— А ну расстегни ремень, — велел Луис.
Помедлив секунду, человек повиновался.
— А теперь роняй с него ножик.
Человек ухватил ремень за конец и потянул. Прежде чем соскользнуть, ножны пару раз зацепились, но наконец стукнулись об пол.
— Вот так-то лучше.
— Кому лучше, а кому и нет.
— Да ты что? — посочувствовал Луис. — Это ты будешь Уиллард Хоуг?
Впалые глаза ничего не выдали. Они не мигая, по-змеиному смотрели на обидчика.
— Я тебя знаю?
— Нет, ты меня не знаешь.
В глазах Уилларда что-то блеснуло.
— Хотя вы, ниггеры, для меня все на одну морду.
— Я другого от тебя и не ждал, Уиллард. Вон тот, который за тобой стоит, я так понимаю, Клайд Бенсон. Ну, а ты, — наведенный на бармена «ЗИГ» чуть качнулся, — ты будешь Малыш Том Рудж.
Пунцовость лица Малыша Тома выпитым горячительным объяснялась лишь отчасти. На самом деле в нем разгоралась ярость. Она угадывалась в дрожании губ, в том, как сжимались и разжимались пальцы. Даже зашевелилась наколка на предплечье, как будто ангелы на нем медленно размахивали знаменем с именем Катлина.
И вся ярость была направлена на этого темнокожего, который сейчас угрожал Тому в его собственном баре.
— Ты мне скажешь, что здесь вообще происходит? — спросил Малыш Том.
Луис улыбнулся.
— Что происходит? Расплата происходит, вот что.
Женщина встает ровно в десять минут одиннадцатого. Ее зовут бабушка Люси, хотя ей нет и пятидесяти и она все еще красива, со светом молодости в глазах, а морщин на темной коже не так уж много. У ее ног сидит мальчик лет семи-восьми, но уже росленький для своего возраста. Радио играет «Weeping Willow Blues» Бесси Смит.
На женщине по прозванию бабушка Люси одна лишь ночная рубашка и большой платок, ноги ее босы; тем не менее она поднимается и идет по коридору; медленной, осмотрительной поступью спускается во двор. Следом идет мальчик, ее внук.
— Бабушка Люси, ты куда? — окликает он ее, но та не отзывается.
Позднее она поведает внуку о мирах внутри миров, о местах, где перегородка, отделяющая живых от мертвых, столь тонка, что они могут видеть, касаться один другого. Она расскажет о различии между теми, кто ходит при свете дня, и ночными скитальцами; о требованиях, которые мертвые предъявляют тем, кто остался по эту сторону.
И поведает о дорогах, по которым ходим все мы — и живые, и мертвые.
Пока же она лишь плотнее запахивается в платок и продолжает ступать к кромке леса, а дойдя, останавливается и ждет в безлунной ночи. Среди деревьев появляется смутное сияние, как будто с небес спустилась комета и теперь движется вблизи земли, пламенея и вместе с тем нет; горя, но не совсем. Тепла от нее нет, но что-то в сердцевине этого света неугасимо полыхает.
И когда мальчик заглядывает бабушке в глаза, он видит горящего человека.
— Вы помните Эррола Рича? — спросил Луис.
Вопрос остался без ответа, лишь у Клайда Бенсона появился нервный тик.
— Повторяю: вы помните Эррола Рича?
— Мы не знаем, о ком ты, парень, — произнес наконец Хоуг. — Ты нас, верно, с кем-то путаешь.
Пистолет в руке у Луиса чуть дрогнул. Левая половина груди Уилларда Хоуга плюнула кровью. Его откинуло назад, и он вместе со стулом тяжело завалился на спину. Рука поскребла по полу, словно в поисках чего-то невидимого, и он застыл.
Клайд Бенсон зашелся криком, и пошло-поехало.
Малыш Том нырнул за стойкой бара, ища под раковиной обрез. Клайд Бенсон пнул стульчик в Ангела и кинулся к двери. Он почти добежал до туалета, когда рубаха на его плече вздулась и лопнула в двух местах. Он шатнулся и, истекая кровью, через заднюю дверь исчез в темноте. Сделавший эти выстрелы Ангел устремился следом.
Внезапно смолкли сверчки, а ночное безмолвие обрело странную напряженность, как будто сама природа дожидалась итога происходящего в баре. К тому моменту, как Ангел настиг Бенсона, тот, безоружный и окровавленный, почти успел пересечь парковку, но от подножки грянулся на пыльную землю, окропив ее при этом кровью. Он пополз к высокой траве, как будто та могла каким-то образом обеспечить ему безопасность. Снизу под грудь его поддел ботинок, перевернув на спину; от нестерпимой муки Бенсон зажмурился. Когда он снова открыл глаза, над ним стоял тот, в попугайской рубашке, целя прямо в голову.
— Не делай этого, — взмолился Бенсон. — Пожалуйста.
Лицо стоящего сверху, более молодого, было бесстрастно.
— Ну, прошу тебя. — Грудь Клайду Бенсону рвали рыдания. — Я покаялся в своих грехах. Я обрел Христа.
Палец на курке напрягся, и человек по имени Ангел произнес:
— Значит, тебе не о чем волноваться.
Во тьме ее зрачков виден горящий человек. Пламя рвется, пускает побеги по его голове и рукам, глазам и рту. Нет ни кожи, ни волос, ни одежды. Есть только огонь в форме человека и боль в форме огня.
— Бедный ты мальчик, — шепчет женщина. — Бедный, бедный мальчик.
В ее глазах скапливаются слезы, тихо струятся по щекам. Пламя начинает мигать, колебаться. Рот горящего открывается безгубой прорехой и вытесняет слова, которые различает лишь женщина. Огонь утихает, из белого превращается в желтый, и наконец остается лишь людской силуэт — черное на черном. Но вот исчезает и он — теперь лишь деревья вокруг и ощущение теплой женской ладони на руке у мальчика.
— Пойдем, Луис. — Бабушка ведет его обратно к дому.
Горящий человек умиротворен. Он упокоился.
Малыш Том поднялся, держа в руках обрез, но не увидел в помещении никого, кроме мертвеца на полу. Шумно сглотнув, Том тронулся влево, к концу стойки. На третьем шаге дерево раскололось, и Малыша Тома прошили пули, раздробив левую тазовую кость и правую голень. Вякнув, он грохнулся как подкошенный, но не унялся, пока не высадил содержимое обоих стволов в гниловатую стойку. В грохоте выстрелов дождем сыпались труха, щепки и битое стекло. Чувствовался запах крови, пороха и пролитого виски. Когда грохот стих, сквозь металлический звон в уши проникали только звуки капающей жидкости и сыплющейся трухи.
И еще слышались шаги.
Покосившись влево, он увидел стоящего над собой Луиса. Ствол «ЗИГа» смотрел Малышу Тому в грудь. В пересохшем рту оставалась смешанная с опилками слюна, и Том сглотнул. Бедренная артерия была разорвана; он попытался зажать рану ладонью, но кровь продолжала неудержимо струиться сквозь пальцы.
— Кто ты? — выдавил Малыш Том.
Снаружи грянули два выстрела, это оборвалась в глинистой рытвине жизнь Клайда Бенсона.
— Еще раз, последний: ты помнишь человека по имени Эррол Рич?
Малыш Том повел головой из стороны в сторону.
— Твою мать, да откуда же…
— Тогда напомню: ты его сжег.
«ЗИГ» смотрел теперь бармену в переносицу. Малыш Том прикрыл рукой лицо.
— А-а, помню, — сказал он сквозь растопыренную пятерню. — Да-да, боже, я же там был. Сволочи, что они с ним сделали…
— Это сделал ты.
Малыш Том замотал по полу головой:
— Нет-нет, ты че! Я там был, но его и пальцем не тронул!
— Не лги мне. Просто сознайся. Говорят, признание идет душе на пользу.
Наклонив ствол, Луис сделал выстрел. Там, где у Тома кончалась правая ступня, брызнули ошметки дубленой кожи и кровь. Он взвизгнул, когда ствол переместился с правой ступни на левую. Слова заклокотали кипящей смолой в бочке:
— Перестань, прошу тебя, не надо. Боже, больно-то как. Ты прав, мы это сделали. И я обо всем сожалею. Мы ж все молодые были, невесть что вытворяли. Я знаю, знаю, нехорошо вышло, ужасно. — Глаза Тома молили о пощаде. Он истекал потом; чего доброго, расплавится. — Думаешь, проходит день, чтобы я о том не вспомнил, не покаялся в содеянном?
— Нет, — ответил Луис. — Не думаю.
— Не делай этого, — запричитал Малыш Том, протягивая умоляюще руку, — прошу тебя. Я найду способ искупить вину. Ну пожалуйста.
