— А по-твоему, работа в милиции — легкая? — он открыл ящик стола, вынул бланк заявления, подал Сергею. — Пиши: прошу прописать меня и так далее. Изложи все, как есть: что и почему. А почему сразу не пожелал в город демобилизоваться?

— На родину потянуло, — коротко ответил Сергей.

Зотов встал, обошел вокруг стола, заглянул, что пишет Сергей.

— Да-да. Человек должен быть всю жизнь счастлив, а не сожалеть всю жизнь, что упустил свое счастье. Написал? Давай паспорт.

Вышел, где-то походил с ним, вернулся, давнул кнопку под столешницей. В кабинет вбежал милиционер.

— Юсупов! Проводите товарища в наше общежитие, пусть пока поживет.

«Как просто все», — подумал Сергей и усмехнулся своему недавнему безвыходному положению.

— Который общежитию, товарищ капитан? Капезэ или…

Зотов нахмурился.

— Во-первых, я сказал: проводите то-ва-ри-ща, а не задержанного; во-вторых, нужно здороваться; в-третьих, полюбуйтесь на себя: пряжка скоро позеленеет, пуговицы не чищены, сапоги тоже, явились на работу. Сколько вам говорить, что работник милиции — это…

— Зеркало городу… — робко сказал Юсупов и виновато понурил голову.

— Ладно, посели моего земляка, где посвободней. Скажешь коменданту: я разрешил. Подожди в дежурке, сейчас я его отпущу.

— Видал кадр? — кивнул Зотов на дверь. — Знаешь, о чем я мечтаю? О милиционере со средним образованием. Со средним как минимум. Может, останешься?

— Не-ет, — закрутил головой Сергей. — Руки на завод просятся. И потом посмотрите. — Вынул из кармана газету, положил перед Зотовым последней страницей кверху. — Видите? Мои руки должны быть там, где они больше требуются.

— Нам тоже требуются.

— Не знаю. Тут про милицию ничего не написано.

— И упрямый же ты, Демарев.

— Не упрямый — прямой, товарищ капитан.

— Ладно, иди работай, прямой.

Сергей козырнул.

Вот теперь Сергея с ходу взяли на завод.

— Так трудовой книжки нет у тебя, говоришь? — Инспектор по кадрам в офицерском кителе со следами орденов и пустым правым рукавом привычно развернул новенький паспорт, вытащил из сейфа новый бланк. — Кем тебя писать? Подручным штамповщика согласен? Вот тебе приемная записка, найдешь кузнечный корпус, спросишь Киреева, он наложит для проформы резолюцию, и обратно сюда. Все. Иди.

— А Владимир Шрамм не у вас работает? — задержался на выходе Сергей.

— Может быть. Долго искать надо.

Завод ошеломил Сергея: так вот он какой… Ну, читал раньше к газетах про заводы. В Лебяжьем у них был, тоже заводом назывался: кузница, столярка да пила-циркулярка. А тут этакая громадина. Глаз не охватывает. Корпуса, корпуса, корпуса. Крыши сводчатые. Как валы на море. И каждый — девятый.

Сразу от проходной — аллея. Широкая. Тополя, будто сейчас из парикмахерской, посторонились, дорогу новичку уступают. Рисованные портреты передовиков производства посматривают с холста на него. Кто улыбчиво, кто напустив строгость. И вот-вот спросят: ты к нам?

И вдруг — грачиный крик. Откуда бы? Задрал голову — в ажуре высоковольтных опор гнезда чернеют, грачи кружатся. Завод и… грачи. Вот это пейзаж!

Ишь, приспособились где. Сплошная электрификация. А до войны, говорят, здесь лес был.

— Дяденька, паровоз!

Сергея дернули за рукав. Вовремя дернули: перед самым носом черномазый паровозик из ворот цеха выползает. Низенький, словно на четвереньки встал. Сергей вздрогнул и попятился.

— Тебе что, жить надоело, под колеса лезешь?

Девчонка-подросток в рабочем комбинезоне насмешливо оглядела его всего — от пилотки до сапог.

— Извините, гражданочка, зазевался. Вы, случайно, не подскажете, где кузнечный корпус?

— За теплотрассой, налево.

— А теплотрасса где?

— Что, не работал ни разу, что ли? Вон видишь трубы? Обмотанные такие.

— Спасибо.

— На здоровье.

Сергей козырнул, девчонка полупоклонилась. И пошла, зацокала каблучками по асфальту. Маленькая, аккуратненькая, в рабочем комбинезоне.

Начальник отделения штампов Киреев был у себя. Нахлобучил клетчатую кепку на телефон, чтобы не мешал тут своими звонками, и терзает логарифмическую линейку. Меж пальцев авторучка и мундштук, сигаретка дым в глаза пускает. Киреев морщится, дует из горбатого носа на струйку дыма, шевелит губами. Свел брови, а они будто сплелись и никак разойтись не могут. Подвигал, подвигал Киреев ползунок, написал две цифры и задумался: что-то не то вроде. Сунул вместо мундштука кончик авторучки в зубы и вот тянет, раскуривает — щека к щеке прилипает.

Сергей кашлянул. Киреев вскинул глаза. Брови моментально разбежались по своим местам.

— Вы к кому?

— К вам. На работу.

— Где же ты был раньше? — Киреев сгреб в кучу всю свою бухгалтерию. — Садись, настоишься. Запарился, поймаешь: план о-е-ей, людей нехватка, реконструкцию затеяли, оборудование допотопное, меняем. Один молотишко был — еще Чингисхан на нем пику ковал. И рабочий нынче шире в плечах стал, развернуться ладом негде ему, так стенки раздвигали.

Он так плотно лепил слова, что Сергей не понял, почему Чингисхан пикуковал на молоте и раздвигали стенки.

— Вот заседаю, поймашь, бабки прибрасываю. В цехе конец месяца, в техникуме конец года. Хоть разорвись. На пятом десятке учиться приспичило. К механике этой, — Киреев пихнул от себя логарифмическую линейку, — никак приноровиться не могу: цифрешки маленькие, план большой. Вот и гадаешь: то ли спереди нолей добавлять, то ли сзади. Ковырнешь запятую, да не там — без премии. Учишься где-нибудь? Да, ты ж из армии. Деньжата, в общем, нужны. Поставлю-ка я тебя на самый денежный штамп: на новый семитонный. Вот такие рубли кует, — Киреев стукнул костоватыми пальцами по краю стола. — Один полплана делает. Договорились?

«Ну, оратор», — подивился Сергей его способности столько говорить без передыху.

— Тогда не сиди, расселся, поймаешь, дуй в фотографию, чтобы утречком мне пропуск получил, и сюда.

Утром, раным-рано, Сергей топтался около окошечка бюро пропусков. Вставало солнце, пахли медом тополя, шли на завод люди.

«Скоро они там»? — Сергей поскреб ногтем по фанерке, фанерка отодвинулась.

— Вам чего?

— Пропуск.

— Не терпится, Демарев?

— Так точно.

— Получите.

Сергей принял его обеими руками. Твердокорый, упругий такой. Чувствуется, что документ.

— Подручный штамповщика, — еще раз прочел он. Полюбовался на фотокарточку, будто в зеркальце погляделся, бережно сложил вдвое и заспешил к проходной.

А проходная бурлила. Из трамваев, троллейбусов, автобусов, ближние своим ходом шли, шли и шли рабочие. Волга в половодье. И кажется, закрой сейчас двери перед ними — проходная всплывет. Сила. Сергея протолкнули мимо вахтера — пропуск не успел предъявить.

Киреев встретил его на лестнице.

— Где ты долго? Заждался, поймаешь.

— Здравствуй… — хотел поздороваться Сергей.

— Некогда, некогда. Давай айда пошли быстрее за спецовкой.

Кладовщица, пожилая и то ли заспанная, то ли больная до неповоротливости, хоть бы шевельнулась.

— Давай принаряди парня.

Пожмурилась, позевала.

— Опять но-о-о…венький?

— Новенький, новенький.

— Ему бе-у или парадное?

— Парадное, парадное. Срочно, поймаешь.

— Понимаю. У-у-у… сем срочно, всем парадное, а бе-у кто носить будет? Они месяц поошиваются и тягу отсюда…

— Не ворчи, разворчалась. Не свое выдаешь, государственное.

Киреев, пока кладовщица рядилась, осмотрел все полки со спецовкой, выбросил Сергею куртку, брюки.

— Примеряй.

— Что вам тут ателье мод? Подштанников ваших я не видывала, — возмутилась кладовщица.

— Не теряй время, переодевайся, пока пимы ищу. Иди сюда.

Сергей, пожав плечами (кого слушать?), спрятался за стеллаж, как по тревоге, сменил одеяние.

— О! Уже? — обрадовался Киреев. — Ты что, хозяйка медной горы в «Каменном цветке»? Распишись. Э-э-э. Брюки штанин… наоборот, штанины брюк поверх голенищ. Техника безопасности, поймаешь. Расписался? Пошли дальше.