Эльфийский лагерь я нашёл ближе к закату. Встретил он меня не слишком приветливо, хотя, как оказалось, это было лишь первое обманчивое впечатление. Здесь не горело ни одного костра, а небольшие магические светлячки, которые могли запускать даже дети, давали больше тени, чем света, придавая при этом всему на лесной поляне истинно эльфийский оттенок изящности, таинственности и грациозности, смешанного с всепоглощающим спокойствием. Ни одного сорванного цветка, даже помятого стебелька или обломанной для костра ветки — всё здесь сохранило первозданный вид, будто бы и не стояло под сенью деревьев тёмно–зелёных навесов и палаток. Зато вот сами эльфы были очень заметны в своих красивых, просторных, сказочно украшенных одеждах цвета оперения огненного феникса — птицы, символизирующей весь народ эльфов, ведь и им когда–то пришлось восстанавливать свои леса и оплоты, чтобы потом вновь вознестись над всеми. Однако, в отличие от людей, эльфы не забыли тех ужасных пожаров, что бушевали на их родине, не забыли и кованых латных башмаков, что топтали их земли, помнили мечи, которые проливали кровь их собратьев, собирая свою ужасную жатву. Этому народу дарована превосходная память наряду с возможностью смотреть гораздо дальше в глубь времён. Наверное, поэтому теперь они редко выходят из своих лесов и не вмешиваются в дела людей. Остроухие, в отличие от нас, не хотят повторять ошибок прошлого, хоть и не мешают слишком порывистым юнцам идти на людские войны, хотя неприветливое отношение однополчан вынуждает эльфов дезертировать очень быстро, приводит к разочарованию и их возвращению в навсегда застывшие в потоках времени леса на далёком востоке. И тут, будто бы перенесённая невероятно мощным колдовством, находилась та самая земля вечно цветущей зелени. И жители её сейчас заинтересованно смотрели на меня.

Как мне и представлялось, все они были красивы, все без исключения. Наверное, эльфы просто не могут не рождаться такими прекрасными, это было против их утончённой натуры, против самой их природы. Но это была не такая красота, как у людей. Другая, при чём совершенно. Человеческая красота — простая, открытая и далеко не идеальная, а эльфийская красота была, напротив, самим совершенством. Настолько, что в это верилось с трудом, пусть они сейчас и сидели так близко, что можно было дотянуться до ближайшего эльфа в кожаных доспехах охотника и тронуть его за плечо, чтобы спросить дорогу. Но я продолжал молчать, поражённый, не смеющий вымолвить даже слова, боясь разрушить эту чудесную сказку, которая напоминала скорее картину или гравюру из книги со старыми легендами, но никак не желала походить на лагерь отвергнутых всеми беженцев. Я даже протёр глаза, чтобы убедиться в том, что это действительно происходит со мной наяву, что это не сон и не какой–нибудь морок шутника–иллюзиониста. Но эльфы не исчезли. Они продолжали всё так же смотреть на меня своими большими глазами. Особенно дети. О, да, здесь было довольно много детей. Как минимум десять остроухих босоногих ребятишек остановили свои игры и удивлённо моргали, глядя на пришельца, роль которого мне невольно довелось исполнять в этой немой, но невероятно насыщенной эмоциями сцене. Здесь кружилась настоящая метель из чувств, я почти чувствовал это, даже будто бы ощущал их запах, но это было лишь мимолётное наваждение. Тот самый охотник смотрел на меня с настороженностью и подозрением, другие — со смесью страха и недоверия, я тогда не понимал, чего они боятся, но потом до меня дошло, что они, как и люди, боятся того, чего не знают, а я сейчас был как раз из этой категории, в глазах детей же читался явный интерес к по–дорожному одетому чужаку, они и раньше видели таких, как я, но всё больше издалека, а теперь вот он я, стою так близко, можно меня рассмотреть и пощупать. Были здесь и другие взгляды: высокомерные, холодные, мягкие, сочувственные, были и добрые — их на меня бросали эльфийские женщины…или девушки, я никогда не умел угадывать точный возраст этих остроухих. Но не было здесь явно злых, неприязненных взглядов, которыми так часто одаривают представителей других рас люди. И это было необычно, странно, выбило меня из колеи, настолько я привык к всепоглощающей людской злобе, что теперь я не знал, что делать, когда я её не оказалось, витающей в воздухе, как это бывает обычно.

Но я сразу приметил того единственного представителя остроухого народа, который не обратил на меня ни малейшего внимания, у него одного глаза были сейчас устремлены в свиток, который он бережно держал в руках, будто бы это была самая дорогая для него во всём мире вещь. У него были красивые волосы — белые, с лёгким зеленоватым оттенком, который так часто встречается среди эльфов, глаза же его походили на два омута в глуби леса, впитавшие в себя всю его суть, тёмно–зелёные, выразительные, умные, но всегда немного печальные, хотя в них и проскальзывали изредка весёлые искорки, но это случалось очень редко, слишком редко, что бы счесть эту грусть во взгляде только лишь настроением, испортившимся из–за дождливой погоды. Это был Нартаниэль. Эльф, который стал мне лучшим другом, который не раз выручал меня в переделках, вместе с которым я поднялся с колен, смог проявить себя. Да, без него я бы определенно не стал тем, кем стал в будущем, которое в тот не слишком приятный день представлялось мне очень печальным и туманным. Но тогда я не подошёл к нему сразу же, продолжал стоять, будто бы меня недавно поразила молния. Наверное, со стороны это выглядело ужасно глупо, но этого точно я сказать, конечно же, не могу, всё–таки большого зеркала при мне тогда не было. Пожалуй, я бы так и простоял там целую вечность, если бы тот самый охотник, стоявший ко мне ближе всех, не спросил, куда я иду, откуда, и зачем вообще забрёл к ним в лагерь? Не помню, что я ему ответил. Я вообще, как ни странно, плохо запоминаю слова, плохо запоминаю то, что говорят мне и то, что говорю я сам, то, что написано в книгах, поэтому сейчас я уже почти не читаю, да и времени нет, что бы можно было его уделить чтению. Всё эти бартасовы поездки. Зато вот образы отлично отпечатываются в моей памяти. Всё, от картин, до малейших узоров на одежде мимо проходящей барышни. Это очень странно, я ведь так часто общаюсь с людьми, они так часто говорят со мной, а я их будто бы и вовсе не слышу. Вернее, правильно будет сказать не так, я то их слышу, но по схеме «в одно ухо влетело, в другое вылетело». Наверное, я всегда оставался в своих мыслях, насколько бы интересным ни был бы собеседник, потому что и разговора с тем эльфом я не помню, зато припоминаю, что он часто смотрел куда–то в сторону и теребил какой–то талисман, прицепленный ему на пояс с помощью верёвки. Кажется, это были перья птицы, не знаю какой, по мне, так все эти пернатые похожи друг на друга, а различаются лишь размерами, цветом и степенью когтистости да клювастости. Вот и так всегда. Привычки, взгляды, одежда, интонации — всё это я помню, скорее даже, выводы, сделанные в связи с ними, они навсегда остаются у меня в голове, в моей личной библиотеке, где так много книг и название каждой — чьё–то имя или прозвище. Свой ответ я тоже уже забыл, наверное, быстро сказал что–нибудь невнятное и мало похожее на правду, но быстрым своим уходом из поля зрения собеседника сбил его, не дал усомниться и задать новые вопросы. Хотя, может, и сказал правду, это тоже вполне возможно, всё–таки я вру не так уж и часто, если этого не требуют какие–нибудь обстоятельства, а тогда мне это было и вовсе не нужно. Я быстро прошёл через эльфийский лагерь, под внимательными взглядами остроухих чувствуя себя неловко. Даже один раз споткнулся, но ни одной улыбки или даже лёгкой усмешки, даже тени её я не заметил на безупречно красивых лицах этих живых статуй. Эта красота, пожалуй, никогда не перестанет меня пугать именно своим совершенством, которое так гармонично сочетается в них с белым неподвижным мрамором, их красота не такая живая, как у людей, это, как мне кажется, их самое главное различие. Отряхнувшись, я подошёл к тому самому эльфу, который был полностью погружён в чтение свитков. Он до сих пор не обращал на меня никакого внимания, но мне было всё равно. Я сел рядом с ним на спальный мешок из шкур. Никто не протестовал, эльфы пошли дальше по своим делам. Не знаю, что они тогда обо мне подумали, скорее всего, приняли за какого–нибудь невменяемого, по крайней мере, это было бы типично для людей, хотя я забываю, что, несмотря на внешнее сходство, мы с эльфами словно из разных миров, поэтому я почти уверен в том, что ошибаюсь на этот счёт, но при этом всё равно сделал такое предположение. Странно? Пожалуй, да.