«Адам, добро пожаловать в сеть „Форест-Грин“».
Я же в школьной сети – так, значит, все, что я тут делаю, могут подсмотреть?! Так и слышу мамин голос: «Никому не говори. Ни одной живой душе. Никогда».
Блин!
«Сохранить изменения в документе? Да. Нет».
Нет.
«Вы уверены, что хотите уничтожить эту базу данных? Да. Нет».
Да. Ввод.
Все, стер.
Выключаю наладонник и швыряю в дальний угол кровати. Чертова хреновина. В школе только и добиваются, чтобы мы все торчали в Сети, так легче держать нас под колпаком. Правильно мама говорила: лучше не иметь с этим всем ничего общего. Но насчет базы данных – это правильная мысль, я уверен.
На столе напротив меня стоит ноутбук. Настоящее ретро, наверное, папин. Интересно, может ли работать комп, которому уже шестнадцать лет? Слезаю с кровати, топаю туда, вытираю пыль с крышки рукавом, открываю ноутбук и нажимаю «Пуск».
Последним, кто нажимал эту кнопку, был папа. Бабуля называла его Терри. Мама называла его Жук. Когда он делал это в последний раз, ему было пятнадцать. Интересно, они с мамой тогда уже познакомились? Может, она тоже тут была – рядом с ним, в этой комнате.
Экран загорается, из колонок, которые стоят на столе по обе стороны от ноутбука, орет музыка.
«Ты не один, я здесь, с тобой…»
Высокий пронзительный голос, от которого мурашки бегут по коже. Майкл Джексон. Он умер в том же году, когда и папа. Неужели папа это слушал – в последний раз, когда был здесь? Я-то думал, он был крутой, мой папа, настоящий рокер. А тут такая слезливая попса… прямо пробирает. Закрываю глаза и слушаю песню до конца. Какой была бы моя жизнь, если бы он был здесь? Вот если бы тут был он, или мама, или кто угодно…
Ужасно трудно одному.
Сара
В комнате кто-то есть. Стоит на коленях у моего матраса… треплет меня за плечо. Это он\ Он здесь! Нет уж, хватит!
Выбрасываю руку из-под одеяла – кулак врезается ему в подбородок.
– Ой! Ты чего?!
Не тот голос. Моложе и выше. Знакомый.
– Сара, Сара, это я, это Винни!
Я не дома – постель на полу, окно с другой стороны. Тут я вспоминаю, как Винни вел меня какими-то проулками к себе, в этот заброшенный дом, по лестнице на самый верх. Показал мне эту комнату – матрас на полу и больше ничего – и сказал: «Вот, это твоя, если хочешь». Я оглядела ее – дощатый пол, окно завешено простыней – и, несмотря ни на что, страшно обрадовалась. Моя комната, моя территория, мое жилище.
– Винни! – говорю. – Ты что здесь делаешь?
– Ты тут орала как резаная. Думал, тебя убивают.
Глаза привыкают к свету – неяркому желтому свету уличного фонаря, который сочится в щели по краям простыни-занавески. Сажусь. Винни поднимается с колен и тоже садится, привалясь спиной к стене у постели.
– Так чего, все нормально? – спрашивает он.
– Снилась какая-то жуть, – говорю. – Я тебя разбудила, извини.
– Да ничего, – говорит он. – Я-то не спал, просто остальные… а что приснилось-то?
– Пожар, – говорю.
– Геенна огненная? – вдруг спрашивает он.
– Чего?!
– Ну, не знаю, подумал – раз пожар, значит, огонь, раз огонь – значит, ад…
– В общем, да, только это было не в аду, а здесь.
– Здесь?
– В Лондоне. Город горит, кругом пожар, а тут я с ребенком…
– Ужас.
– Угу… и был еще кто-то. Он взял ее… ну, ребенка… у меня. И унес в огонь.
– Блин.
Мы сидим и молчим. Я еще в той фазе – полусон-полуявь, – когда не поймешь, что приснилось, а что было на самом деле.
– Я его знаю, – говорю. – Тот дьявол, который взял ребенка. Он есть на самом деле.
– Вот черт.
Винни подползает поближе и обнимает меня за плечи. Я, конечно, думаю: «Ну вот, этого-то ему и нужно. Бесплатно? Ага, щас, платить всегда приходится». Наверное, я напряглась или поежилась, потому что он убирает руку.
– Да ладно тебе, – говорит он. – Ничего такого.
– Тогда почему ты пустил меня жить? Мне с тобой не расплатиться.
Он вздыхает – длинный-длинный выдох в тихой теплой комнате, – и мне приходит в голову, что это он выгадывает время, придумывает, как бы половчее ответить. Но когда он подает голос, становится ясно, что я ошиблась. Он даже не глядит на меня – смотрит прямо перед собой.
– У меня была сестренка, – говорит он. – Несколько лет назад она залетела, ну, как ты, и тоже сбежала из дому. Пошла к врачу, а там ее послали. Теперь всех посылают, закон такой. Если только что-то с ребенком не в порядке, тогда да. А если девчонка влипла и помочь некому, так на это всем плевать. И если в петлю лезть готова, как Шелли. Ну, и она пошла и сделала нелегальный аборт и через несколько дней умерла. Мы и не знали ничего, пока нам не позвонили из больницы.
Его слова повисают в воздухе и никуда не деваются. Интересно, кому он еще об этом рассказывал. Вдруг только мне?!
– Винни, мне тебя так жалко…
– Ты тут ни при чем.
– Нуда, но…
– Ты ни при чем, я ни при чем. Только мне без нее плохо. Вот поэтому и живи тут сколько хочешь. Будет у нас еда – накормим тебя, а будут деньги – и тебе дадим, на ребенка.
Хорошо, что тут темно. Он не видит, что у меня глаза на мокром месте.
– Спасибо, это… это здорово.
– Может, у меня получится барахлишка какого-нибудь раздобыть, ну, шмотки детские. Если тебе не важно, откуда я их возьму.
– А откуда?
– А, лучше тебе не знать. Я это умею, понимаешь? Добывать все, что нужно. Вот и тебе найду.
Малышка у меня внутри проснулась и шевелится, толкается ручками и ножками, ей уже тесно.
– Хочешь потрогать? Ну, ребенка? Вот…
Беру его руку и кладу себе на живот. Пару секунд все тихо, потом малышка пинается.
– Ух ты, круто! Фантастика…
– Вот. Сначала просто щекотно, а потом становится как сейчас.
– У тебя мальчик или девочка? Во сне вроде была девочка, ты говорила «она».
– Правда? – Тут до меня доходит – так и было. – Да, говорила.
– Девочка, значит?
– Я к врачу не ходила, но… да, я знаю. Точно знаю – девочка. – Обнимаю живот, представляю себе, как укачиваю дочку.
– А, понятно. Нужно все розовое.
– Винни, да брось, это же позапрошлый век! Мальчики в голубом, девочки в розовом…
– Ну ладно. – Винни явно расстроился.
– Да ничего, – говорю, – розовое так розовое. Мне все равно.
Адам
Числа не дают никаких ответов. Они есть, и все тут. И говорят только одно: в январе в Лондоне погибнет очень много народу. Первого случится что-то такое, от чего кто-то погибнет сразу, а кто-то – в ближайшие дни.
Вбиваю все данные из книжки в папин компьютер, когда дают электричество. Со светом в Лондоне жуткие перебои – все уже привыкли, что его отключают на два часа и надо сидеть в темноте и холоде. Но в результате у меня получается только таблица. Чтобы в ней разобраться, нужен кто-то поумнее меня, университетский профессор или учитель. Учитель. Может, найти кого-нибудь в школе? Какого-нибудь вундеркинда – есть же люди, которые все это любят, компьютеры, цифры, статистику, так ведь?
Несколько дней ищу себе помощника в школе. Только как он мне поможет, если я ему не расскажу, в чем дело? Придется нарушить правило.
«Никому не говори. Ни одной живой душе. Никогда».
Распечатываю базу данных – только числа и места, больше ничего.
Решаю пойти туда, где тусуются ботаны. Видел на доске объявлений, где собирается математический кружок на большой перемене, туда и топаю. Захожу в кабинет – прямо как в какой-то салун на Диком Западе, честное слово. Все сразу застывают на месте и пялятся на меня, даже училка. Молоденькая. В рубашке и длинной хипповской юбке.
– Здравствуй, – говорит она. Улыбается, я тоже улыбаюсь – меня застали врасплох – и гляжу ей в глаза. Еще одна «двадцать седьмая». Начинаю психовать. Опять забыл, что нельзя ни на кого смотреть! Ох и трудно мне придется…
– Здрасьте, – говорю.
