– Или вспомните Уэстлейка, – заговорил Мортимер, набивая трубку. – Эй, Абдул, убирай тарелки… Уэстлейк выдал себя за правительственного комиссара, воспользовался казёнными лошадьми и благодаря этому отправил в свою газету известие раньше товарищей. Газета в этот день издала полмиллиона экземпляров.

– И это, по вашему мнению, хорошо? – задумчиво спросил Энерли.

– А почему нет?

– Да ведь, помилуйте, это своего рода конокрадство. И потом, этот Уэстлейк лгал…

– Ну, батенька, я готов и лошадь украсть или соврать, только бы доставить газете телеграмму в столбец и притом такую, какой в других газетах нет. Что вы скажете на это, Скотт?

– Я готов на всё, кроме убийства, – ответил тот.

– Но и в этом я вам не поверю, – шутливо заметил Мортимер.

– Ну извините, газетчика я ни за что не убил бы. На такое деяние я гляжу как на непозволительное нарушение профессиональной этики. Но другое дело, если между мною и телеграфной проволокой стоит простой смертный. О, этот смертный весьма должен опасаться за свою жизнь. Знаете, что я вам скажу, милый Энерли, скажу откровенно: если вы хотите делать эту работу и в то же время считаться с требованиями совести, то вы напрасно приехали в Судан. Сидели бы себе в Лондоне, так бы оно лучше было. Мы ведём неправильную жизнь. Работа газетного корреспондента ещё не приведена в систему. Верю, что в будущем условия нашей работы изменятся к лучшему, но это время ещё не пришло. Делайте, что можете и как можете, но всегда старайтесь попасть на телеграф первым. Вот вам мой совет. И, кроме того, когда вам придётся в следующий раз ехать на войну, заведите себе лошадь получше. Вы видите, какие у нас с Мортимером лошади? Мы можем состязаться друг с другом, но, по крайней мере, нам известно, что никто нас обогнать не может. Мы приняли свои меры, как видите.

– Ну, я далеко не так уверен, как вы, – медленно проговорил Мортимер. – Лошадь обгоняет верблюда на двадцати милях, но на тридцати верблюд обгоняет лошадь.

– Как такой верблюд может обогнать лошадь? – с удивлением спросил Энерли, указывая на мирно лежавших верблюдов.

Корреспонденты весело расхохотались:

– Нет, нет, Энерли, не такой, а чистокровный, верховой, рысистый. На этих именно верблюдах дервиши и делают свои молниеносные набеги.

– Неужто эти верблюды идут скорее лошадей?

– Они выносливее лошадей. Верблюд идёт всё время одним аллюром и не нуждается ни в отдыхе, ни в корме. Дурная дорога ему тоже нипочём. В Хальфе устраивали состязания на далёкие расстояния между верховыми верблюдами и скаковыми лошадьми, и на тридцати милях верблюд выходил победителем.

– И всё-таки упрекать себя нам незачем. Нам едва ли предстоит тридцатимильное путешествие. Полевой телеграф будет готов к будущей неделе.

– Так-то оно так. Ну а что, если что-нибудь случится теперь?

– Верно, но поводов для беспокойства никаких. Эй, Абдул, начинай грузить верблюдов в пять часов. Часика три мы отдохнём. Ну что, иных вечерних пенсовых джентльменов[101] не видать?

Мортимер направил свой полевой бинокль на север и ответил:

– Не видать ещё.

– А то ведь пенсовые джентльмены способны путешествовать по такой жаре. С них станется! Осторожнее со спичками, Энерли, пальмовая роща – это тот же пороховой магазин. Берегись пожара! Ну что ж, приятных сновидений!

И старые корреспонденты, надев на лица сетки от москитов, погрузились немедленно в глубокий сон. Люди, привыкшие к жаре, и на открытом воздухе засыпают быстро и легко.

Молодой Энерли стоял прислонясь к пальме и куря трубку. Он думал о советах, которые ему были только что преподаны. Несимпатичны ему были эти советы, но что же делать? Ведь у его коллег огромный опыт незаурядных военных корреспондентов. Не ему, новичку, учить их. Раз они действуют таким образом, то и он должен подражать их примеру. Спасибо им, по крайней мере, за откровенность. Они хоть научили его правилам игры, в которой он отныне участвует. С волками жить – по-волчьи выть.

Стоял знойный полдень, и холодные воды Нила манили к себе измученное тело. Но купаться во время жары в Африке опасно. Воздух был точно раскалён, и в нём гудели и жужжали невидимые насекомые. Это жужжание наводило сон. Ветра не было ни малейшего. Где-то вдали кричал удод. Энерли докурил трубку, выколотил золу и готовился лечь спать, как вдруг его глаза уловили в пустыне, по направлению к югу, какое-то движение.

К пальмам во весь дух мчался всадник. «Должно быть, это гонец из армии», – подумал Энерли. Но как раз в эту минуту солнце осветило всадника, и его подбородок засиял золотом. Рыжая борода сразу же помогла Энерли угадать, кто это такой. Он узнал инженера Мерривезера, который возвращался. Но зачем, спрашивается? Ведь он так торопился увидеть генерала, а теперь возвращается, не достигнув цели своего путешествия. Неужели его лошадь отказалась идти дальше? Но нет, лошадь мчится во весь дух. Энерли взял бинокль Мортимера и ясно увидал галопирующую лошадь и утомлённого всадника на ней. Но куда же это он торопится?

В то время как Энерли наблюдал в бинокль, всадник и лошадь нырнули в маленькую ложбинку и исчезли. Ложбинка эта была расположена у берега реки. Энерли продолжал глядеть в бинокль, ожидая появления всадника, но минута проходила за минутой, а его не было видно. Маленькая ложбинка точно поглотила инженера с его лошадью.

Вдруг Энерли вздрогнул. Он увидел между скал, около ложбины, серый дымок, который клубком полз по пустыне. Не медля ни минуты, он растолкал Мортимера и Скотта.

– Вставайте, господа, вставайте! Кажется, дервиши убили Мерривезера! – закричал он. Оба корреспондента мигом вскочили и, схватившись за свои записные книжки, радостно воскликнули:

– А представителя «Рейтера» как раз здесь и нет!

– Мерривезер убит? Где? Когда? Как?

Энерли вкратце изложил им то, что видел.

– И вы не слыхали звука выстрела?

– Нет, не слыхал.

– Ну, это немудрено. Звук выстрела заглушается скалами. Но, господа, посмотрите, пожалуйста, на этих сарычей!

Две большие чёрные птицы парили в голубом небе. Затем они стали описывать круги и спустились в маленькую ложбинку.

– Отлично! – произнёс Мортимер и, уткнув нос в книжку, стал составлять телеграмму в редакцию. Затем он прочёл телеграмму, которая гласила:

«Мерривезер обезглавлен дервишами. Возвращался, застрелен, изуродован. Коммуникационная линия прервана».

– Вы думаете, он был обезглавлен?

– Разумеется. Если убит, так и обезглавлен.

– Послушайте, Мортимер, ведь одни дервиши гнались за ним, а другие подстерегли его в ложбине? Стало быть, у них несколько маленьких партий.

– По всей вероятности, так.

– А почему вы написали, что он изувечен?

– Мне не впервой воевать с арабами. Они всегда уродуют трупы.

– Но куда вы собираетесь, Мортимер?

– В Саррас.

– И я с вами! – воскликнул Скотт.

Энерли в каком-то остолбенении наблюдал за товарищами. Ликуя по случаю важных новостей, эти люди, по-видимому, совершенно забывали о собственном положении. И они сами, и их лагерь, и их слуги находились в пасти льва.

Пока корреспонденты разговаривали, в воздухе раздался жёсткий, неприятный звук выстрелов: «Тра-та-та-та-та!» И пули засвистели над их головами, сбивая листву с пальм. Испуганные слуги – их было шестеро – забегали взад и вперёд.

Командование принял на себя невозмутимый Мортимер. Скотт был слишком горяч для всего этого. Он трепетал в предвкушении важных событий, которые можно протелеграфировать. Холодный, суровый Мортимер скоро образумил перепуганных слуг.

– Тали хенна! Эгри! – кричал он. – Коего чёрта вы испугались? Поставьте вперёд верблюдов! Так. Под ноги к ним поставьте ящики и чемоданы. Киэс! Или вы не слыхали никогда свиста пуль? Ослов ставьте вот сюда! Пони отведите назад. Не нужно, чтобы в них попали пули. Ну, эти арабы стреляют ещё хуже, чем десять лет назад.

– Однако вот этот выстрел удачен, – произнёс Скотт. Совсем близко раздалось шлёпанье, точно в воду упал камень.