— Ну что ты заладила, Катюша: «Ты! Ты! Ты в ресторане!» Рестораны есть разные. Есть кабак, а есть ресторан! В кабаке играют калинку-малинку, пьют водку и бьют друг другу морды. А там, где я, все совсем иначе. Туда приходят не просто богатые люди, а очень богатые, мультибогатые. Те, которые делают не только деньги, но и политику. Там устраивают деловые свидания, заключают сделки. Они говорят, что под классическую музыку им думается легче. Такие вот необыкновенные люди, эти не просто новые русские, а новые новые русские.

— Мафия?

— Что ты хочешь от меня услышать? Тебе, как всегда, хочется расставить точки над «i». Классовое чутье проявить. Изволь. Да, я думаю, это мафия! Всесильная, всепроникающая, устанавливающая законы.

— Законы джунглей!

— А вот тут-то, Катюша, ты не совсем права! Законы, может быть, и жесткие, по принципу — сильный всегда прав, но не забывай, что в нашей стране законы никогда не работали. Мафиозные законы работают, они жизнеспособны, а смягчение их — дело времени. Заканчивается дикий период первоначальных накоплений. О нем еще классики писали. Ничего нового не происходит. Все уже было когда-то. Все было, Катюша. Подрастает младшее поколение, молодая генерация, получившая престижное образование, зачастую за рубежом. Она-то и станет деловой элитой страны. Ему работающие законы в первую очередь нужны. А ты сама кому услуги оказываешь в своем бюро? Я уверен, у нас с тобой одни и те же клиенты! Вот так! — Юрий говорил непривычно мягко, терпеливо, не раздражаясь, как с ребенком или… «Придурком», — подумала Екатерина.

Воцарилось молчание. Екатерина не узнавала Юрия. Исчезли непримиримость, недовольство всем миром, высокомерие. Бунтарство исчезло. «Сломался он, что ли?» — пришло ей в голову. Теперешний Юрий Алексеевич был, бесспорно, приятнее прежнего, но… это был совсем чужой человек, которого она не узнавала. Он смотрел на нее испытующе, с легкой усмешкой, словно читал мысли.

— В некоторых европейских странах, — начал он свою любимую фразу, — существует странный обычай. Там обед подают так поздно, что никогда не знаешь, поздний ли это обед или ранний ужин.

— Ты голоден? — спохватилась Екатерина.

— Катюша, Катюша, ты забываешь, где я теперь работаю. Там голодных нет. От кофе, если не трудно, я бы не отказался.

Юрий выпил две чашки кофе, посидел еще около часу, задремал слегка. Потом посмотрел на часы:

— Неужели три? — и засобирался домой. — Я позвоню, — сказал он, прощаясь, и коснулся губами ее щеки. Невероятно!

Она почти заснула, когда раздался телефонный звонок. «С ума сойти!» — простонала Екатерина, нащупывая телефонную трубку.

— Катюша, — услышала она знакомый голос, — я уже дома!

— А я уже сплю! Ты знаешь, который час?

— О, уже четыре! Да, поздновато, извини.

— Какого черта тебе нужно? Мне завтра рано вставать!

— Уже сегодня, — поправил Юрий Алексеевич. — Какая ты грубая, Катюша!

— Пошел вон!

— Тебе замуж нужно, Катюша, причем срочно. Ты на глазах превращаешься в мизантропическую старую деву. Я тебя не узнаю!

А она было решила, что он переменился!

— Не звони мне больше! — завопила Екатерина. — Я не хочу тебя видеть!

— Слышать, — поправил Юрий. — А замуж за меня пойдешь?

— Что? Что ты сказал?

— Я спросил, пойдешь ли ты за меня замуж, — раздельно выговорил Юрий, — но я понимаю, вопрос серьезный, и девушке полагается подумать, хотя бы для виду. Даже если она согласна. Я подожду. Но недолго, имей в виду.

Екатерина бросила трубку. Через минуту телефон снова зазвонил.

— Спокойной ночи, любимая, — услышала она, — помни, я жду. — И короткие сигналы отбоя.

— Спи, — приказала себе измученная волнениями сегодняшней ночи Екатерина, — все ответы и решения — завтра, завтра, завтра!

На рассвете Екатерине приснился крошечный мальчик («Диво», — говорила бабушка), который горько плакал, так как потерялся. Екатерина взяла его за ручку и принялась оглядываться вокруг в надежде обнаружить признаки суеты, шума и услышать крики испуганных родителей. Но все было тихо. Никто его не искал. Потом мальчик запросился на ручки. Екатерина подняла его и прижала к груди, почувствовав тяжесть и теплоту маленького тельца. Он перестал плакать и замурлыкал. Екатерина подумала, а может, взять его себе? В этом месте сон ее стал совсем прозрачным, мальчик исчез, а мурлыканье стало явственным. Екатерина открыла глаза и увидела усатую морду кота Купера, он же Марсик, Марсюлик или просто Сюлик для своих, который непринужденно расположился рядом с ее подушкой. Кот проник в дом через никогда не закрывавшуюся форточку на кухне. Умный зверь научился открывать ее снаружи, для чего вытягивался на подоконнике во весь рост и толкал стекло лапой. Когда форточка открывалась, он вспрыгивал на оконную раму, а оттуда в кухню. Обычно Екатерина, у которой был чуткий сон, просыпалась от стука форточки и тяжелого прыжка Купера на подоконник, затем на стол и вслед за этим на пол, но, видимо, события этой ночи так измотали ее, что она спала как убитая.

Купера-Марсика, крошечным трехнедельным котенком, принесла в подарок частная ученица Ирочка. Года, пожалуй, четыре тому назад.

— У нашей Мурзы их пятеро, — объяснила она, — этот — самый… — она замялась, — самый… хорошенький!

Котенок был светло-серый с темными поперечными полосами, толстым животом и тонким мышиным хвостиком. Он смешно заковылял по столу, обнюхивая все, что попадалось ему по пути. Взобравшись на учебник разговорного английского Купера и Рубальского, он застыл, полуприсев на задние лапы. Кончик его хвоста слегка подрагивал от напряжения. Екатерина и Ирочка молча наблюдали, как под ним появилась и стала растекаться небольшая лужица. Закончив, котенок постоял еще немного, словно прислушиваясь к чему-то, потом, осторожно поднимая лапки, отступил в сторону и стал загребать воображаемый песок. Делал он это сосредоточенно и долго. Невозможно было удержаться от смеха, глядя на его вдохновенно-серьезную физиономию. Потом он возобновил путешествие. Попытался влезть на кипу тетрадок, сорвался и, упав на спину, замер с поднятыми кверху лапами. Прошла минута, другая. Котенок не шевелился.

— Может, он в обмороке? — предположила Ирочка. Котенок, не меняя позы, повернул голову на звук ее голоса и уставился на них блеклыми сизо-голубыми глазами. И снова замер.

— Ты уверена, что это котенок? — спросила Екатерина.

У малыша, лежащего на спине и внимательно их рассматривающего, было маленькое треугольное личико, производившее впечатление вполне осмысленного, непропорционально большие задумчивые глаза и круглые уши с загнутыми наперед кончиками.

— Конечно, котенок! — сказала убежденно Ирочка. — Это же нашей Мурзы ребенок!

— А остальные такие же?

— О нет! Те — другие! Обыкновенные!

Некоторое время они молча наблюдали за котенком, который, в свою очередь, по-прежнему не двигаясь, наблюдал за ними. Потом Екатерина унесла его на диван и урок возобновился. Котенок уснул в вертикальном положении, забившись между подушкой и спинкой дивана. Издали казалось, что он стоит на задних лапах.

Татьяна Николаевна не любила кошек и сначала запротестовала — они тогда еще жили вместе, — но стоило ей увидеть, как котенок упал, сорвавшись с дивана, шлепнулся на спину и застыл, подняв лапки («Нарочно он, что ли?» — подумала Екатерина), она сдалась, только сказав: «Надеюсь, он не ушиб позвоночник?» Врач в ней всегда брал верх. Котенок тут же выдал свой коронный номер. «Коронку», — как говорил еще один из Екатерининых учеников. Он повернул голову в ее сторону и уставился на нее круглыми глазами-блюдцами. Триумф был полный. Татьяна Николаевна сама выбрала ему имя — Марсик. А вечером позвонила Ирочка и спросила: «Как там наш Купер и Рубальский? Привык уже?»

Марсик Купер-и-Рубальский был необыкновенным котом. Он не мяукал, часто падал, срываясь с занавесок, портьер и одежды, висящей на вешалке в прихожей. Упав, надолго застывал. Но самой удивительной его особенностью было то, что, когда его звали, он поворачивал голову и внимательно смотрел в глаза позвавшему. А если он сидел спиной, то запрокидывал голову далеко назад, пытаясь рассмотреть вас в такой «позитуре» (словечко из словаря тети Нины). При этом часто терял равновесие, валился набок и застывал. «Он же видит меня вверх ногами! — удивлялась Татьяна Николаевна. — Почему он не повернет голову, как все нормальные существа? И почему он все время падает? Может, у него что-то с вестибулярным аппаратом?» Почему, почему? Никто не знал почему. А почему у него кончики ушей загибались наперед? Порода такая? Екатерина иногда пыталась разогнуть их, и ей казалось, что они поддаются. Но потом кончики Куперовых ушей снова приобретали привычную форму. «Как увядшие листики!» — говорила Ирочка.