– Уважаемые пассажиры. К вашим услугам на втором этаже автовокзала

круглосуточно работают секция игровых автоматов, комната матери и ребёнка, медпункт.

У диспетчера неестественно бодрый голос и странный акцент. Средние частоты, преобладающие в динамиках, делают этот акцент совсем уж запредельным. Марсианским?

У мужика впереди – выцветшая невнятная татуировка на тыльной стороне ладони.

«Коля»

Набита лет тридцать назад канцелярской копеечной тушью, которая продаётся в тысячах магазинов вместе с ватманами, циркулями и прочей хренью. Машинка была самодельной. Из электробритвы. А струна, которая использовалась вместо иглы, – тупой. Когда игла недостаточно остра, она рвёт ткани, нанося микротравмы. Повреждённые участки начинают кровоточить. Кровь смывает тушь, не давая ей закрепиться на коже. Результат – вот он. В полуметре от меня.

– Уважаемые пассажиры. В связи с участившимися террористическими

актами, просим вас обращать внимание на…

Марсианин предупреждает нас о готовящемся инопланетном вторжении. Сгорающих в клубах огня городах. Сожжённых посевах. Что ж. По крайней мере, честно.

Очередь к кассе сдвигается на пару десятков сантиметров. Я делаю шаг и смотрю по сторонам. Недалеко от меня несколько рядов пластиковых сидений. Женщина с гигантской клетчатой сумкой и маленьким мальчиком в розовых сандалиях; две пожилые женщины, неторопливо жующие пирожки; два парня и рыжая девчонка с огромными туристическими рюкзаками. Я не слышу, о чём говорят эти туристы, но по тому, как рыженькая держит за руку ближайшего к ней молодого человека, понимаю: они парочка.

Я понимаю даже несколько больше. Такое со мной бывает иногда. Мимолётное ощущение. Словно испаряющаяся в доли секунды капля жидкого азота. Описать я это не могу. Ощущение? Чувство? Предчувствие? Не знаю…

Я называю это «чуйка».

За несколько мгновений до того, как чашка с горячим кофе выскользнет из руки сидящего за соседним столиком в кафе. За секунду до произнесённых вслух слов. За некоторое время до супружеской измены в семье знакомых. Я это

Ощущаю? Предчувствую? Чую?

Это бывает редко. И всегда неожиданно.

Эта рыженькая. Прижимающая к себе локоть своего блондина. Она ему изменяет. Вот с тем, вторым, сидящим через сидение от неё и вытирающим лоб зелёной банданой.

Чуйка.

Очередь сдвигается ещё на десяток сантиметров. Марсианин сообщает, что через пятнадцать минут от второй платформы отправится автобус в Воронеж. Почему не на Марс? Я смотрю на правую руку стоящего передо мной.

Когда член «якудза» совершает проступок, он отрезает себе палец. Я думаю, мелкий какой-нибудь проступок. Потому как, если японский браток напорет откровенных боков – тут и тремя пальцами дело не ограничится. Ему тогда голову, нах, отрежут. Ну… это я так думаю.

Вряд ли, конечно, «Коля» имеет отношение к «якудза». Эти черти в тату шарят не по-детски. В каталогах сотни фоток. Японская школа – одна из древнейших на земле.

Я вообще до хрена знаю о татуировках. А хуль? Работа такая. Правда, сегодняшнее моё дело с работой никак не связано. То есть, абсолютно никак.

– Мне один до Софиевки… – говорит «Коля» в окошко кассы. Жду, когда он заберёт свой билет.

– Один. До Чёрного Яра, – я протягиваю деньги усталой кассирше.

Сегодня 15 июня.

Жара просто полный «пэ». Ташкент. Африка.

Автобус – жёлтый дребезжащий сарай на колёсах. Салон – топка мартеновской печи с изрезанными липкими сидениями. Воняющий навозом, протухшей капустой, потом. В открытые люки под потолком врывается горячий воздух. Он пахнет: а) навозом, б) протухшей капустой, в) потом.

Мои попутчики – несколько старушек с пустыми вёдрами, звякающими на ухабах. На задней площадке два мальчугана, вцепившись в новенький, завёрнутый в промасленную бумагу велосипед, раскачиваются в такт движению. По-моему, велосипед в таком же полуобморочном состоянии, как и все.

Сарай на колёсах карабкается на пригорок. Поднимает клубы пыли на отрезке дороги вдоль лесополосы. Потом с выключенным двигателем катится с затяжного спуска. Так, под шуршание шин и дребезжание пустых вёдер, – мы минуем знак «ограничение скорости 30 км» и вкатываемся на просторный асфальтированный пятачок. Двери с обречённым шипением открываются. К этому моменту мою футболку с лого «Micky Sharpz» можно выжимать.

Конечная остановка.

Чёрный Яр. Крошечное село в сорока километрах от города. Здесь, в низине, телеантенны возле дворов торчат на длиннющих шестах с растяжками. Смотрю на экран мобильника. Так и есть: «поиск сети». Единственное средство связи с внешним миром – автобус. Нет. Есть ещё телефон. Вернее целых три телефона: в сельсовете, у участкового и на почте. Старушки с вёдрами бредут к магазинчику. Он справа от меня. Пацаны вытащили велик из салона и уже копаются в тени с отвёртками и гаечным ключом.

Почта слева. Мне туда.

Мою бабулю (царствие ей небесное) звали Надежда. Баба Надя была предпоследним ребёнком в большой крестьянской семье. Самого младшего ребёнка назвали Раисой. Бабуля моя очень любила свою младшую сестру. Сегодня пятнадцатое июня. День рождения бабы Раи. На почте я беру бланк для телеграмм. Устраиваюсь поудобнее за исцарапанным столом в углу. Текст я знаю наизусть. Год назад день в день и чуть ли не минута в минуту я уже заполнял точно такой же бланк. И в предыдущие пять лет тоже.

Баба Рая мне не нравилась с детства. Не могу объяснить почему. Моложе моей бабушки на десять лет. Опрятная. Морщинки вокруг глаз. Конфеты из своего Мариуполя привозила, когда в гости приезжала. По голове гладила.

«ДНЁМ РОЖДЕНИЯ ДОРОГАЯ РАЕЧКА», – пишу я.

Конфеты я не любил. Как и мороженое. Я был ненормальным ребёнком. Я любил борщ. И вареную курицу. И томатный сок.

«ВСЁ ПОМНИМ НИКОГДА НЕ ЗАБУДЕМ», – пишу я.

Раиса долго не выходила замуж. Лет до сорока пяти. Первым её мужем стал полуслепой семидесятилетний дед Михаил. На семейных посиделках, помню, бурно обсуждали этот брак. Но недолго. Через несколько месяцев муж бабы Раи скончался. Она стала скорбна лицом, одела траур и честно носила его положенный срок. В течение которого не спеша распродала всю мебель из квартиры покойного. И саму квартиру. Трёхкомнатную. В центре города.

– Мне всё в ней так напоминало о Мише… – говорила она, прикладывая платочек к глазам.

«ЖЕЛАЕМ ЗДОРОВЬЯ ДОЛГИХ ЛЕТ ЖИЗНИ», – пишу я.

Спустя год баба Рая снова собралась замуж. Новый супруг был всего-то на пяток лет старше предыдущего. Дед Сергей. Обладатель всех орденов за воинскую доблесть и двухкомнатной квартиры недалеко от пляжа.

Дед Сергей скончался через полгода после свадьбы. «Бедная Раечка», – сказали на семейных посиделках. Очевидно, стены двухкомнатной тоже навевали воспоминания о счастливых месяцах с «Серёжей». Вместе с мебелью.

Баба Рая за всю свою жизнь не прочла ни одной книги. Двадцать пять лет проработала санитаркой в больнице. Мало разговаривала и в основном молчала с отстранённой полуулыбкой. С таким же выражением лица она носила траур по своему второму мужу. В этой её отстранённости я почувствовал тогда какое-то… Не знаю… Но находиться с ней в одной комнате мне было как-то неуютно.

Когда спустя полтора года умер третий муж Бедной Раечки, дедушка Николай, – в семье напряжённо промолчали. Только моя любимая бабушка Надя отправилась в Мариуполь утешать свою младшую сестру. Я тогда как раз запихнул свою машинку, набор игл и краски в рюкзак и покинул отчий дом в поисках лучшей жизни.

Когда Раечка собралась замуж в четвёртый раз, душа бабушки Нади была уже на небесах. В тот год я отправил первую телеграмму.