— Милорд, вас ждут на завтраке, собирайтесь быстрей, иначе опоздаете, — лепетал он, всё ещё пытаясь надеть мне на ногу покорёженное то, что когда–то было моей обувью.

— О, Бартас тебя дери, неужели не видно, что он уже никогда в жизни не налезет на мою ногу?! — я вскочил и выхватил из рук слуги ботинок и сильным броском вышвырнул его в окно, даже не позаботившись убедиться в том, что оно открыто, но, к счастью благодаря Фортуне, за разбитое многострадальным предметом обуви окно мне платить не придётся, зато вот за мой отличный бросок, кажется, кто–то поплатился нервами — под окном раздался пронзительный женский крик и стук быстро отдаляющихся от места происшествия каблуков. Кажется, это была одна из фрейлин. Вскоре в окно отправился и следующий ботинок, этот, судя по смачному «бултых», угодил прямиком в небольшой пруд посреди прекрасного сада за замком барона Танруда. Сам того не зная, я выбрал комнату с самым лучшим видом. Даже пьяный в стельку я обладал более изысканным вкусом, чем большинство трезвых людей.

— Но, как же вы пойдёте к барону без обуви, милорд? — оторопело пробормотал слуга, но тут же щёлкнул пальцами. — Я сейчас принесу ещё одну пару! — он развернулся на каблуках своих налакированных чёрных туфель и кинулся к двери.

— И принеси ещё стакан воды! — признаком того, что старый лакей меня услышал, стал его едва заметный кивок.

Почти сразу же в комнату вбежало ещё двое слуг с тазиком воды и какими–то блестящими предметами в руках, подозрительно напоминавших арсенал пыточных дел мастеров, на который я успел насмотреться во время своего двухмесячного заточения в казематах Гильдии Сейрам. Меня быстро оттащили в сторону от кровати, сняли те остатки одежды, что на мне ещё были и буквально закинули в огромную байду с водой, которую втащили сюда ещё трое. На меня обрушился поток воды и каких–то странно пахнущих веществ, спину не слишком приятно заскребли мочалкой, щётками и ещё чем–то непонятным, чего я не мог видеть, так как глаза мне залепили собственные волосы и вода. Довольно быстро меня оттуда вытащили, вытерли полотенцем, но и тут меня не ждала передышка — цирюльник (тот самый слуга с блестящими железками) усадил меня на стул перед большим зеркалом, которое неожиданно появилось в комнате, где я так чудесно и одиноко провёл ночь. Тут же его руки замелькали передо мной, одни инструменты сменяли другие, а я боялся даже пошевелиться, застыв как мраморное изваяние и отдавшись, так сказать, на волю победителя. Правда, я должен сказать ему спасибо — этот парень сделал то, до чего у самого не доходили руки — сбрил проклятую щетину, которая сизой тенью уже покрывала мои щеки и подбородок, грозясь перерасти в самую настоящую гномью бороду, если это дело запустить и отправить на самотёк. Но с другой стороны эти постоянные обливания меня водой не давали сосредоточиться на собственных мыслях и понять, наконец, что здесь вообще происходит! Вскоре меня вытащили оттуда, начали с таким усердием вытирать, что я даже боялся, как бы они не перестарались, и не протёрли меня до костей, однако переживания мои были, как оказалось, совершенно напрасны — эти парни (а, может, и девушки, ни одного из вошедших, я разглядеть не смог) были настоящими мастерами своего весьма непростого, надо сказать, дела. Но и тут даже пары свободных мгновений мне не дали, начали одевать в какую–то явно дворянскую, а, значит, неудобную с непривычки мне одежду. Появился слуга, который разбудил меня и пытался надеть на ногу то, что осталось от ботинка, в данный момент лежащего на одной из садовых дорожек. Сейчас же этот подвижный старичок ловко натягивал на меня обувь, которые на поверку оказались щегольскими туфлями — наверняка последнее веяние моды, которые всегда отличала просто невероятная вычурность и неудобство. Смотреть на себя в зеркало мне абсолютно не хотелось, как и пить, я уже успел нахлебаться мыльной воды так, что почти выливалось из ушей. Поэтому сразу же сделал повелительный жест рукой, требуя, чтобы меня проводили к владельцам замка на завтрак. Всё–таки ещё оставался шанс, что они меня с кем–то спутали, а мне не хотелось их разубеждать в том, что я действительно являюсь какой–то важной шишкой.

Они повели меня длинными, хорошо освещёнными коридорами. Сразу было видно, что здесь был маг, натворивший здесь столько ярко–белых пульсаров, которые бы резали глаза, если бы не находились в стене, на которые редко кто–то смотрел из–за того, что «утончённый вкус» аристократов никогда не устраивали простые серые замковые стены, поэтому они предпочитали украшать камень дорогими полотнами и коврами, приходившими из Султаната и стоившими неимоверное количество денег. Если это, конечно, были оригиналы, но те же самые дворяне ещё в придачу не желают тратиться на настоящие произведения искусства, подменяя дешёвыми подделками местных цехов, которые настоящим шедеврам даже в подмётки не годились, хотя сеньоры–шарлатаны и пытались выдавать подобное издевательство за те самые легендарные оригиналы. Однако наученный горьким опытом Хароса барон Танруд не сделал такой ошибки и стены по–прежнему пугали своей каменной холодной серостью и редким блеском стоящих в нишах доспехов, которые вчера сослужили мне такую верную службу, вовремя укрывая в тенях от ненужных глаз. Я поёжился от воспоминаний. Уж слишком это место походило на темницу, о пребывании в которой у меня могли остаться и куда худшие впечатления, но и тех, что были, мне вполне хватило. Ни за что бы я не вернулся туда, пусть даже мне бы и обещали за это целое состояние, дворец, лучшие земли и молоденькую невесту. Пусть даже на день. Это невыносимо. Постоянная однообразность, но хуже всего то, что ты там совершенно один. Не с кем поговорить, не с кем даже перекинуться взглядом. В обычных камерах хотя бы можно услышать других пленников, пусть это и будут лишь неразборчивые стоны и бормотанья, пусть это и будет бред нескольких сумасшедших одновременно, я ничуть не лучше этих спятивших. Но зато ты понимаешь, что не один в этих бартасовых стенах заперт, что ты не провалился в Бездну, что ты ещё где–то среди обыкновенных людей, что ты всего лишь заключённый, которому по воле злой Фортуны довелось сюда попасть. Никогда я ещё не ощущал такого жуткого одиночества, как тогда, за решёткой. Даже когда, казалось, я был совершенно один, далеко от моих друзей, даже просто от знакомых, вздымающиеся к небу вялые столбики дыма на горизонте, показывающие место возможной стоянки каравана, лагеря бродячих артистов или же маленькой деревни, придавали мне уверенности, не давали сойти с ума в своих почти постоянных скитаниях, пусть я и знал, что мне вряд ли удастся туда заехать и посидеть вместе с хорошими людьми у костра, послушать прекрасные песни или же поспать под открытым небом на сене — всегда моим уделом были лишь редкие стоянки наедине со своими мыслями. Хотя, кто знает, может, без них бы я не научился так думать, как думаю сейчас? Не научился бы так хорошо разбираться в людях, ведь проводя большую часть времени в дороге, поневоле приходится это делать, ведь далеко не все сейчас являются просто воспитанными путешественниками и усталыми романтиками. Хотя, встречаются и очень хорошие люди. Большинство моих друзей попались мне на дороге среди таких же, каким был тогда и я сам — никому не нужных, но при этом с улыбкой идущих к своей, одной лишь нам ведомой цели. До сих пор помню, как я встретил своего лучшего друга, который после сопровождал меня во многих моих путешествиях, хоть и я, и он приобрели неплохое положение, а он ещё и семью. Пусть он и пытается казаться вечно серьёзным, непробиваемым и высокомерным, но я‑то знаю, что где–то в глубине его эльфийской натуры ещё остался присущий только людям авантюризм, который он приобрёл за годы, проведённые среди нас…

Это было весной. Только недавно сошёл снег, и на дорогах стояла ужасная грязь, больше походившая на трясину, в которой охотно вязли не только тяжёлые фургоны и лошади, но даже пешие путники. Поэтому я и предпочёл срезать через лес. Крюк, конечно, выходил приличный, но что–то мне подсказывало, что так выйдет быстрее и уж тем более куда приятнее, чем это шлёпанье с промокшими сапогами, ужасным настроением, запахом конского и людского пота, постоянными ругательствами и резкими выкриками. Да и к тому же сейчас был просто огромный шанс наткнуться на каких–нибудь работорговцев, а в лесу меня вряд ли ждал кто–то страшнее разбойников, которые в этих местах не убивали, если не было чего украсть, а пропускали мимо, не трогая или же просто спрашивая о ситуации в мире (всё–таки безвылазно сидеть в лесу приходилось, а новости с фронта, как говорится, знать охота), что очень даже нетипично для работников ножа и топора, которые прослыли весьма кровожадными типами среди всех народов, даже среди гномов, которые редко кого признавали более буйным, чем они сами, но это был как раз один из таких уникальных случаев. К тому же, вряд ли мне светила даже встреча с этими «миролюбивыми ребятами», ведь кое–где поговаривали, что в этом лесу разбили свой лагерь беженцы из Мортремора, который вдруг решил провести набеги на деревни близ их границы с лесами эльфов востока. Конечно, проще остроухим было бы вернуться под спасительные кроны вековых гигантов, но стражи границ отказались их пускать, поэтому несчастным жертвам внезапной агрессии пришлось переходить через горы, где по известной взаимной неприязни гномы отказались их приютить, и теперь обретаться на территории Хариота, куда завела меня не простая дорога посыльного. Мне было интересно познакомиться с представителями легендарного, самого гордого и магически одарённого народа, но вместе с этим я и боялся их встретить, не зная, как они себя поведут с чужаком, который появился в лесу, ставшего, по сути, уже их владениями. Я много слышал об эльфах, но пока проверить всё личным знакомством и отделить слухи от настоящих фактов мне не представлялось возможности, но вот она так рядом, буквально в паре шагов, а я готов развернуться и выпустить её из рук. Такой глупости я бы себе никогда не простил, да и вперёд меня вело предчувствие. Что если я не попаду к эльфам в этом лесу, то потеряю нечто очень важное. Так оно и получилось.