!

Мысли ее текли вяло. Страха от того, что ее хотели убить и, возможно, еще предпримут попытку или попытки убить, она не чувствовала. Она вообще ничего не чувствовала. Мелькнула мысль, что если ее убьют, то она так и не узнает, кто убийца и зачем он убил их всех. Хотя убийца уверен, что она представляет опасность и ее нужно убрать. Он притаился в темноте, как дикий зверь, и следит за каждым ее шагом. Выжидает… И невдомек ему, что она, Екатерина, не представляет ни малейшей опасности, так как ей ровным счетом ничего не известно. Какая-то мрачная ирония! Она сделала вид, что известно, спровоцировала покушение на себя, а может, и убийство несчастной Ларисы. Ввязалась в игру, не зная ее правил и считая их глупее себя. Что же теперь делать? Идти к Леониду Максимовичу? Самое разумное решение! Но ведь должна же быть какая-то логика… закономерность в происходящем! Есть пятеро, один из которых убийца! Она вздрогнула, вспомнив Ларису. Маньяк! Убиты сестры, убита Лариса, чуть не убита она, Екатерина. Галкин назвал Ситникова убийцей. Конечно, он его ненавидит, но… что-то тут есть… действо разворачивается… как будто бы вокруг Ситникова… И Добродеев тоже… как он назвал его? Царем Мидасом, больше всего на свете любящим золото… Убита сестра жены, бывшая, а может, и не бывшая, его любовь. Убита его жена. Убита несчастная Лариса, которая вообще здесь ни при чем… И она, Екатерина, чудом осталась жива… Случайность… Может, да, а может, нет. А что, если… Екатерина опрокидывает вазочку с окаменевшими несъедобными карамельками в нарядных фантиках на стол. Так, что тут есть… Берем четыре белые конфетки, белая «Метель» — это Алина, Елена, Лариса и… она, Екатерина. И берем… Екатерина выбрала «Вишенку» в ярко-красной бумажке — мадам Бодючка. «Шоколадный ликер» — Игорь Михайлович. Зеленая «Мятная» — конечно, Добродеев. Золотая «Коньячная» — Ситников. И наконец, темно-красная «Лакричная» (самая противная) — Галкин. И теперь думаем… кто из них мог и кто не мог… методом исключения… исключим всех, нет, четырех, и тогда… убийца у нас в руках! Она так увлеклась, что не услышала шагов в прихожей, и громко вскрикнула, услышав, как кто-то сказал:

— Извините, я звонил, но у вас что-то со звонком! А дверь незаперта. Вы что, ее никогда не запираете?

Оторопевшая Екатерина молча смотрела на Ситникова, стоявшего у порога. «Вот и ответ!» — мелькнула мысль.

— Я вас напугал? — Он все еще стоял у двери, не пытаясь приблизиться. Распахнутое пальто, знакомый по фотографии клетчатый шарф, в руке зажаты перчатки и ключи от машины…

— Как вы вошли? — наконец сумела выговорить Екатерина.

— Дверь была незаперта, я же сказал… Извините ради Бога! Я думал, вы храбрее. А что это вы делаете? — Он с интересом взглянул на стол.

— Это так… ничего, — ее словно жаром обдало, — что-нибудь случилось?

— Однако напугал я вас! Да ничего особенного, был тут рядом… и решил навестить… Войти-то можно?

— Да, пожалуйста, — пригласила она.

— Но вы как будто в этом не уверены?

— Не уверена, — призналась Екатерина.

— Ну и ладно, — сказал Ситников, не обидевшись. — А раздеться?

— Да, пожалуйста, — опять сказала Екатерина.

Ситников отправился в прихожую, снял пальто и шарф, небрежно забросил их на вешалку. Вернувшись в комнату, уселся на диван, закинул ногу на ногу и положил руку на загривок Купера. Тот даже не шевельнулся.

— Дверь почему не запираете? Не боитесь? Или район безопасный?

— Брала почту и, наверное, забыла.

— Понятно! А как жизнь? Работа? И вообще?

— Александр Павлович, у вас ко мне дело? — Екатерина не собиралась соблюдать приличия.

— Ну… — сказал неопределенно Ситников, — да, пожалуй.

— Я вас слушаю!

— Екатерина Васильевна, — начал Ситников и замолчал. — Екатерина Васильевна, — сказал он снова через минуту, — я хочу вам что-то сказать. Галкин…

— Вы нашли ему врача? — оживилась Екатерина.

— Нет. С врачом я еще не говорил. Не успел… Но даже не знаю, как вам это сказать…