– Теперь мы с вами квиты, капитан Джойс! Вы, признаюсь, заставили меня пережить весьма неприятные минуты, когда придумали свой трюк с этой дурацкой подковой. Что ж, думаю, возвращая вам долг, я не хватил через край! Ну а теперь скажу вам прямо, что отпускать вас в Красный Королевский полк у меня нет ни малейшего желания.

– Но, сэр, да, но…

– Уверяю вас, чем меньше вы будете задавать мне вопросов, тем лучше. Хотя, несомненно, история эта вас не может не удивлять. Кое-что, пожалуй, я всё-таки могу разъяснить. На территории, контролируемой дервишами, проживает один полезный нам человек, мусульманин и торговец, чей род занятий требует постоянных разъездов… Вот мне и надо было с ним обстоятельно переговорить. Когда же я уже собирался из знатного араба превратиться обратно в генерала, я решил вернуться через Куркур, зная, что там стоит наш гарнизон под командой британского офицера… Вы думали, что я вам строю рожи, но теперь-то вы понимаете, что я вам попросту подмигивал? Мне нужно было поговорить с вами без свидетелей.

– О, да, сэр! Теперь я начинаю понимать…

– Я никак не мог иначе. Откройся я вам при солдатах, где уж мне было бы после этого вновь щеголять в арабском бурнусе, нацепив фальшивую бороду! А ведь это – кто знает? – может ещё понадобиться. Вы поставили меня в очень неловкое положение. К счастью, мне удалось переговорить наедине с вашим переводчиком, он-то и устроил мой побег.

– Как? Так, значит, Мухаммед-Али?..

– Да, да. Я велел ему помалкивать. Мне, знаете ли, просто было необходимо взять над вами реванш… Капитан Джойс, мы обедаем в восемь часов. Живём мы здесь, разумеется, просто, но всё-таки смею думать, что смогу угостить вас получше, чем вы тогда попотчевали меня в Куркуре.

Вообразите моё положение: молодой человек с утончёнными вкусами, большими надеждами и аристократическими знакомствами, но без гроша в кармане и без стоящей профессии. Дело в том, что мой отец, который был человеком добродушным и жизнерадостным, настолько уверовал в щедрость своего богатого старшего брата-холостяка лорда Саутертона, что моя будущность не вызывала у него никаких опасений. Он полагал, что если для меня и не сыщется вакансии в огромном саутертоновском поместье, то, по крайней мере, найдётся какой-нибудь дипломатический пост из тех, что являются прерогативой высшего сословия. Он умер слишком рано, чтобы осознать всю ошибочность своих расчётов. Ни дядя, ни государственные власти не проявили ни малейшего интереса ко мне и моей карьере. Время от времени мне присылали связку фазанов или корзину с зайцами – больше ничто не напоминало мне о том, что я наследник Отвелл-Хауса, одного из богатейших поместий страны. Итак, я был холост, вёл светский образ жизни и снимал квартиру в Гроувнор-Мэншенс; занятия мои сводились к голубиной охоте да игре в поло в Херлингеме. Чем дальше, тем труднее становилось добиваться от кредиторов отсрочки платежей и брать деньги в долг в счёт будущего наследства. Крах приближался неумолимо, и с каждым днём я видел это всё яснее.

Остро чувствовать нищету заставляло меня ещё и то, что, помимо богача лорда Саутертона, все прочие мои родственники тоже были вполне состоятельными людьми. Ближайшим из них был Эверард Кинг, племянник отца и мой двоюродный брат, который после долгих лет жизни в Бразилии, насыщенных всевозможными приключениями, вернулся на родину пожинать плоды своего богатства. Никто не знал, как ему удалось сколотить состояние, но ясно было, что оно весьма солидно, ибо он купил поместье Грейлэндс близ города Клиптон-он-Марш в графстве Саффолк. В первый год своего пребывания в Англии он замечал меня не более, чем мой скупой дядюшка; но однажды летним утром, к моему огромному облегчению и радости, я получил от него письмо с предложением в тот же день отправиться в Грейлэндс и погостить там некоторое время. Мне предстояло немалое время провести в суде по делам о финансовой несостоятельности, и я подумал, что письмо послано мне самим Провидением. Если бы мне удалось сойтись с этим незнакомым родственником, я бы мог ещё выкарабкаться. Ради репутации семьи он не допустит, чтобы я пошёл ко дну. Я приказал слуге упаковать чемодан и вечером того же дня отправился в Клиптон-он-Марш.

После пересадки в Ипсвиче маленький местный поезд довёз меня до заброшенного полустанка, где среди поросших травой холмов петляла неторопливо текущая речка; по высоким илистым берегам можно было судить о работе морских приливов.

Меня никто не встречал (потом выяснилось, что моя телеграмма опоздала), и я нанял экипаж у местной гостиницы. Бравый возница всю дорогу расхваливал моего родича, и по его словам выходило, что мистер Эверард Кинг успел снискать в этих местах всеобщее уважение. Он и возился со школьниками, и разрешал всем желающим прогуливаться по своим угодьям, и не жалел денег на благотворительные цели – короче, его щедрость была столь необъятна, что возница мог объяснить её только желанием стать членом парламента.

От хвалебных речей возницы моё внимание вдруг отвлекла очень красивая птица, сидевшая на телеграфном столбе у дороги. Сначала я подумал, что это сойка, но она была больше, а оперение – светлее. Возница тоже обратил на неё внимание и сказал, что она как раз принадлежит человеку, к которому мы едем. Выяснилось, что разведение всякой экзотической живности было его страстью, и он привёз из Бразилии немало птиц и зверей, которые, как он рассчитывал, должны были прижиться в Англии. Когда мы миновали ворота Грейлэндс-парка, я смог воочию убедиться в истинности сказанного. Маленькие пятнистые олени, забавная дикая свинка (кажется, она зовётся пекари), иволга с роскошным оперением, броненосец (странный косолапый зверёк, похожий на очень толстого барсука) – вот неполный перечень существ, которых я увидел, пока мы ехали по извилистой дорожке.

На пороге дома собственной персоной стоял мой доселе незнакомый двоюродный брат мистер Эверард Кинг: он давно нас увидел и догадался, кто к нему едет. Он буквально источал дружелюбие и уют; на вид ему было лет сорок пять, он был коренаст, и его круглое добродушное лицо, смуглое от тропического солнца, покрывали бесчисленные морщинки. В белом полотняном костюме и заломленной назад большой панаме, с сигарой в зубах он выглядел настоящим плантатором. Такую фигуру легко представить себе на веранде какого-нибудь бунгало, и она совершенно не подходила к большому каменному дому в чисто английском стиле с массивными флигелями и палладинскими колоннами перед входом.

– Душенька! – воскликнул он, оглянувшись. – Душенька, вот и наш гость! Добро пожаловать, добро пожаловать в Грейлэндс. Я счастлив познакомиться с вами, дорогой Маршалл, и бесконечно польщён тем, что вы решили почтить этот тихий деревенский уголок своим присутствием.

Услышав столь сердечные слова, я мгновенно почувствовал себя с ним накоротке. Но при всём радушии хозяина я ясно ощутил холодность и даже враждебность его жены – высокой женщины с измождённым лицом, которая вышла из дома на его зов. Она была, по-видимому, бразильянка, и хотя она прекрасно говорила по-английски, я приписал странности её поведения незнанию наших обычаев. С самого начала она не скрывала, что моё посещение не слишком её радует. Её речи, как правило, не выходили за рамки приличий, но выразительные чёрные глаза недвусмысленно говорили о желании моего скорейшего отъезда в Лондон.

Однако долги слишком угнетали меня, и я слишком дорожил знакомством с богатым родственником, чтобы недоброжелательность его жены могла мне помешать, так что я оставил её вызов без внимания и постарался ответить взаимностью на безграничное расположение ко мне хозяина. Он не жалел усилий, стараясь сделать моё пребывание в его доме как можно более приятным. Моя комната была восхитительна. Он умолял меня сообщать ему о всех моих нуждах. Меня так и подмывало сказать, что спасти меня в моей нужде может только его подпись на незаполненном чеке, но я чувствовал, что на теперешней стадии нашего знакомства это было бы преждевременно. Обед был великолепен, и, когда мы потом наслаждались гаванскими сигарами и кофе, собранным, как он сказал, на его собственной плантации, я подумал, что хвалы моего возницы нисколько не преувеличены и я никогда не встречал такого сердечного и гостеприимного человека.