Скотт принялся готовить яичницу и запел какую-то любовную песню. Энерли начал разыскивать нужные консервы. Он рылся в сосновом ящике, наполненном до верху жестянками со сгущённым супом, ростбифом, цыплятами и сардинами. Добросовестный Мортимер разложил перед собой записную книжку и стал записывать свой вчерашний разговор с одним железнодорожным инженером.

Подняв на минуту глаза, он вдруг увидел своего вчерашнего собеседника. Тот нёсся на своём караковом пони, направляясь к пальмам, под которыми сидели корреспонденты.

– Вот тебе раз! Ведь это же Мерривезер!

– А глядите-ка, как взмылена лошадь под ним. Совершенно очевидно, что он заставил её скакать несколько часов кряду. Эй, Мерривезер, остановитесь!

Мерривезер, плотный человек маленького роста с рыжей бородой клином, мчался мимо, по-видимому не желая останавливаться и разговаривать с корреспондентами. Услышав крики, он перевёл лошадь на рысь и стал приближаться к пальмам.

– Ради бога, дайте чего-нибудь выпить! – прохрипел он. – Язык у меня присох к нёбу.

Мортимер поспешно подал инженеру воды, Скотт принёс виски, а Энерли начал угощать его консервами. Инженер пил воду до тех пор, пока у него не захватило дух.

– Ну а теперь мне надо ехать дальше, – произнёс он, обтирая рыжие усы.

– Есть какие-нибудь новости?

– Вышла задержка в постройке дороги. Должен повидаться с генералом. Ведь полевого телеграфа нет. Это чёрт знает что такое!

– А нет ли чего для газеты? – И из карманов корреспондентов разом, как по команде, выскочили три записные книжки.

– Я сообщу вам новости, повидавшись с генералом.

– О дервишах ничего не слышали?

– Ничего особенного. До свидания, господа. Ну, вперёд, Джинни!

И лошадь снова двинулась в путь.

– Думаю, что и в самом деле ничего особенного, – произнёс Мортимер, глядя вслед инженеру.

– А вот и нет, дело чертовски скверное! – воскликнул Скотт. – У нас подгорела яичница с ветчиной. Ах! нет, слава богу, ошибся… Яичница спасена и даже вышла очень удачной. Энерли, сервируйте этот ящик в качестве стола, а вы, Мортимер, спрячьте вашу записную книжку. Теперь вилка должна быть важнее, чем карандаш. Что с вами, Энерли? Чего вы сидите разинув рот?

– Да я удивляюсь, неужто, в самом деле, этот разговор с инженером нужно передавать по телеграфу?

– А уж это должны решить сами редакторы. Названные копеечные соображения и расчёт не должны нас касаться. Мы должны стремиться к тому, чтобы не упустить чего-либо важного, это – наша обязанность.

– Но что же, собственно, важного нам сообщил этот господин?

Длинное и суровое лицо Мортимера озарилось улыбкой. Его забавляла наивность молодого товарища.

– Наша профессия не такова, чтобы делать друг другу подарки, – произнёс он. – Впрочем, в виде исключения, пожалуй, прочту вам составленную мною телеграмму. Делаю я это только потому, что известие не представляет важности. Если б в виду имелось важное известие, будьте уверены, я бы вам ничего не сообщил.

Энерли взял поданный ему Мортимером клочок бумаги и прочитал:

«Мерривезер. Препятствие. Остановка. Отправился сообщить генералу. Устранение препятствий. Сущность дела позже. Слухи о дервишах».

Энерли поморщил лоб и произнёс:

– Что-то уж больно сжато.

– Сжато! – расхохотался Скотт. – Как раз наоборот, эта телеграмма до преступного многословна. Получи мой старик-редактор от меня такую писульку, он выругался бы так, что стены у него в кабинете покраснели б. Я бы сократил эту телеграмму наполовину. Слово «сообщить», например, совершенно лишнее. «Сущность дела» тоже. И однако, мой старик не задумался бы сделать из этой телеграммы известие по крайней мере в десять строк.

– Да ну? – удивился Энерли.

– Да, хотите, я вам сымпровизирую эту телеграмму? Дайте-ка карандаш.

И, поцарапав несколько минут в своей записной книжке, Скотт произнёс:

– Слушайте: «От нашего собственного корреспондента. Мистер Чарльз Мерривезер, выдающийся железнодорожный инженер, ведущий в настоящее время постройку линии от Сарасса к югу вдоль Нила, встретил на своём пути серьёзные препятствия, мешающие ему выполнить возложенную на него важную задачу». Как вы понимаете, редактор знает, кто такой Мерривезер и чем он здесь занят. Слово «препятствие» объяснит ему всё. Теперь слушайте дальше: «Сегодня мистер Чарльз Мерривезер должен был совершить верхом путешествие в сорок миль. Ему было совершенно необходимо посоветоваться с генералом по поводу мер, которые следует принять к устранению причин, мешающих дальнейшей постройке дороги. О сущности этих препятствий мы сообщим после. Коммуникационная линия спокойна, хотя слухи о присутствии дервишей на нашем восточном фланге продолжают циркулировать».

Дочитав до конца сочинённую им заметку, Скотт расхохотался и, демонстрируя ровные белые зубы, сказал:

– Вот и всё. Так именно и сочиняются самые новейшие известия для милых дурачков – наших добрых читателей.

– Но неужели такая заметка может быть интересна для публики?

– Для публики всё интересно. Эти люди хотят знать всё, и им ужасно нравится то, что на театре войны торчит человек, получающий сто фунтов в месяц только затем, чтобы они, господа читатели, знали самые последние и самые свежие новости.

– Я очень благодарен вам за то, что вы открываете мне все эти профессиональные тайны, бывшие мне ранее недоступными.

– Да, по правде сказать, откровенничать у нас не принято, мы и собрались-то вместе для того, чтобы перещеголять друг друга… Однако яиц больше нет, и поэтому давайте есть варенье. Мортимер прав, говоря, что эта телеграмма не имеет никакого значения. Эта телеграмма хороша только в одном смысле. Она удостоверяет, что мы находимся в самом деле в Судане, а не в Монте-Карло. Но знайте, Энерли, что всякий из нас будет работать только на себя, когда начнутся серьёзные события.

– Неужели это так необходимо?

– Разумеется.

– А мне, напротив, кажется, что было бы гораздо лучше, если бы мы делились сведениями. Во-первых, соединив свои силы, мы гораздо легче сделали бы наше дело, да и время приятнее бы провели.

Старые корреспонденты жевали хлеб, намазанный вареньем, и слушали своего молодого товарища с явным неудовольствием.

– Ну, – возразил Мортимер, сверкая глазами из-под очков, – мы прибыли сюда не для того, чтобы забавляться. Каждый из нас хлопочет прежде всего о своей газете. Наши газеты конкурируют между собой. Как же они станут конкурировать, если мы, вместо того чтобы соперничать друг с другом, станем действовать заодно? Уж если действовать заодно, то почему же не соединиться и с «Рейтером»?

– Конечно, – воскликнул Скотт, – если привести ваш план в исполнение, Энерли, то профессия военного корреспондента утратит всякую прелесть. Теперь более ловкий успевает отправить телеграмму прежде своих товарищей, а тогда и ловкость окажется ненужной. Все будут делиться, и делиться поровну.

Мортимер взглянул сперва на великолепных скаковых пони, принадлежавших ему и Скотту, а затем на дешёвую сирийскую лошадь Энерли и наставительно прибавил:

– Теперь победителем выходит человек, лучше других приготовившийся к событиям. И это справедливо. Пусть предприимчивость и предвидение получают достойную награду. Всяк за себя, и более способный побеждает. Надо, чтобы более способные выдвигались на первый план, а это возможно только при свободной конкуренции. Вспомните Чандлера. Он никогда бы не сделал карьеры, если бы не рассчитывал только на себя. Однажды он притворился, будто сломал себе ногу. Товарищ-корреспондент бросился за доктором, а Чандлер тем временем поспешил на телеграф и отправил первым депешу о событии.

– Что же, по вашему мнению, это хорошо?

– Конечно, наша работа заключается в неустанной борьбе.

– А я считаю поступок Чандлера бесчестным.

– Да считайте себе на здоровье. Важно то, что газета Чандлера напечатала отчёт о сражении, а другие – нет. Эта история сделала Чандлеру карьеру! – воскликнул Скотт.