У всех на чем-нибудь повернута крыша, да? У меня на загаре. Причём основательно. Тем летом я решил стать коричневым весь. То есть от головы до пяток. Пятки – это, пожалуй, единственное место, куда я не добрался своей иглой. По правой моей ноге вьются био-тековые заросли перегоревших проводов и шипастых конструкций. На левой – разноцветные чёрточки, точки и полоски. Здесь я когда-то проверял новую тушь, прежде чем нанести её на кожу клиента. Всё собираюсь забить этот черновик каким-нибудь трайблом, да чё-то руки не доходят.
Вот. Загорать, так основательно.
По этой причине я сбрил волосы в паху и очень удивился, рассматривая свой член, похожий теперь на скинхэда. Но ещё больше я удивился, увидев себя в зеркале. Я сделал то, чего не делал уже тринадцать лет: «под ноль» снял свою киберпанковскую причёску и сбрил усы с бородой.
На меня из зеркала смотрел другой человек. У меня, оказывается, дурацкий подбородок. И нос даже выглядит как-то по-другому, когда под ним нет усов. А куда из глаз делось фирменное подонческое выражение? Телячьи какие-то глаза… Я пошёл в кладовку и достал коробку с оставленными хозяином дома вещами. Там среди потрёпанных номеров «Огонька» и «Здоровья» валялись старые очки в роговой оправе.
Я протёр их от пыли, вернулся к зеркалу и нацепил на переносицу.
Смеялся я долго. Таким я мог бы стать, пойди моя жизнь другой дорогой. Такому Мне ни одна нормальная баба не даст. С таким Мной ни один знакомый не поздоровается. Потому что не узнает.
Я посмеялся ещё немного, рассматривая мутанта в зеркале, а потом решил, что подобное нужно увековечить. Я бросил очки в кладовку, поехал в город и зашёл в «Фото на документы». Сделал серьёзную репу перед объективом. Заказал два комплекта снимков. На паспорт. На загранпаспорт. Заполняя квитанцию и внутренне ликуя, подписался, как Егор Мишин. Через час рассматривая получившиеся фото и попивая пиво, решил, что с такой рожей я даже не Егор, а какой-то Вадим. А лучше Александр. Так и представился питерской студентке, с которой познакомился вечером в кафе. А утром, пока она спала после всенощного непрерывного фака, рассматривая себя в зеркале, подумал: харизму – её, мля, не сбреешь, хе-хе…
Последнюю неделю в Севастополе я провёл, валяясь с Натали на пляжах, распивая вино и трахаясь так, будто после отпуска у меня реквизируют член.
Спустя несколько месяцев (когда на моей башке опять топорщился Взрыв На Фабрике Радиоактивных Отходов), заканчивая дракона, извергающего пламя, я поинтересовался у Дрына, нет ли у него случайно знакомых в паспортном столе?
– А чё такое? – спросил Дрын.
Мой двоюродный брат потерял сумку. А с ней все свои документы. Паспорт, загран, права и ещё пару бумажек. У него проблемы с ментами были… Ну и вообще всё такое…
– Как я понимаю, – Дрын усмехнулся, – проблемы с ментами у него остались… Знаешь, сколько это будет стоить?
Я не знал. Дрын назвал сумму. Я сказал, что у брата такие деньги есть. Через пару дней он перезвонил, а потом и сам появился.
– А где брат? – спросил Дрын, протягивая мне бланки.
– Я сам всё заполню…
Дрын посмотрел на фото. На меня, заполняющего бумаги. Пересчитал пачку купюр, которую я ему вручил. Потом снова глянул на снимки.
– Хм… – сказал он, помолчав, – надеюсь, ты (пауза) и твой брат понимаете, что об этом никто не должен знать?
Я поставил подпись и отдал ему бланки:
– Мы с братом на это надеемся.
Дрын кивнул и заглянул в бумаги.
– Александр Борисович Мишин, – прочёл он.
Я почти уверен: главная причина того, что произошло, – я сам. В том, что мне с детства не нравилось моё имя. Как могла сложиться жизнь, назови меня родители Сашей? Как это? Стать другим человеком? Сменить имя, номер телефона и причёску. Сменить место жительства и работу. Жениться? Начать курить? Ограбить банк? Выращивать свеклу?
Не навсегда, конечно. Просто попробовать. Не долго. Месяц? Два? Полгода?
Такой по-своему экстремальный вид спорта.
Просто попробовать.
Просто?
За 13 дней и 1500 киллометров до (…)
– Я так привыкла говорить, что ты мой брат… Кажется, сама начинаю в это верить…
Нюра сидит за кухонным столом и смотрит. Снизу вверх.
– Верь. Тогда остальным будет проще поверить.
– Они и так все верят. И тётя Зоя тоже. Она больше не приходит… Ты извини… Я не могу тебя ничем накормить… Я не умею готовить…
Два шага к окну: двор. Солнце. Жара.
– Не переживай. Кое-что ты делать умеешь. Одежду мою постирала. Видишь, какая ты умница…
На её лице робкая улыбка:
– Ну это просто.
– Не так уж и просто. А готовить я и сам могу.
Два шага от окна: полки с посудой. Кастрюли. Сковорода. Тарелки. Дверца шкафа: картофель, мука, соль.
– Ты пробовала когда-нибудь суп-пюре из мидий?
– Нет.
– Лазанью с морскими гребешками и креветками?
– Нет… а что это?
– Я угощу тебя. Сегодня.
– Я не знаю, где всё это взять…
– Я знаю. Здесь есть где-нибудь супермаркет?
Пожимание плечами.
– Большой магазин?
Пожимание плечами:
– Извини, не знаю…
– Зачем ты так часто извиняешься. Не нужно. Мне тебя не в чем винить.
Робкая улыбка:
– Я не знаю, где большой магазин…
– Ничего. Я сам найду. Узнаю по телефону в справочной.
– У меня нет телефона.
– На улице есть. Пойду прямо сейчас. Прогуляюсь.
Рубашка и штаны пахнут дешёвым стиральным порошком. Но… они чистые. Нюра чуть краснеет:
– У тебя верхняя пуговица оторвалась… Но я не умею пришивать…
– Ничего. Всё равно жарко.
Носки. Пыльные кроссовки. Пояс-сумка. Недавно всё это принадлежало ремонтнику железнодорожных путей. Теперь не принадлежит.
Нюра провожает до дверей. Протягивает руку:
– Вот… Возьми… Это моя пенсия…
– Мне не нужны деньги.
Нерешительно опускает зажатые в кулаке купюры.
– Я же угощаю… Ты шоколад любишь?
Кивает.
– Я принесу самый лучший.
Поворот ключа в замке.
– Я скоро буду.
– Ты на самом деле с Севера?
Нюра моет посуду. Тарелки одна за одной выстраиваются на сушилке, роняя немногочисленные капли.
– Лазанья понравилась?
– Очень вкусно… Спасибо… Не хочешь говорить, да?
Кап-кап-кап-кап
– Скажем так: я издалека.
Последняя тарелка занимает своё место в строю. Чиркает спичка. Через время начинает шёпотом ворчать чайник.
– Можно ещё вопрос?
– Можно. Даже не один.
В двух чашках пакетики с чаем ждут кипятка. Нюра присаживается на краешек стула по ту сторону стола. Какое-то время молчит. Потом:
– У тебя шрамы на груди и на спине. Откуда?
Чайник выражает своё недовольство чуть громче.
– Меня хотели убить. Далеко отсюда, в большом городе. Убили, но не до конца. А моих друзей смогли.
Чайник начинает свистеть. Нюра встаёт, разливает кипяток по чашкам. Бросает в каждую по два кубика рафинада. Стоя спиной, спрашивает:
– За что?
– Думаю за то, что мы умели делать.
Нюра ставит чашки на стол. Снова занимает своё место напротив.
– А что вы умели делать?
Краткое молчание.
– Возьми свою чашку, Анна.
Взяла.
– Размешай сахар.
Размешала.
– Сколько кубиков ты положила?
– Два.
– Попробуй свой чай.
Отхлебнула.
– Ну?
Ещё раз отхлебнула:
– Он не сладкий…
Краткое молчание.
– А теперь помешай ложкой по часовой стрелке.
Ложка, стукаясь о стенки, совершила пять полных оборотов.
– Пробуй свой чай.
Попробовала.
– А сейчас?
– Сладкий. Очень.
– Теперь против часовой.
Ложка совершает обратное путешествие: пять, четыре, три, два, один.
– Пробуй.
Осторожно отхлебнула.
Смотрит, не мигая, с противоположного края.
– За это тебя хотели убить?
– Что с твоим чаем?
