1.11. Ночью нас сменила другая дивизия. Мы пошли в деревню, где стоял наш обоз, а в следующую ночь заняли тот участок, где накануне происходили тяжелые бои. Положение здесь тяжелое. Нет блиндажей, холодно, нельзя вымыть котелок. На старой позиции мы столько работали, чтобы обеспечить себя на зиму, и теперь такое положение. Чем же это кончится?»
ЦА МО РФ, ф32, оп.11306, д. 419.
Секретно
Экз. № 1
Утверждаю:
НАЧАЛЬНИК ПОЛИТОТДЕЛА 5 ГТА
ГВАРДИИ ГЕНЕРАЛ-МАЙОР
ШАРОВ
13 октября 1943 г.
ОБЗОР. Политико-морального состояния немецко-фашистских войск, действовавших перед фронтом 5 ГТА в период августовских боев 1943 г.
Составлен 5—9 сентября 1943 г. по материалам военно-политического опроса пленных, местных жителей, а также по трофейным документам.
Перед фронтом армии действовали 3, 6, 11, 19-я танковые дивизии; эсэсовские танковые дивизии «Мертвая голова», «Адольф Гитлер», «Рейх», «Великая Германия», «Викинг»; 106, 167, 168, 198, 255, 320, 332-я пехотные дивизии.
1.
Командование немецко-фашистской армии пыталось представить в ложном освещении провал июльского наступления немцев. Когда началось это наступление, одни офицеры объясняли своим солдатам, что цель его «выровнять» и «улучшить» фронт, сократить дугу, идущую к западу от Курска и этим освободить занятые в ней одиннадцать немецких дивизий. Другие офицеры говорили, что задача наступления вернуть то, что было утрачено зимой. Третьи призывали окружать находящиеся в дуге русские войска.
После провала наступления офицеры вынуждены были «забыть» и о приказе Гитлера и о том, что они говорили своим солдатам в начале июля. Нужно было скрыть провал и, по возможности, улучшить упавшее настроение немецких войск. Солдатам стали усилено прививать мистификацию о том, что июльское наступление немцев имело своей целью ослабить живую силу и уничтожить технику русских, готовивших наступление на белгородско-харьковском направлении. Солдатам рассказывали легенду об успешном выполнении этой задачи. Пленный ефрейтор из 5-й батареи артполка 6-й танковой дивизии Гербердт Буш показал, что командир его батареи, лейтенант Шауф, объявил в конце июля своим солдатам, что цель июльской операции достигнута, так как им удалось ослабить силы русских и этим предотвратить наступление Красной Армии, которое намечалось в июле. «Об этом, — говорит Буш, — было также напечатано в сводке генштаба германской армии».
Ложь — обоюдоострый меч. Скрывая от солдат провал наступления, офицеры одновременно ослабили боевую настороженность своих войск. В самом деле: если цель июльской операции, как ее истолковало немецкое командование, достигнута, то опасность наступления Красной Армии на данном направлении миновала. Пленные показывают, что августовские действия наших войск возникли неожиданно для них.
Немцы допускали возможность небольших наступательных операций местного значения. Широкий масштаб начавшегося с нашей стороны наступления потрясающе повлиял на немецко-фашистских солдат. Они были в первые дни боев в состоянии полной растерянности.
«Мы не ждали, — говорит фельдфебель из 167-й пехотной дивизии Вилли Даннер, — что русские сейчас могут затеять такое большое наступление. У нас были разговоры, что они после июльских боев также ослабели, как и мы».
Подобные показания мы получаем от большинства пленных. Упомянутый уже Гербердт Буш сообщает:
«Наша дивизия стояла в армейском резерве. О том, что русские предпримут большое наступление, мы не думали, но предполагали, что возможно наступление местного характера. Очевидно, поэтому у нас было несколько тревог: первая дня за три до наступления, вторая — вечером 2 августа. По тревоге 3 августа дивизия была введена в бой. Солдаты были удивлены, что русские еще в силах наступать».
Обер-фельдфебель — радист из разведотряда 167-й пехотной дивизии Оскар Гарлахер 3.8 показал:
«О предстоящем наступлении русских я узнал 3 августа за два часа до начала наступления. Нам приказали приготовиться для контрудара. Мы этого не успели сделать, так как русские стали через полтора — два часа наступать».
2.
Даже солдаты, верившие в то, что задачи июльского наступления немцев ими выполнены, находились в угнетенном состоянии. Показания, а также трофейные документы обнаруживают при этом три основные причины такого состояния солдат. Первая из них — большие потери, которые понесли вражеские части за время июльских боев; вторая — беспокойные известия из Германии; третья причина — неблагоприятно сложившаяся для немцев международная обстановка.
Пленные из 167-й пехотной дивизии показали, что потери в личном составе там были к началу августовских боев не менее 50%. В 6-й танковой дивизии потери достигли 70%. Такое, приблизительно, положение было в 332-й пехотной дивизии. В других дивизиях, активно участвовавших в июльских событиях, положение было немногим лучше. Пленный ефрейтор из 3-й отдельной зенитной роты, приданной 106-й пехотной дивизии, эльзасец Жан Матье показывает, что солдаты его роты подавлены потерями, которые понесла дивизия:
«Мой товарищ из 106-й дивизии, эльзасец Андреас Гитингер, — говорит Матье, — мне сообщил, что там осталось еще к началу августа 40 человек. В 9-й роте 239-го пехотного полка осталось еще к началу августа 6 человек. Когда ее соединили с 11-й ротой, то получилось в общем 11 солдат. Из зенитной роты забрали для пополнения дивизии по 10 человек от каждого взвода. Солдаты в нашей роте не видят выхода из положения. Они жаждут конца войны, но надеются на чудо».
Нужно прибавить, что письма, которые получают солдаты из Германии, пестрят сообщениями о гибели их земляков.
Выражая в этих письмах беспокойство за судьбу солдата, родные, в сущности, внушают ему тревогу за его собственную жизнь и этим снижают его боевой дух. Некий Лоренц Пауль пишет из Керкница штабс-фельдфебелю Отто Ничке:
«Мы были долгое время тобой обеспокоены, ибо вас также могла постигнуть судьба сталинградцев. Юрис Макс тоже был в 29-м и со времени Сталинграда о нем ничего не слышно. Немало знакомых из округа тоже там были прихвачены, ибо в окружении были, вероятно, главным образом бранденбургские войска». Таким образом, сами родные пугают своих фрицев Сталинградом.
В коллективных письмах на Восточный фронт перечисляются списки по 20—30 знакомых адресату людей, павших на поле боя.
3.
Известия о событиях в самой Германии также не могут служить источником утешения для солдат. Это, прежде всего, относится к письмам из городских районов. Сообщения о бомбардировках немецких городов стали обычным явлением в этих письмах и даже в немецко-фашистской печати. Немцы два года тому назад хвастливо кричали из всех радиостанций о своем воздушном флоте и угрожали разбомбить весь мир. Они, конечно, пытались это сделать. А теперь получилось другое. Они льют крокодиловы слезы и выступают в роли обиженных: какое право имела английская бомба, искавшая в Кельне завод горючего, попасть в Кельнский собор? Немецкий обыватель, огрызаясь, оставляет город и бежит, исполненный страха в деревню. Некая тетя Христина пишет из Франкфурта-на-Майне своему племяннику на Восточный фронт:
«Те, которые пришли к таким грязным крестьянам, будут этим не так довольны. Но разве это им поможет. Лучше на грязной земле, чем в Эссене в подвале, ибо Томми посетили Эссен также в прошлую ночь. По-видимому, они хотят разнести этот город в пух и прах».
Немцы хотели превратить в пепел Москву и Лондон, а получилось другое: Москва осталась Москвой и вместе с Лондоном летает бомбить Берлин. Надо сказать, что этот город, в самом деле, превратится в прах, если он своевременно не освободится от Гитлера. Послушаем, что рассказывает фашистский солдат-отпускник, побывавший недавно в Берлине и потом попавший к нам в плен. Рудольф Гольнов — старший солдат из 5-й роты 417-го пехотного полка 168-й пехотной дивизии сообщает о Берлине следующее:
