— А Вилли Смит сюда когда-нибудь приходил? — немного подождав, пока старик успокоится, спросил Агарвал.

— Нет, как уехал тогда совсем еще молодым сразу после смерти отца, и с тех пор я ни разу его не видел.

— Не могли бы вы провести меня в дом, — осторожно обратился Агарвал к старику, боясь, что тот опять впадет в подозрительность.

— Почему бы и нет. Ведь получается, что я теперь здесь за хозяина остался. Сейчас, подождите, я только ключи возьму, они у меня там. — Старик показал рукой на небольшой флигель справа от ворот.

Он неловко повернулся и, опираясь на толстую суковатую палку, медленно побрел к флигелю. Прошло несколько минут, но старик не появлялся. Агарвал уже начал беспокоиться, по тут услышал голос старика, показавшегося в дверях флигеля:

— Старость — не радость, как любил повторять мой отец. Он, кстати, прожил лет до ста, не меньше. А мне еще и восьмидесяти нет, а память всю растерял. Положу ключи, а потом полдня их ищу.

Агарвал заметил в правой руке старика целую связку ключей. «Как и должно быть в таком огромном доме», — подумал он, вспоминая, что такую связку ключей он когда-то в детстве видел в кино о старинной английской жизни.

— Пойдемте в дом, — тяжело дыша, сказал старик, сделав знак рукой в сторону особняка.

Старик не сразу нашел ключ к парадному входу, но наконец дверь открылась, и Агарвал вошел в темную прихожую.

— Сейчас направо — там гостиная. — Не закрывая входную дверь, старик в полумраке направился направо, вновь зазвенел связкой ключей. — Проходите, но осторожно. Здесь порожек. — Старик прошел вперед через открывшуюся дверь.

Гостиная была похожа на то, что Агарвал видел в кино и в журналах: большая вытянутая комната с камином и длинным деревянным столом, обитым зеленым сукном, посередине. У камина — два больших кресла, диван, закрытые белыми попонами. Над столом — большая люстра, также завернутая в белое полотно.

Старик подошел к одному из трех больших окон, задернутых шторами, потянул за веревку — штора медленно приподнялась, оставляя внизу столб пыли. В комнате сразу стало намного светлее, в ворвавшихся лучах солнца закружились пылинки.

— И что, здесь с момента смерти хозяина никто не жил? — спросил Агарвал, уже успевший оглядеться и заметить два больших буфета в дальнем углу гостиной, створка одного из которых была наполовину открыта.

— Нет, с тех пор как погиб отец Бенджамина, здесь никто не жил. Только вот когда приезжал Бенджи-сааб, то он на недельку-другую здесь останавливался. Некоторые говорят, что в доме поселились привидения. Но я этому не верю. Душа не может же принимать форму бестелесного тумана, она после смерти сразу же или вселяется в другое тело, смотря по делам в прежней жизни, или соединяется навеки через нирвану с брахманом. Правда, я заметил, что в дом действительно кто-то недавно приходил. Но кто это мог быть, не скажу, не знаю, не видел.

Агарвал последовал за стариком в глубь комнаты.

— Вот видите, не иначе как привидения на самом деле здесь побывали и смотрели эти фотоальбомы.

Старик с трудом нагнулся и одной рукой дернул за край торчавшего из глубины шкафа большого в темно-вишневой бархатной обложке фотоальбома. Альбом выскользнул из слабой стариковской руки и, увлекая за собой еще два таких же хранителя застывших мгновений былых времен, упал старику под ноги.

Агарвал помог ему поднять упавшие фотоальбомы, положить их на инкрустированный журнальный столик, стоявший между диваном и креслами напротив камина. Они сели рядом на диван и раскрыли один из альбомов.

— Вот это хозяин, ему здесь лет тридцать, — комментировал старик, переворачивая листок. — Это его жена, Мэри Хьюз. — Старик еще перелистал альбом. — А вот это на руках у нее маленький Бенджи. — Он показал пальцем на фотографию, на которой была изображена улыбающаяся молодая женщина с маленьким ребенком на руках, и начал снова листать альбом, останавливая свое внимание то на одном, то на другом его листе. Агарвал заметил, что лицо старика постепенно оживлялось и становилось все более озабоченным по мере того, как он перелистывал фотоальбом.

— Чудеса, да и только, — вдруг произнес он. — Исчезли все фотографии, где был снят Вилли. Вот видите. — Он открыл одну из страниц альбома.

Действительно, судя по следам, оставленным на листе альбома, было ясно, что еще недавно здесь были приклеены фотографии.

— Но насколько я знаю, привидения не берут материальные предметы. Значит, здесь недавно поработал кто-то из этого мира, — заключил с усмешкой Агарвал. — Кроме вас у кого могут быть ключи от дома? — спросил он уже серьезно старика.

— Ключи только у меня, и я с ними никогда не расстаюсь, храню их обычно в тумбочке около кровати, и никто не мог незаметно их взять, а потом положить на место, — растерянным топом ответил старик.

— Так разве всегда в этом доме были лишь одни ключи? — недоуменно произнес Агарвал.

— Нет, почему же. Когда-то было две связки ключей — у меня, то есть у моего отца — дворецкого, и у Галифакса — управляющего. Но когда Голифакс тронулся умом, ключи у него куда-то задевались. Их искали, но не нашли, а у самого бедняги ничего путного не узнаешь.

— Значит, связка ключей Голифакса так бесследно и исчезла? То есть кто-то мог ее найти и открыть двери дома.

— Наверное, так и было — ведь не привидения же, в самом деле, украли фотографии из альбома, — тихо ответил старик.

— А фотографии Голифакса и его сына сохранились?

Старик вновь полистал альбом.

— Нет, тоже исчезли. Кому они понадобились и зачем — ума не приложу.

— Скажите, как я могу найти священника?

Старик, казалось, не слышал вопроса Агарвала, и тот уже хотел его повторить, как старик, как бы очнувшись от своих мыслей, произнес:

— Викария? Да он всегда в своей церкви. Совсем стар стал, он ведь почти на десять лет меня старше.

Агарвал помог старику положить на место тяжелые фотоальбомы, закрыть двери дома, затем, чтобы хоть немного отвлечь старика, рассказал, как тот может получить полагающиеся ему по завещанию деньги, вместе с ним вышел за ограду дома, попрощался и направился узким проулком в сторону видневшегося невдалеке шпиля церкви.

Калитка в невысокой ограде, окружавшей здание церкви и примыкавшее к ней небольшое кладбище, была распахнута настежь, и Агарвал прошел по тропинке к зданию церкви, вошел в открытую дверь.

Церковь, казавшаяся совсем маленькой снаружи, внутри была довольно просторной. Высокие стрельчатые, украшенные разноцветными стеклышками окна придавали одновременно торжественность и уют, разными цветами освещали несколько рядов деревянных отполированных до блеска скамей, невысокую паперть с амвоном. Церковь была пуста — только впереди, в самом углу, виднелась седая женская голова, склонившаяся в молитве.

Агарвалу раньше никогда не приходилось бывать в христианских церквах, и его немного поразило отсутствие здесь, в молельном доме, обязательных для восточных храмов многочисленных изображений и скульптур богов, украшенных часто драгоценными камнями. Многие восточные храмы несли печать напыщенной торжественности. Здесь же, в христианской церкви, единственным изображением был огромный крест с распятым на нем Иисусом Христом, который, как понимал Агарвал, не был богом в полном смысле этого слова. И хотя он делал небольшие по восточным масштабам чудеса, достойные, пожалуй, заурядного факира, нежели сына могущественного создателя, для Агарвала этот человек, принявший мученическую смерть на кресте, был скорее неудачником-идеалистом, хотевшим изменить саму природу человека, заставить его любить ближнего, нежели полнокровным посланником божьим.

Он знал, что христианская церковь на Востоке, и особенно в его стране, переживает отнюдь не лучшие времена. Вековые распри между католиками и протестантами, другими христианскими общинами и сектами, которые и сейчас будоражат Запад, здесь, в глубинке, приутихли, отошли на второй, если не на третий, план, и верующие сосредоточились на том, что их объединяет, — вере во всемогущество Иисуса Христа и искуплении через него всех своих земных грехов.