…В утренней морозной дымке 16 февраля 1942 года бронепоезда отправлялись со станции Красноярск. После короткого митинга стальные крепости двинулись на запад, к Москве.
Южнее Москвы
Весной 1942 года на советско-германском фронте наступило относительное затишье. В результате наступления Красной Армии под Москвой линия фронта отодвинулась на запад от столицы на 150–400 километров. Советское командование предпринимало попытку создать прочную оборону на стыке Западного и Брянского фронтов. На этом участке предполагалось начало нового немецкого наступления на столицу с юга.
26 апреля 1942 года дежурный по станции Тула принял необычные поезда. Бронированные вагоны с маскировочной раскраской щетинились стволами орудий и пулеметов. На фронт прибыл 31-й отдельный особый Горьковский дивизион. Бронепоезда «Козьма Минин» и «Илья Муромец» прикрывали дальние подступы к городу оружейников, взаимодействуя с частями 3-й армии.
Боевое крещение бронепоезда горьковчан получили в районе станции Выползово. Вскоре дивизион стал базироваться в Черни, выезжая к Бастыево для совершения огневых налетов. Вместе с артиллеристами 283-й стрелковой дивизии он громил оборону противника. Гитлеровцы же со своей стороны с помощью авиации намеревались уничтожить мощные огневые средства, которыми располагали бронепоезда. Командир 31-го дивизиона майор Я. С. Грушелевский, уже имевший большой опыт боевых бронепоездных действий с первых месяцев войны, сразу же по прибытии на фронт распорядился, чтобы бронепоезда подключились к постам воздушного наблюдения, оповещения и связи. И теперь, как только раздавалась команда «Воздух!», струи свинца преграждали путь вражеским самолетам. Строй их распадался, а некоторые из «юнкерсов», оставляя за собой шлейф дыма, устремлялись к земле.
После первого боя дивизион прибыл на станцию Чернь, где располагалась его база. Поступил новый приказ: вместе с артиллерией 283-й дивизии парализовать работу железнодорожной станции Мценск…
Ранним майским утром бронепоезда вышли на огневые позиции. В километре за линией фронта угадывались очертания станции Мценск. Разведчики донесли о значительном скоплении эшелонов. Шла интенсивная разгрузка вражеских частей. Огонь открыли одновременно. Почти сто осколочных и зажигательных снарядов легли на позиции фашистов. Через час залпы повторили по огневым точкам, выявленным по ответным выстрелам противника. Пламя пожаров еще долго полыхало над разбитыми вагонами и складами.
Фашистское командование встревожило появление мощных советских бронепоездов. Большие группы вражеских бомбардировщиков атаковывали их. Но наши зенитчики встречали стервятников прицельным огнем, заставляя сбрасывать бомбы мимо цели.
В один из налетов на станцию Горбачево гитлеровские летчики с особым ожесточением атаковали бронепоезд «Илья Муромец». Погибли командир зенитной площадки младший лейтенант М. А. Кузьменко, машинист В. А. Смирнов. Три бомбы разорвались в десяти метрах от бронеплощадок. Удары осколков броня выдержала. «Погибли те, кто не успел укрыться», — докладывал командиру дивизиона Я. С. Грушелевскому командир бронепоезда «Илья Муромец» капитан Н. Я. Клочко.
Первые потери заставили зенитчиков усилить воздушное наблюдение, организовать надежное взаимодействие всех средств противовоздушной обороны.
В Черни дислоцировались бронепоезда не только 31-го, но и 38-го отдельного дивизиона майора В. А. Коржевского, 55-го дивизиона майора П. М. Бойко. Они наносили частые удары по обороне противника на левом берегу реки Зуша.
Утром 12 мая майор Грушелевский провел совещание с командным составом своих бронепоездов и поднялся в купейный вагон. В это время послышался нарастающий гул самолета. «Юнкерс» шел на бреющем полете, сбросил над бронепоездом всего две бомбы. Одна из них попала в командирский вагон…
Погибли командир 31-го дивизиона бронепоездов майор Я. С. Грушелевский, начальник штаба дивизиона, старший лейтенант С. В. Писемский, корреспондент газеты «Гудок» А. С. Букаев. Их похоронили в братской могиле на станции Чернь. Ныне за ней бережно ухаживают следопыты чернской школы № 2.
Южнее обстановка была другая, однако не менее драматичная.
21 мая 1942 года бронепоезд «Тульский рабочий» 60-го ОДБП под командованием капитана Б. П. Есина получил приказ выйти в район сосредоточения фашистских войск на линии Изюм — Савинцы для отражения возможных танковых атак. Пробиться в заданный район оказалось непросто, но возвратиться было еще трудней: предстояло следовать через станцию Изюм, основательно разрушенную фашистами с воздуха и находившуюся под непрерывным огнем. Над железной дорогой почти постоянно висели вражеские самолеты, из-за чего движение днем на этом участке становилось практически невозможным.
Вспоминает В. К. Паничкин, бывший комиссар бронепоезда № 13:
— Двинулись с наступлением темноты. Когда до Изюма оставалось полтора-два километра, бронепоезда остановились. Дальше идти было рискованно. Капитан Б. П. Есин, недавно назначенный командиром бронепоезда, обратился ко мне с вопросом:
— Что будем делать, комиссар?
Есин в сложных ситуациях действовал осмотрительно, не принимал окончательного решения, не посоветовавшись.
— Надо послать разведку.
— А кого пошлем?
— Как кого? Для этого есть разведчики!
Командир подошел поближе ко мне и тихо сказал:
— Комиссар, очень прошу тебя, сходи сам, ведь ты паровозный машинист и лучше других разберешься в обстановке.
Конечно, можно сколько угодно спорить — комиссарское ли это дело — ходить в разведку, но в тот момент было не до споров. Взяв разведчиков, я отправился в путь.
Представьте себе такую картину: совсем не тихая украинская ночь, на перегоне стоят два бронепоезда, их база, рядом эшелон с ранеными бойцами, а впереди — море огня. У всех на устах немой вопрос: «Удастся ли пройти через горящую станцию?».
Наконец удалось выяснить: станция в наших руках, но даже ночью фашистская авиация не прекращает бомбардировок. Стрелочные переводы в исправности, водоразборная колонка работает. Я немедленно дал знать об этом командиру бронепоезда. Через какой-нибудь час все четыре состава прибыли на станцию. Паровозы пополнили запасы воды и двинулись дальше. И снова остановка. Оказалось, что на перегоне Изюм — Букино стоит наш нефтеналивной состав. Вновь пришлось отправиться в разведку. Когда мы добрались до состава и проверили его, то поняли, что положение значительно сложнее, чем мы предполагали: паровоз, хотя и под парами, но серьезно поврежден; на мосту через небольшую речку сорвало с рельсов две цистерны, а сам мост дал большую осадку и едва держится. Правда, там уже работала транспортно-восстановительная рота, присланная по приказанию командующего 9-й армией генерал-лейтенанта Ф. М. Харитонова.
По довоенным меркам работа для одной роты предстояла немыслимая. За четыре-пять часов нужно было успеть поставить опоры моста, проложить обводной рельсовый путь и провести по нему четыре состава. Конечно, все понимали, что если до рассвета не успеем, тогда конец, налетит авиация, разнесет в клочья и мост, и составы.
Пришлось разделить состав: одну часть отправили в Изюм, другую — в Букино. Но две цистерны убрать не удалось, они так и остались на мосту. Выход был один: из шпальных клеток построить мост и обводной путь длиной около 200 метров.
Речка протекала по дну небольшого, но глубокого оврага. Для опор требовалось погрузить шпалы на станции Святогорская (ныне Славяногорская) и доставить их к мосту, а уж потом вручную перетаскать в овраг. Всю ночь продолжалась работа. Бойцы сначала сделали из шпал опоры для моста, а потом уже проложили рельсовый путь.
На рассвете командиры и машинисты осмотрели мост и новый путь. Каждый отлично понимал: сооружение не очень-то надежное, но вслух об этом не говорили.
Кто-то из солдат, постучав ногой по рельсу, невесело пошутил:
— Если не развалится, то пройдем.
А командир ремонтной роты бегал по мосту и, обращаясь ко мне, кричал:
