Расхваставшись, военный министр, чтобы произвести впечатление на Киллер, говорил ей: «У нас часто обедает сама королева». Затем Киллер рассказывала: «Следующая комната, в которую он меня повел, была спальня, их спальня. И именно там мы в первый раз занялись с ним любовью. Он был сильным, мощным любовником, он принадлежал к тому типу людей, которые знали, чего хотят. Девушки, подобные мне, не знают слова «нет», когда встречают их». А дальше она стала сравнивать двух своих любовников — Джека Профьюмо и Евгения Иванова, помощника военно-морского атташе СССР, с которым она познакомилась в поместье Асторов на вечеринке в честь приехавшего в Лондон президента Пакистана. Провожал ее домой Евгений Иванов. «Всю дорогу, — рассказывает Киллер, — он говорил о России.
Он хвалил все стороны жизни своей страны… Это был первый раз, когда мы были вместе одни… Я пригласила его к себе на чашку кофе, но у него было предложение получше, так как в багажнике его машины была бутылка водки. В России, улыбаясь сказал он, мы пьем водку. Он поцеловал меня, мы оба ожидали развития событий, и, наконец, у нас была чудесная страстная любовь».
Евгений Иванов отрицал показания Киллер, говорил, что у них было «просто знакомство». Сама Киллер утверждала, что она была в постели с Ивановым так же часто, как с Профьюмо, а британский «Словарь шпионажа» пишет, что Иванов, возвратясь в Москву, будто бы говорил, что в спальне Кристины под подушками он установил микрофон, позволявший записывать важные секреты.
В конце 1962 года в Лондоне уже широко обсуждали скандальное дело. Журналисты смаковали подробности «любовного треугольника» Уорда, военного министра Британии и помощника военно-морского атташе Советского Союза. Один из вопросов — как советская разведка использовала близость Иванова к Киллер и Уорду. Созданная впоследствии по распоряжению премьера Макмиллана комиссия по расследованию под председательством лорда Деннинга сделала вывод, что связи «любовного треугольника» могли угрожать безопасности Англии и что русская разведка, используя создавшееся положение, могла добывать через Киллер у Профьюмо секретную информацию. Последний вынужден был уйти в отставку61. Иванов сразу же, не дожидаясь разбирательства дела, уехал в Москву и, по словам Кристины, ни с Уордом, ни с ней не простился.
Но, пожалуй, для английских спецслужб было бы особенно опасным, если бы раскрылся факт их полной осведомленности о связи Профьюмо с Киллер и последней с Ивановым на всем протяжении этой истории. По словам Киллер, Стефан Уорд был в контакте с МИ-5 и его спрашивали в контрразведке об отношениях с Ивановым. Он доложил разведке, что его познакомил с Ивановым редактор газеты «Дейли телеграф». И разведка поручила ему продолжать следить за Ивановым. Месяц спустя после первого свидания Профьюмо с Киллер, как свидетельствует последняя, его пригласил к себе сэр Норман Брук, секретарь кабинета, и предостерег от слишком близких отношений с Уордом, у которого тесное знакомство с «помощником российского военно-морского атташе». Правда, о его связях с Киллер и связи Иванова с ней не было сказано ничего. Профьюмо, однако, перепугался и отменил намеченное свидание с Киллер, но некоторое время спустя возобновил встречи с ней. Если бы все это стало известно тогда, а не позднее, как это случилось, скандал с делом Профьюмо мог бы быть еще более громким.
В этих условиях английское правительство предпочло «спустить» дело Филби «на тормозах» (двух таких дел — Профьюмо и Филби — было слишком много для правительства). Но этому воспрепятствовали американские спецслужбы. Они опубликовали показания Голицына, из которых явствовало, что Филби работал на советскую разведку. Американцы потребовали объяснений, почему Макмиллан в 1951 году защищал Филби и уверял, что тот ни в чем не виноват.
В свою очередь, и английские журналисты спрашивали, почему Форин оффис рекомендовал газете «Обсервер» принять Филби на работу, характеризовав советского шпиона как человека, «заслуживающего доверия».
Невиновный, оказывается, был виноватым
Правительство вынуждено было выступить с объяснением. 1 июля 1963 г. лорд-хранитель печати Эдвард Хит отступил от ранее данных Макмилланом заверений о невиновности Филби. Он отказался от сделанных в свое время заявлений, что Филби не был так называемым «третьим человеком кембриджской группы» и сообщил, что «Ким Филби покинул Бейрут и направился в одну из стран советского блока». Английское правительство, конечно, знало, что Филби в Москве, но предпочитало уклониться от упоминания страны, в которую он выехал.
На вопрос Маркуса Липтона, был ли Филби «третьим человеком» в группе Берджеса и Маклина, Хит ответил: «Да, сэр»62.
После отъезда Филби в Москву поиски других членов «кембриджской группы» отнюдь не прекратились. Спецслужбы Англии и США начали так называемую «великую охоту за кротами», то есть за советскими шпионами. Героем этой охоты, американским Шерлоком Холмсом стал Джеймс Англетон, действия которого очень напоминали методы Макиавелли. Именно он был первым, кто заподозрил Филби (сначала инстинктивно, не имея никаких доказательств). Филби впоследствии рассказывал, что они с Англетоном каждую неделю обедали вместе в вашингтонском ресторане «Харви» и тесно сотрудничали друг с другом.
Под подозрение попали все американцы, учившиеся или посещавшие Кембриджский университет в 1930–1934 годах. Таких нашлось 28 человек. В число советских разведчиков был зачислен ряд ни в чем не повинных людей, в том числе Грехэм Митчелл, заместитель Роджера Холлиса. Всего комитет МИ-5 расследовал 270 заявок на лиц, которых подозревали в шпионаже на СССР. Все чаще при этом упоминалось имя Бланта. Опасность все ближе и ближе подкрадывалась к нему.
Расправа с сотней советских дипломатов
Английская контрразведка, понесшая такой урон в результате действий Лубянки, в свою очередь, вынашивала планы реванша. Реализация их была ускорена попытками КГБ внедриться не только в английскую дипломатическую службу и в секретные службы Лондона, но и в английское посольство в Москве.
Лубянка предприняла попытку сделать своим агентом самого английского посла в Москве — сэра Джеффри Харрисона. Она подослала к нему в качестве горничной резиденции посла молодую, красивую сексапильную девушку по имени Галина. И посол не устоял. Скрытой камерой они оба были сфотографированы в интимных позах, не оставлявших сомнений об их отношениях.
Показав послу эти фотографии, Галина со слезами на глазах сказала ему, что есть только один выход избежать разоблачения их связи и позора — снабжать КГБ той информацией, которая интересует Москву. Посол сообщил о случившемся своему другу, работавшему в Форин оффис, и был немедленно отозван в Лондон. Во время расследования Харрисон сообщил, что у него была всего лишь одна встреча с Галиной в помещении бельевой резиденции посла, и просил простить его за ошибку. Английских контрразведчиков озаботило прежде всего то обстоятельство, что в посольстве были установлены видеокамеры или фотоаппараты. Во время дальнейших «собеседований» с послом выяснилось, однако, что его предыдущие объяснения были «не совсем точными». Офицеры английской разведки обнаружили его письмо к Галине, в котором он признавался в своем увлечении. Сам он после этого рассказал, что встречи с Галиной были регулярными, и не только в Москве, но и в Ленинграде, на квартире «подруги Галины», то есть, вероятнее всего, на конспиративной квартире КГБ.
Последней каплей, переполнившей чашу терпения английского правительства и спецслужб страны, были показания советского перебежчика Олега Адольфовича Лялина, официально сотрудника советского торгпредства в Лондоне, а на самом деле офицера КГБ.
С Лялиным произошла странная история, свидетельствовавшая о несогласованности в работе отдельных подразделений английских спецслужб и полиции. Его машина была задержана полицией за какое-то нарушение дорожных правил, и его препроводили в участок и оштрафовали на 50 фунтов стерлингов63.
