Брюсов выражает заинтересованность в третьем материале, статью о дуэли отвергает, так как “Весы” – журнал литературы и искусства. Но и статья “Культура любви” в “Весах” не появилась: Гумилев написал ее, но “когда я вспомнил статьи, раньше напечатанные в “Весах”, ваши, Бальмонта, Андрея Белого и Вяч. Иванова, столь выразительные по языку и богатые по мысли, то я решил не посылать ее на верный отказ” (25 ноября). Статья не сохранилась: жаль, и еще жальче (в контексте событий, которые произойдут через несколько лет), что так и ненаписанной осталась “Защита чести”.

В итоге “Весах” за 1907 год появилось лишь три его стихотворения (в номере семь) и одна статья. В основном же Гумилев публикуется в это время в литературных приложениях к газете “Русь” и в газете “Раннее утро” – изданиях малопрестижных. Лишь к концу 1907-го положение начинает понемногу меняться. В это время Гумилев уже получает предложения из разных изданий. Он посылает стихи в “Золотое руно” – и сам Рябушинский немедля отвечает ему любезным письмом: “Хотел писать Вам, но Вы опередили любезной присылкой своих стихотворений…” Само собой, стихи Гумилева в “Руне” принимают, но тут как раз пробегает черная кошка между Брюсовым и Рябушинским, и по требованию учителя Гумилев от публикации в конкурирующем с “Весами” журнале отказывается.

Тем временем у него заводятся все же какие-то литературные связи в Париже.

В мастерской художницы Е. С. Кругликовой, где собирался “весь русский Париж”, он знакомится с Максимилианом Волошиным. По свидетельству А. А. Биска,

Попытка еще раз встретиться с Андреем Белым и показать ему стихи (Б. Н. Бугаев был все же не так жесток с ним, как Мережковские) закончилась очередным конфузом: Андрей Белый в момент прихода молодого гостя тяжело страдал от (как можно понять из текста “Между двух революций”) ишиаса и – “не в силах ему объяснить, что страдаю, просил его выйти движением руки”.

Позднее – уже в 1908-м – происходит знакомство с А. Н. Толстым. Будущий классик советской литературы, в то время – начинающий поэт, “мистик и народник”, характеризуется Гумилевым в письме к Брюсову так: “Кажется, это типичный “петербургский” поэт, из тех, которыми столько занимается Андрей Белый. Кажется, он пишет стихи всего один год, а уже считает себя мэтром. С высоты своего взгляда сообщил несколько своих взглядов и кучу стихов”. “Петербургские поэты” – это в данном случае мистические анархисты, Георгий Чулков и (между прочим) будущий друг и сподвижник Гумилева Сергей Городецкий. Впрочем, и с Толстым Гумилев вскоре подружился. “Мистик и народник” рекомендует Гумилева своему корреспонденту – начинающему, но уже довольно известному критику Корнею Чуковскому. В мемуарном очерке Толстого создан колоритный образ Гумилева той поры: “Длинный, деревянный, с большим носом. С надвинутым на глаза котелком… В нем было что-то павлинье: напыщенность, важность, неповоротливость. Только рот был совсем мальчишеский, с нежной и ласковой улыбкой”.

Деревянный, с большим носом… Просим заметить, что это пишет будущий автор “Золотого ключика”[39]. (Впрочем, при внимательном чтении знаменитой детской книги “красного графа” можно увидеть и другие удивительные параллели с Гумилевым – едва ли не прямые намеки на его судьбу и творчество. Достаточно сказать, что в том волшебном театрике, который обретает Буратино, показывают сначала город, по которому проходит трамвай, потом – африканские джунгли… Трамвай и Африка!)

В сентябре – декабре 1907 года Гумилев общается с появившимся на какое-то время в Париже Андреем Горенко. Возможно, он был одним из тех “двух единственных слушателей”, уехавших из Парижа, о которых поминает Гумилев в письме к Брюсову от 2 февраля.

В числе шапочных парижских знакомств – Рерих и княгиня Тенишева (декабрь 1907 года). Всплывают еще какие-то имена – художник И. И. Щукин (рано умерший), художник Себастьян Гуревич[40], в мастерской которого Гумилев в 1907-м познакомился с Лилей Дмитриевой (девушкой, чья роль в его жизни и в истории русской литературы чуть не стала роковой), или некая “баронесса де Орвиц-Занетти”, которой посвящены “Царица Содома” и “Маскарад”. Есть основания думать, что роман с этой дамой (в конце 1906-го) был вдохновлен отчасти ее звучным (австрийским?) именем и протекал в основном в воображении юного поэта. Во всяком случае, он оборвался на полуслове, как и другая романическая история, относящаяся к тому же времени – с неизвестной героиней.

Так или иначе, где-то через полгода-год пребывания в Париже Гумилев достаточно интенсивно погружается в мир здешней богемы, в котором было немало русских. Парижское пьянство не затягивает его – полное равнодушие к алкоголю сохраняет он до конца жизни – в монпарнасских кафе он пил лишь кофе и гренадин. Но знакомство с эфиром относится именно к этому времени (см. письмо Гиппиус к Брюсову).

Что касается французской литературы, то до Гиля Гумилев все же добирается. Это происходит в начале октября – после получения французским символистом рекомендательного письма Брюсова. Между тем Гумилев с конца 1906 года приятельствовал с молодым французским поэтом Николасом Деникером, одним из многочисленных учеников Гиля, племянником Анненского и сыном знаменитого французского антрополога Жоржа Деникера (Deniker, а не Denicer, как пишет Гумилев в одном из писем). Никакого следа во французской литературе он не оставил, но Гумилеву нравились его стихи: “При красивой простоте стиля много красивых и интересных сопоставлений и образов и полное отсутствие тех картонажных эффектов, от которых так страдает новая русская поэзия” (письмо к Кривичу от 02.10.1906).

Мэтр Гумилеву тоже очень понравился:

Ср. фразу из ахматовских воспоминаний о Модильяни: “Рене Гиль проповедовал “научную поэзию”, и его так называемые ученики с великой неохотой посещали мэтра”. Эта фраза, впрочем, относится к более позднему времени (1911).

Нет ничего более естественного для молодого поэта, тем более находящегося в некоторой изоляции, чем стремление создать свой собственный журнал. Нет ничего более естественного, чем постигающая его при этом неудача.

Журнал – “первый русский журнал в Париже” – назывался “Сириус”, по созвездию, пусть и не зодиакальному. В названии, конечно, – явное подражание “Весам” и “Скорпиону”. Журнал был прокламирован как “двухнедельный”. Первый номер вышел в конце января, второй – в феврале, третий – в марте-апреле. На том все и кончилось. В общем, это был типичный образец журналов, чью судьбу один остроумец описал так: “Два номера вышли, третий в печати, четвертому не быть”.

Соратниками Гумилева в этой затее выступили два живших в Париже русских художника – Мстислав Фармаковский и Александр Божерянов, с которыми он познакомился на организованной С. Дягилевым выставке русской живописи.