Нур-ад-Дин лишь согласно кивнул. Быть может, он бы и хотел поспорить с матерью, попытаться переубедить ее в чем-то. Но что-то в выражении глаз Мариам-ханым подсказало ему, что делать этого не следует.
Наконец солнце село. Тишина овладела и домом Мариам, и домом Нур-ад-Дина, и всеми остальными домами на этой улице и на соседних улицах. Сон, не колдовской, а настоящий, царствовал вокруг. Ибо завтрашний день обещал быть еще удивительнее сегодняшнего, уже и так поразившего многих.
Макама двадцать пятая
Утро же встало над тихой улицей жаркое и ветреное. Все живое торопилось спрятаться в тени или старалось не выходить из нее без крайней необходимости. Нур-ад-Дин, почтенный торговец, решил, что сегодня может доверить свою торговлю приказчикам.
– Батюшка, но раньше ты никогда не позволял себе три дня подряд отсутствовать в лавках! Раньше ты говорил, что без твоего присмотра вся торговля мгновенно станет, а злодеи приказчики растащат даже самые стены твоих лавок.
– Я думаю, что за три дня они стены не растащат. Но, девочка, эти три последних дня были такими необычными, такими странными, что я обязан разобраться во всем прямо сегодня!
Да, с этим было трудновато спорить. Ибо последние дни были и необыкновенно прекрасны, и необыкновенно ужасны. За эти дни она, Мариам, узнала и о своем женихе, и о своем отце, и о своих соседях столько, сколько не узнавала за всю жизнь. И потому девушка лишь кивнула, решив не спрашивать даже, как отец думает во всем разбираться.
Почтенный же Нур-ад-Дин после вчерашнего появления Мариам-ханым в их доме был сам не свой. А то, что она молча удалилась, не сделав даже попытки примирения, и вовсе изумило уважаемого купца. Всю ночь он изобретал какие-то предлоги, пытаясь хоть чем-то оправдать свое появление в доме прекрасной и доброй ханым. Но утром, так ничего и не придумав, решил, что придет к ней просто как к давнему другу, как к жене давнего друга. И попытается вызвать ее на откровенный разговор.
– Ибо, – бормотал Нур-ад-Дин, собираясь, – эта неизвестность не может тянуться вечно. Она должна решить, согласится ли выйти за меня замуж. А если она этого не решит, то я сам женюсь на ней. И пусть тогда рвет на себе волосы!
Настроенный столь решительно, Нур-ад-Дин вышел на улицу. Дом его прекрасной ханым находился совсем рядом. Но, увы, сделать эти несколько шагов Нур-ад-Дин не мог. И не потому, что боялся, о нет. Ибо ровно посреди улицы стояла белая коза и недоуменно, как показалось почтенному купцу, оглядывалась по сторонам.
– О чудо, – пробормотал Нур-ад-Дин. – Как же ты оказалось здесь, несчастное животное? И откуда ты сбежала?
Коза фыркнула, как показалось Нур-ад-Дину, пренебрежительно. Она была чисто-белая, ухоженная, но без каких бы то ни было следов того, что некогда имела хозяев – ни ошейника, ни простого куска веревки вокруг шеи, ни даже колокольчика.
– Похоже, что тебе нужен дом, нужен хозяин. Куда же тебя деть, чудо?
Коза покосилась на говорящего и решительно направилась в сторону калитки уважаемой Мариам.
– Ты хочешь сюда, красавица? – Удивительно, но Нур-ад-Дин испытывал перед этим животным нечто вроде робости. – Ну что ж, значит, нам с тобой по пути!
Нур-ад-Дин раскрыл калитку, и коза, словно делала это по три раза на дню, прошествовала к самому тихому уголку под навесом, рядом с печкой.
Мариам от удивления лишь открывала и закрывала рот. Коза же, издав одно короткое блеяние, более похожее на нежное приветствие, принялась умащиваться на прохладных плитах. И морда ее показалась Нур-ад-Дину довольной донельзя.
Хозяйка же дома столь довольной вовсе не выглядела. Она была и ошарашена подобным вторжением, и обескуражена решительностью Нур-ад-Дина. Да что там говорить, Мариам была просто вне себя!
Но кричать на – о Аллах, теперь совсем чужого человека было, с ее точки зрения, неразумно. И потому женщина, уперев руки в бока, грозно спросила:
– И что все это значит? Зачем, во имя Аллаха великого, ты, незнакомец, привел сюда это чудовище?
Нур-ад-Дин же, настроенный вести бой до победы, начал с самого простого.
– Это не чудовище, прекраснейшая. Это просто белая коза. И я ее сюда не приводил. Она сама избрала твой дом, я помог ей лишь переступить порог.
– Безумец, что ты такое говоришь? Как это – сама избрала?
– Я не безумец, уважаемая Мариам, и не незнакомец. Я Нур-ад-Дин, твой друг и друг твоего покойного мужа Абусамада. И говорю я чистую правду. Эту красавицу я увидел возле твоей калитки. Она стояла прямо перед ней и, стоило лишь мне подойти ближе, показала, что хочет войти в твой дом.
– Аллах всесильный! И это, по-твоему, речи здорового человека? Чтобы коза хотела куда-то войти? Ты еще скажи, уважаемый, что она сама сказала тебе об этом!
– Думаю, она бы так и сказала, но козам неведома человеческая речь!
Мариам не знала, плакать ей или смеяться. Она вовсе не понимала, как реагировать на слова Нур-ад-Дина, не понимала она и как следует ей истолковывать его появление. Была ли это попытка примирения? Или он пришел для того, чтобы навсегда и окончательно разорвать любые отношения? Но почему тогда привел эту странную козу?
– Да будет так. Оставим животное в покое. Но зачем же пришел сюда ты? Для того чтобы вновь смеяться надо мной?
– О нет, прекрасная Мариам, я клянусь, что в своей жизни никогда тебя не обижу. Клянусь, сделаю так, что более ни одна слезинка не прольется из твоих прекрасных глаз!
– Да ты просто издаешься! Сначала ты приводишь в дом козу, как будто у меня без нее слишком мало забот…
– О нет, моя лю… моя Мариам. Я не издеваюсь над тобой. Я мечтаю сделать тебя самой счастливой, самой довольной в мире женщиной.
– И потому повесил мне на шею еще одно чудовище, о котором надо заботиться, которое надо кормить и за которым надо ухаживать.
Воистину, сегодня терпение Нур-ад-Дина было бесконечным. О, он давным-давно должен был бы вскричать, вскипеть, поставить Мариам на место, приличествующее женщине. Должен был, но не мог. Ибо даже ее гнев был столь прекрасен, столь желанен, что слезы готовы были уже подступить к глазам почтенного купца.
Мариам же закипала. Вот она действительно пылала гневом, причем вовсе не наигранным. Ибо всю ночь думала о том, что произошло между ней и уважаемым Нур-ад-Дином. И утром поняла, что вновь спорола глупость, вновь выставила себя в смешном и нелепом свете. «Счастье еще, что он не сдал меня стражникам», – подумала она. А так как Мариам была женщиной не самой робкой, она решила, что вечером, после захода солнца, пойдет к Нур-ад-Дину, дабы примириться и решительно спросить: согласен ли он на ней жениться? Или ей самой придется выйти за него замуж?
О, она вовсе не была готова к его появлению сейчас, утром! Не готова была она и к его мягкому тону, тихим словам. Даже к словам о самой прекрасной и самой довольной женщине она готова не была.
– Нет, Мариам, я бы не осмелился как-то нарушать твой покой, заставлять тебя трудиться еще больше, ибо знаю, сколь неблагодарен и тяжек труд женщины в доме. Но животное само избрало себе дом и хозяйку. Я лишь раскрыл перед ней дверь.
– Ну что ж, пусть будет так!
– Более того, прекраснейшая, вслед за этой глупой козой…
Тут коза фыркнула
– Прости меня, белейшее животное, вслед за это красивой козой…
Тут коза довольно кивнула.
– …на твой порог ступил и я. Ибо я тоже избрал себе хозяйку, избрал ту, которой сам готов служить со всем пылом, какого ты достойна.
– Служить? Мне?
Вот этих слов Мариам не ожидала. О, она бы не растерялась перед упреками, она нашла бы, что ответить на обидные слова. Но услышать такое…
– Да, моя прекрасная, служить тебе, называть тебя своей любимой, своей единственной. Называть тебя своей женой.
Мариам молчала. Слезы катились по ее щекам, а вот слов не находилось. О, она мечтала об этом объяснении, мечтала о том, что ее когда-то еще назовут любимой. Мечтала о нем, Нур-ад-Дине.
