Я знал, что оно замыслило недоброе. Каждая багровая вспышка его безобразного тела лишь подтверждала это. Пустые выпуклые глаза, которые ни на миг не отрывались от меня, словно бы обволакивали тягучей холодной ненавистью, которой неведома пощада. Я направил свой моноплан вниз, чтобы уйти от него. И в тот же миг из этой несущейся по воздуху массы молнией вылетело длинное жало и точно плётка стегнуло машину по носу. Раздалось громкое шипение, потому что жало коснулось разогревшегося мотора, и огромное туловище мерзкой твари съёжилось, словно от неожиданной боли. Я ринулся в пике, но жало снова упало на моноплан, и пропеллер перерезал его – легко, как будто прошёл сквозь завиток дыма. Но сзади подкралось длинное, липкое, похожее на змею щупальце, обвилось кольцом вокруг пояса и потащило меня из фюзеляжа. Я стал отрывать его от себя, мои пальцы погрузились во что-то скользкое, клейкое, и на миг я освободился, но тут ещё одно щупальце обмоталось вокруг моего сапога и так дёрнуло за ногу, что я упал на спину.

Падая, я ухитрился выстрелить из обоих стволов дробовика, хотя и понимал, что это бесполезно, – всё равно что пытаться убить слона из игрушечного ружья, ведь нет у человека оружия, которое могло бы поразить эту гигантскую тушу. И всё же, хоть я не целился, мой выстрел оказался на удивление удачным: дробь прорвала оболочку одного из пузырей на спине твари, и пузырь с громким треском лопнул. Теперь я окончательно убедился, что был прав в своей догадке: да, эти огромные прозрачные пузыри надуты легчайшим газом, ибо гигантское, похожее на облако чудовище мгновенно начало валиться на бок, отчаянно извиваясь в попытках обрести равновесие, причём оно разевало свой белый клюв и щёлкало им в бешеной ярости. Но я уже был далеко – я ринулся на полной скорости вниз по предельно крутой кривой, пропеллер и сила притяжения несли меня к земле, как метеорит. Далеко позади виднелось тусклое багровое пятно, оно быстро уменьшалось и наконец растворилось в синем небе. Я цел и невредим выбрался из джунглей в небесах, где обитают грозные кровожадные чудовища.

Оказавшись вне опасности, я сбросил газ, потому что спускаться на третьей скорости с такой высоты – вернейший способ угробить машину. Я планировал с восьмимильной высоты, описывая плавную великолепную спираль: вот я достиг слоя серебряных облаков, потом попал в слой грозовых туч и, выйдя из него в проливной дождь, увидел землю. Подо мной был Бристольский залив, но в баке у меня оставалось немного бензина, и я пролетел двадцать миль на восток, а потом вынужден был сесть в полумиле от деревни Эшкомб. Там я купил у едущего мимо шофёра три канистры бензина и в десять минут седьмого мягко приземлился на моём собственном лугу возле дома в Дивайзе, совершив путешествие, из какого не вернулся живым ни один смертный, пытавшийся его предпринять. Я видел несказанную красоту высот, я испытал несказанный ужас: такая красота и такой ужас неведомы нам здесь, на земле.

Прежде чем представить миру своё открытие, я поднимусь туда ещё раз. Причина проста: я хочу не только рассказать о том, что видел, но и предъявить доказательства. Знаю, скоро за мной полетят другие и подтвердят истинность моих утверждений, и всё же я должен с самого начала добиться, чтобы мне поверили. Будет нетрудно поймать одну из этих сказочно-прекрасных радужных медуз. Плывут они по воздуху медленно, и моноплан с лёгкостью перехватит стаю на её неспешном пути. Вполне возможно, что в более плотных слоях атмосферы медуза растает, и я принесу на землю лишь горсть бесформенного студня. И всё равно этот студень будет вещественным доказательством моих открытий. Да, я поднимусь туда, хоть риск и велик. Этих багровых чудовищ, по видимости, не так уж много. Может быть, они мне и вовсе не встретятся. А встретятся – я сразу же ринусь в пике. Случись самое скверное, у меня с собой дробовик, и я знаю, куда…»

Дальше две страницы, к сожалению, отсутствуют. На следующей запись крупными корявыми разбегающимися буквами:

«Высота сорок три тысячи футов. Я больше никогда не увижу землю. Их три, и все они подо мной. Помоги мне Бог! Какой ужасной смертью я умру!»

Вот что написал в своём дневнике Джойс-Армстронг. Самого его после этого никто не видел. Обломки разбившегося моноплана были обнаружены в охотничьих угодьях мистера Бадд-Лашингтона, на границе между Кентом и Суссексом, в нескольких милях от того места, где нашли блокнот. Если расчёты несчастного авиатора верны и воздушные джунгли, как он их называл, действительно находятся только над юго-западной территорией центральных графств, то, судя по всему, моноплан унёс его оттуда на полной скорости, но эти омерзительные твари догнали его и сожрали в верхних слоях атмосферы над тем местом, где были найдены печальные останки. Какое жуткое зрелище: моноплан летит на огромной высоте, а под ним, не отставая ни на фут, скользят неведомые твари, навеки отрезая авиатора от земли, вот они начинают приближаться к своей жертве… нет, если об этом долго думать, можно сойти с ума. Я знаю, многие до сих пор потешаются, когда при них заходит речь о тех явлениях, которые я здесь описал, но даже закоренелые скептики вынуждены признать, что Джойс-Армстронг действительно исчез, и мне хочется, чтобы они задумались над словами из его дневника: «…эти записки объяснят, какую я поставил себе цель и какой смертью погиб, ища подтверждение своей догадке. Но только ради всего святого: никакой чепухи о несчастных случаях и тайнах небес!»

Мой дядя, мистер Стивен Мейпл, был самым удачливым и в то же время наименее уважаемым представителем нашего семейства, так что мы толком не знали, радоваться нам его материальному благосостоянию или стыдиться его низменного занятия. Короче говоря, дядя был бакалейщиком и держал крупную торговлю в Степнее, имея самые разнообразные деловые связи – по слухам, не всегда безукоризненного характера – с людьми, занимающимися речными и морскими перевозками. Он занимался снабжением судов, торговал провизией, а если злые языки не врали, то кое-чем и ещё. Подобная деятельность, будучи, несомненно, прибыльной, имела и свои отрицательные стороны. В этом дяде пришлось убедиться, когда после двадцати лет процветания он сделался жертвой нападения одного из своих клиентов. Нападавший посчитал его мёртвым и оставил на месте преступления с тремя сломанными рёбрами и перебитой ногой. Последняя срослась так неудачно, что навсегда осталась на три дюйма короче здоровой. Нет ничего удивительного в том, что это событие внушило дядюшке отвращение к окружающей его обстановке. После суда, приговорившего его обидчика к пятнадцати годам каторжных работ, он отошёл от дел и поселился в глухой местности на севере Англии. Мы ни разу не имели от него вестей, даже когда умер мой отец (и его единственный брат), – ни разу, вплоть до того памятного утра.

Мать прочла письмо вслух:

«Если твой сын живёт с тобой, Эллен, и если он вырос таким крепким и сильным, каким обещал во время нашей последней встречи, пришли его ко мне с первым же поездом, как только получишь моё послание. Мальчик сам убедится, что служба у меня принесёт ему много больше, чем профессия инженера. А когда я покину сей мир – хотя, благодарение Господу, пока мне грех жаловаться на здоровье, – будь уверена: я не забуду сына моего родного брата. Станция называется Конглтон. Оттуда до поместья „Грета“, где я обосновался, около четырёх миль. Я пошлю двуколку к вечернему семичасовому поезду – это единственный, что останавливается здесь. Пришли его обязательно, Эллен. У меня есть веские причины желать присутствия племянника в моём доме. Давай не будем ворошить прошлое и забудем прежние обиды, если они были между нами. Если сегодня ты мне не поможешь, то как бы потом не пришлось горько пожалеть».

Мы сидели за столом с остатками завтрака и глядели друг на друга, недоумевая, что бы всё это могло означать, когда внизу зазвенел звонок, а вскоре появилась горничная с телеграммой в руке. Она была отправлена дядей Стивеном.