– Они будут согласны, любимый, поверь.

– Откуда ты знаешь это, маленькая колдунья?

Девушка без улыбки посмотрела на юношу.

– Я знаю это. Ибо во всякий миг жизни чувствую своих родителей, слышу их мысли и знаю, что они точно так же слышат меня.

Посерьезнел и Шахземан.

– Воистину можно позавидовать такой близости ваших душ, моя прекрасная. Счастлив человек, который может сказать такое о себе и своих детях.

– Ты прав, любимый, мы счастливы этим. Вот только мои родители… Они не люди.

Шахземан вскочил. Ему вдруг показалось, что в этот весенний полдень, напоенный приближающимся летним жаром, ворвался суровый зимний ветер. Такой холодный, какой Шахземан ощутил лишь однажды, в те дни, когда отправился к далеким белым скалам на охоту за китами.

– Не люди? О Аллах… Они уже мертвы, и души их предстали перед Высшим престолом? Прости меня, Герсими.

Девушка покачала головой, и ее светлые локоны заструились по плечам.

– Ты зря извиняешься, мой друг. Родители мои, к счастью, не мертвы. Более того, думаю, они никогда не умрут. Ибо они не смертные люди, они боги.

Шахземану показалось, что земля уходит у него из-под ног, и он опустился, почти упал, на жесткую скамью.

– Боги, сказала ты?

– Но почему тебя это удивляет, мой любимый? Моя матушка, прекрасная Фрейя – богиня красоты и покровительница магии. У меня есть сестра Хнос, матушка называет ее своим драгоценным камнем. Об отце матушка говорить не любит, но мы все же знаем о нем, иногда слышим его. Так было всегда, с первого дня моей жизни.

Шахземану вдруг захотелось, чтобы этого разговора не было вовсе. Чтобы белокурая красавица Герсими, украшение его жизни, ничего еще не успела сказать о своих близких.

– А вот теперь тебе захотелось вернуться в тот миг, когда ты только собирался встретиться с моими родителями, – вполголоса заметила Герсими и подняла на него ясные синие глаза.

О да, Шахземан не раз удивлялся этой необыкновенной прозорливости своей возлюбленной. Удивлялся он и тому, сколь мудра эта юная дева, сколь она спокойна и несуетлива, сколь наблюдательна. Временами, что греха таить, это всезнание настораживало Шахземана; сейчас он не мог понять, что его так испугало, – ведь мудрость, спокойный разум и широту знаний он, Шахземан, почитал первыми из добродетелей человеческих.

«Что ж, Шахземан, глупый принц, – пронеслось в голове юноши, – тебе придется смириться с тем, что твоя любимая все о тебе знает. Что она дочь великой богини и в ее жилах течет кровь вечности…»

– О нет, – Герсими покачала головой, – я не знаю о тебе всего, да и не могу этого знать. Хотя я и в самом деле дочь богини, дарующей любовь и плодородие, и в моих жилах течет кровь вечности.

И в этот миг на Шахземана снизошло удивительное спокойствие. Он понял, что можно быть всегда откровенным и не бояться при этом, что его избранница поймет все превратно. Можно позволить себе быть самим собой и радоваться каждому мигу такой полной близости, потому что перед ним именно та, с которой его роднит не просто сиюминутное вожделение, не миг страсти, а вся душа целиком, все мысли и все чувства.

– О Аллах великий! – Шахземан готов был петь от счастья. – Воистину, не может быть подарка большего, чем ты даровал мне, соединив с этой удивительной девушкой.

Герсими нежно улыбалась. Да, она с легкостью читала в сердце своего любимого, но все же опасалась сегодняшнего разговора и оттягивала его, сколько могла. Увы, она понимала, что могут сказать люди, узнав, кто она такая. Помнила она и слова глупца Вальда, возжелавшего ее и сбежавшего, едва она рассказала о своей великой матери.

«Как же ты права была, сестричка, подарив мне терпение. Не зря же ты именно его называла главной женской добродетелью. “Потерпи немного, малышка Герсими, – говорила ты, – и твоим избранником станет мудрый и сильный, честный и мужественный человек…”»

Шахземан взглянул в лицо любимой.

– Но все же, моя звезда, когда я смогу коленопреклоненно просить твою матушку о том, чтобы она даровала мне счастье, разрешив назвать тебя своей женой?

– Как только ты наберешься смелости, чтобы предстать перед великой богиней, мой принц.

Сердце Шахземана вдруг часто забилось. «Вот он, тот самый миг. Сейчас решится вся моя жизнь… Если у меня достанет смелости…» Юноша глубоко вдохнул и решительно ответил:

– В любой миг, моя греза. В любой миг, когда прекрасная твоя матушка позволит мне это.

Тишина, казалось, стала текучей, как молодой мед, и густой, как сладкая патока. Двое смотрели друг на друга и молчали. В солнечных лучах, пробивавшихся сквозь не по-весеннему густую листву, танцевали пылинки. И тут раздался голос. Глубокий и волнующий женский голос, он звучал, казалось, со всех сторон:

– А он смел, твой избранник, девочка. Смел и отважен. Он не нашей веры, но наш духом. Этот сын человеческий будет тебе прекрасным мужем.

Из солнечных лучей соткалась, возникла обворожительная, прекрасная женщина. Каждое ее движение источало невиданную красоту – сильную и спокойную, ненавязчивую, но столь притягательную, что невозможно было отвести глаз.

– Матушка, – прошептала Герсими, – как давно я тебя не видела!

И девушка зарылась лицом в платье красавицы Фрейи.

– Моя доченька, моя маленькая мудрость, – прошептала та. – Мое сокровище…

Шахземан удивился тому, как Фрейя сейчас была похожа на обыкновенную женщину: как просты ее движения, как ласково гладит она свою дочь. Удивился и обрадовался, ибо понял и почувствовал, сколь велика и щедра любовь, что соединяет мать и дочь.

«Воистину, дитя, взращенное такой любовью, сможет дарить ее и получать сторицей».

– Так и есть, юный принц, – великая Фрейя поверх головы дочери взглянула Шахземану в лицо. – Только тот, кто вырос в любви, сможет нести любовь другим, дарить ее и вознаграждать ею. Помни об этом и сейчас, и в те дни, когда будут расти ваши дети.

– Матушка… – начала Герсими.

– Да, моя красавица, ты поняла меня верно. Я рада, что твоим избранником стал принц Шахземан. Он умен, хотя и совсем молод. Я вижу, что его мудрость будет много лет служить добру и миру.

– Благодарю тебя, мудрейшая. – Шахземан поклонился так низко, как только мог.

– Не благодари меня, мальчик. Не я подарила тебе пытливый ум и мудрую душу, не я дала тебе мужество и терпение.

– Прекраснейшая, ты просто подарила мне счастье, даровав своей дочери всю силу и красоту, отвагу и спокойствие, на которые способен человек.

Фрейя улыбнулась. Должно быть, она многое могла сейчас сказать, но решила, что слова мало что будут значить для Герсими и ее избранника.

– Мне пора, малышка. Самое главное я тебе уже сказала.

Богиня сделала несколько шагов из уютного зеленого полумрака.

– Будьте счастливы, дети мои. И всегда помни, Шахземан: чудо любви столь хрупко, что надо его беречь, словно оно создано из лепестков розы. Чудо это столь жадно, что ему нужно отдавать всю душу и все силы. И тогда оно вознаградит вас так, как не может наградить ни один владыка в мире, как бы богат и щедр он ни был.

– Я запомню это, великая. Клянусь тебе.

Богиня, отступив, растворилась в солнечных лучах. Но Шахземан, переполненный чувствами, повторил ей вслед:

– Клянусь.

– О Аллах всесильный, девочка, чего ты боишься?

– О муж мой, свет очей моих! Я боюсь входить в этот дом, я боюсь переступать порог дворца…

Шахземан рассмеялся.

– И это говорит самая смелая из девушек, дочь великой богини, земное воплощение мудрости, дева, дарующая мужество великим воинам!

Девушка сердито стрельнула в него взглядом:

– Не смей никому говорить об этом! Это же тайна!

– Но здесь никого нет. Мы войдем через калитку для торговцев. Никто и думать не смеет, что невестка великого халифа, Льва Кордовы, решит войти в свое новое жилище через вход для челяди. Оглянись – вокруг ни души. Ну же, смелее!