Госпожа Апман гордо уселась и закинула ногу на ногу, чтобы дать другим гостьям возможность полюбоваться ее новыми туфлями, которые стоили две тысячи двести рублей, и шелковыми чулками, купленными за четыреста пятьдесят. Благосклонным взором окинула она наряды своих приятельниц. Но под этим взглядом госпожа Саусведер стала разглаживать платье на коленях, а госпожа Гарайс поправила медальон. Госпожа Зевальд откашлялась и от этого еще больше покраснела.
Гостьи стали подробно расспрашивать госпожу Апман о ее новом костюме. Госпожа Зевальд извинилась и пошла накрывать на стол…
Выйдя за двери, она прижала руки к груди, где так непривычно громко стучало сердце. Тяжело вздохнула. Она была ужасно взволнована. Ее доброе имя, честь ее дома и общественное положение были поставлены на карту. Она все сильнее злилась на себя, на торговцев, на весь мир — в особенности на эту зазнайку, госпожу Апман.
Госпожа Зевальд имела все основания гордиться своей столовой. Мебель там была из светлого дуба, сделанная на заказ по рисункам художника. А такого сервиза не было даже у госпожи Апман. Перед ее прибором госпожа Зевальд поставила пепельницу и серебряную спичечницу, потому что она после кофе или шоколада всегда курила.
Гостьи неторопливо уселись за стол. Катрина внесла серебряный кофейник с шоколадом, разлила по чашкам и стала в раскрытых дверях. Видя, как барыня взволнованно дышит, заволновалась и она.
Госпожа Зевальд сделала попытку зачерпнуть ложечкой из чашки. Но ложка дрожала в руке, поэтому она снова опустила ее и стала без всякой нужды размешивать шоколад. Казалось, она смотрит только в свою чашку. На самом деле, она замечала малейшее движение каждой гостьи.
А они продолжали начатый еще в гостиной разговор.
Госпожа Саусведер спорила с госпожой Гарайс.
— Позвольте, милая госпожа Гарайс, я не могу с вами согласиться. В весеннем номере журнала «Modenwelt» [12] ничего нет. Из этих фасонов просто трудно выбрать себе что-нибудь приличное… Я могу вам порекомендовать «Die schöne Dame». [13] Купите — вы не раскаетесь.
Она положила кусочек яблочного пирожного на тарелочку. Госпожа Гарайс последовала ее примеру. Потом взмахнула вилочкой.
— Моя портниха приносит мне все журналы. Но я еще но успела просмотреть их. Шить она мне начнет лишь на будущей неделе.
Госпожа Апман приложила ложку к губам. Потом отломила маленький кусочек пирожного.
Госпожа Зевальд покраснела еще больше. Словно ища спасения, бросила умоляющий взгляд на Катрину.
— Все-таки самый прогрессивный журнал — это «Pariser Chic». [14] Я, по правде говоря, в остальные даже не заглядываю.
Госпожи Саусведер и Гарайс одновременно положили в рот по кусочку пирожного и переглянулись. Госпожа Зевальд не могла понять почему — то ли из-за пирожного, то ли из-за высокомерия госпожи Апман. Но они меньше всего интересовали госпожу Зевальд. Она наблюдала за госпожой Апман.
Госпожа Апман отхлебнула еще немного шоколада и поморщилась. Явно поморщилась… Госпожу Зевальд просто в жар бросило. Значит, и шоколад недостаточно сладкий… Госпожа Апман поставила чашку и положила в рот кусочек пирожного. В глазах у госпожи Зевальд все померкло. Она видела только рот госпожи Апман — этот страшный рот, в котором исчез кусочек пирожного и который угрожал самому существованию госпожи Зевальд. Жевавший сначала жадно и быстро, этот рот стал двигаться все медленнее и медленнее. Казалось, он с трудом разжевывает кусок сухой подошвы. И вот он перестал двигаться. Потом потянулась рука и… оттолкнула чашку и тарелочку с начатым пирожным. Пара строгих, вопросительных и в то же время насмешливых и злых глаз уставилась на госпожу Зевальд.
Все кончено… Госпожа Зевальд старалась побороть гнев и слезы. Ей показалось, что стул выскользнул из-под нее, что она сидит на паркете, что она скользит куда-то в пустоту, в пропасть. Ей хотелось вскочить и закричать, но не было сил и перехватывало дыхание.
И как только госпожа Апман опустила руки на колени, госпожа Саусведер и госпожа Гарайс тут же перестали есть и пить. Когда же госпожа Апман снова протянула руку и оттолкнула даже пепельницу и спички, они снова обменялись долгим и многозначительным взглядом.
На губах госпожи Апман заиграла ядовитая улыбка.
— Сахар с каждым днем дорожает…
Госпожа Гарайс поспешила ей поддакнуть:
— И нигде его нет! Сегодня ни в одной лавке нельзя купить.
Госпожа Саусведер тоже заволновалась:
— Вероятно, лавочники затеяли какие-то махинации… Теперь опять набавят несколько рублей на фунт.
Госпожа Апман не спускала уничтожающего взгляда с потрясенной, еле живой госпожи Зевальд.
— Мы всегда закупаем пудами. Нам Тутер присылает на дом. У нас никогда не случается, чтобы пришли гости и к столу не хватило сахару.
Она поднялась. За грохотом отодвигаемого стула нельзя было расслышать подобного стону вздоха, который вырвался из груди госпожи Зевальд. Госпожа Саусведер тоже поднялась.
— Ах, дорогая госпожа Апман, неужели вы уже…
— Да. Мне пора. Я ведь к вам мимоходом. Вы видите, что у меня еще прическа не в порядке. А сегодня премьера пьесы Аудзеспудура…
Госпожа Зевальд тоже поднялась. Схватилась за край стола, как утопающий за соломинку.
— Прошу вас, побудьте еще немного!..
— Простите — не могу. Мне еще нужно к парикмахеру…
Постукивая каблучками, она так стремительно пробежала мимо госпожи Зевальд, что заколыхалась гардина.
Госпожа Зевальд бросилась вслед за ней.
— Госпожа Апман… Как же так?..
Но госпожа Апман уже надела жакет. Стоя перед зеркалом, она с хрустом прикалывала булавкой шляпу.
— Да, да, да… Мне нужно идти. У меня есть еще и другие дела. Да, да… До свидания, госпожа Зевальд!
Хлопнула дверь. Зеркало на стене вздрогнуло и звякнуло.
Катрина тоже вышла из кухни. Она всем сердцем сочувствовала своей барыне и пыталась ее утешить.
— Барыня, барыня!
Но не было предела гневу и страданиям госпожи Зевальд. Сжимая кулаки, она бросилась на прислугу.
— Что ты суешь нос! Что ты понимаешь!.. Ты — дрянь…
4
Директор департамента господин Апман в пальто, с сигарой в зубах стоял в передней, собираясь на какое-то заседание.
Госпожа Апман хотела, не останавливаясь, пробежать мимо, но он, смеясь, схватил ее за рукав.
— Ну, кисонька, зачем так спешить?
Но супруга вырвала руку и так посмотрела на него, что он совершенно растерялся.
— Оставь меня в покое, Дурак! Я тебе не кисонька! У меня есть имя.
Даже неизбалованный ласковым отношением жены господин Апман руками развел.
— Ну, ну…
Госпожа Апман топнула ногой.
— Зови меня по имени!
— Ну… Элла…
— Элла-а… Я тебе не Элла-а-а, раз ты не умеешь заступиться за свою жену… Раз над твоей женой каждый может подшутить и поиздеваться!..
Господин Апман, видавший на своем веку всякие капризы, попытался отделаться шуткой.
— Какая тебя муха укусила? Или, может, трамвай наехал…
Госпожа Апман покраснела как рак.
— Ты считаешь, что твоей жене можно и по щекам надавать. Ты и пальцем не пошевельнешь. Может быть, ты втайне надеешься, что меня когда-нибудь переедет трамвай?
— Элла, что ты говоришь! Кто это тебя так рассердил?
— Рассердил, говоришь? Всего лишь рассердил! И ты осмеливаешься говорить мне это в глаза! Когда меня так оскорбили и осмеяли! Кажется, ты бы должен понять, что, оскорбляя меня, оскорбляют и тебя. Если со мной осмеливаются так поступать, то, значит, плюют и на тебя.
Господин Апман застегнул пальто.
— Никто на меня не плюет. Ты просто-напросто поссорилась со своими приятельницами, отсюда весь этот ералаш. Я замечаю, ты за последнее время стала слишком много нервничать.
