— Тачки, — это уже потише. — Дьявол, Рамиз, да за это руки-ноги-уши отрежут к херам, не то что какие-то пальцы.

Хихикает, а сам загрустил.

— Вот-вот, Ники, — бормочет, — тачки. Только большие.

— Типа крутые, улетные, так?

— Типа того. Улетают из Лондона только так.

— Эс-классные, что ли, представительские? «Мерсы-бумеры»?

— И джипы, и «Рейндж-роверы», даже парочка «Лотусов». «Роллс». И «поршики».

— Да откуда «роллеры» в Уолтемстоу?

— На собачьи бега приезжают. Из Буши один мужик, вроде на кровельном бизнесе наварил по-крупному. В Хоппетсе тоже есть один, только этот охраняется чуть не с пулеметами.

— Расскажи-ка мне про все про это, Рамиз.

Но тут он замолчал. Больно ему стало. Я-то знал, как ему помочь — дать ему выпить. Немножко водички, побольше водочки — я принес. Положил ему в шкафчик травки, но водку обратно в карман засунул. Подождал.

— Ну, давай, рассказывай, — говорю.

— Это все как ты ушел. Сразу и началось. Тут крутятся очень большие бабки.

— Экспорт?

— И в Ирландию, и в Голландию, да хоть куда. Молодняк угоняет типа «Ягуар-Соверен», ты прикинь. Ребята-азиаты страсть как любят прокатиться. Шансы — фифти-фифти. Проходит, к примеру, слушок, что в Хэмпстеде есть такой навороченный «ягуар». Тут же находится покупатель, и поступает приказ: угнать. А много ты на Бишоп-авеню видал пацанов из Азии? Как тут скроешься. Ладно, удалось — угнали «ягуарище», выскочили на Северную Кольцевую, потом за речку Ли, потом на какой-нибудь склад, гараж, одним словом, отстойник. Тут главное ни во что не врезаться, потому как ножки, бывает, не достают до тормоза. Выгорит дело — получат стольник, максимум два. Хватит на пару вечерков, чтоб и в киношку сходить на Лестер-сквер, и на карусели покататься, а, Ники?

— Ты этим занимался?

— Скажешь тоже. Я был посредником раз или два. Организовывал. Мне, знаешь ли, угонять тачки, малость беспонтово. Репутация не позволяет.

— Извини, Рамиз, ляпнул сгоряча, мысль куда-то ускакала.

Мы пили его витаминный «глюкозейд» пополам с моей водкой.

— А эти ихние тачки крутые, — говорю, — ведь это ж все новье. На всех секретки, маячки разные, «ло-джеки» и еще бог знает какая хрень с бантиком.

— Круши ее к черту, Ники. Хочешь — обруби, а хочешь плюнь, да прямо так и езжай, пусть себе пиликает. Есть которые орут, когда ключ в замке зажигания поворачиваешь, так ты не трожь зажигание — заведи без ключа — есть куча способов. С маячками сложнее, но ведь не все тачки новые, а у неновых и в помине нет. Иногда хозяин скупится ставить — они дорогущие. Но даже если он есть, и того, кто угнал, заловят, так ведь это только шестерка, а главного — не достать.

— Хочешь курнуть, Рамиз?

— Спрашиваешь. Ты свой парень. Только как бы легаши не застукали.

Я встал и открыл окно. Курить в больницах не разрешают, так я слышал.

— Ну и что с тобой теперь? — спрашиваю. — Слыхал про сержанта Гранта?

— Слыхал.

Даже смех нас разобрал.

— Вот ведь попали, так попали. Тут старая с косой явно по адресу пришла. Только вот что, Рамиз. Мне теперь легавые намекают…

— На что намекают?

— Намекают, что я не пожалею, если буду сливать им всякую байду. И хоть прямо не говорят, чует мое сердце, тот, кто за этими разговорами стоит, не прочь, чтоб я одного-двух на тот свет спровадил.

— Ни хрена себе, Ники!

— Ну.

Вдруг ни с того ни с сего захихикал:

— Вот так прикол, Ники!

Ну надо же, похоже, травка да мой рассказец подействовали лучше, чем всякие микстуры. Враз развеселился: «Ты уж извини, Ники, но что ты вообще понимаешь насчет пришить? Максимум, что ты можешь, это сделать себе утром бутерброд с ветчиной. Ну, кончил ты одного по чистой случайности, да и то он тебя об этом чуть не умолял. За кого они тебя держат, легавые, за Джека-Потрошителя, что ли? Ты уж извини, конечно». С ним чуть истерика от смеха не приключилась. Не очень-то вежливо с его стороны. Сам-то, понимаешь, скелет полудохлый.

— Они считают, что бандит он и есть бандит. Того, кто коппера замочил, они, конечно, никогда не найдут, вот и пытаются действовать через наших. И наверняка не ко мне одному подкатывали, хрен их знает.

Рамиз вытер слезы, а я выбросил окурок.

— Вот ведь мать твою, — говорит, — Ники. Не знал я, понимаешь ли, что в этом бизнесе нужно вести себя куда как осторожно. Всяк сверчок знай свой шесток, а я-то не знал. Заныкал я «Ягуар», новую совсем модель. Пусть, думаю, постоит до лучших времен. Так они прознали, велели вернуть назад. Поехал я к Мики Казинсу на север от Чингфорда — это большая шишка, слыхал я, что он всем этим заправляет. Стрелка у нас была забита на девять в его гараже, только не учел я, что их там будет семеро, никакого Мики и в помине нет, никого из семерых я в глаза не видел, а сам этот долбаный Мики торчал весь вечер у себя в клубе. Я знать не знал, сколько их там, но тоже пришел не один, со мной было двое из Плейстоу или еще откуда, не помню. Мы не хотели отдавать тачку, вот и все. Ну и, ясное дело, нам вломили по-черному. Мои помощнички дали деру, а те козлы на меня навалились. Это был типа урок, чтоб неповадно было тырить крутые тачки — и нам, значит, наука, и всем. Вот я тут и сижу теперь.

— А сержант Грант?

— Да хер его знает, я его вообще в глаза не видел. По времени, хотя, совпало. Я так думаю — тронул, кого не след, или что-то типа того, вот его и кокнули. Я тут никаким боком, Ники.

— А что твой глаз?

— Говорят, надежда есть, Ники.

— Ну? Так это ж офигенно, Рамиз!

— Не уверены, правда, там видно будет — через неделю после того, как повязку снимут. Но шанс, говорят, есть.

— Ну так классно, Рамиз!

— Ну, — заулыбался он, — Вот только б они сюда не заявились.

— Легавые-то теперь на твоей стороне.

Он фыркнул. Я фыркнул.

Тут я спрашиваю: «А как начет жениться?»

Хихикает.

— Подумаешь, шрам. Да что такое шрам, Ники, а? Слыхал, у нас там женщины носят накидки на фотке? Так может она до свадьбы и не заметит, а?

Что-то мне в это не поверилось, да только расстраивать его было неохота. Мы еще по чуть-чуть приняли, и я отвалил. Пьян был и под кайфом, а Рамиз веселый и вроде как тоже обдолбанный. Его мамаша с папашей, если через часок забредут, подумают, что он то ли резко на поправку пошел, то ли в коме уже.

Поехал к Келли: посмотреть на пацана и, может, побаловаться с ней чуток. Когда отпускали на побывку, у нас с ней пару раз получилось, а потом еще раз, когда она ко мне приезжала, а охранник вышел. Если тех случаев не считать, у меня с бабами уже давно ничего не было. Я и забыл почти, каково оно.

До Олдрич-вей, где она теперь жила, добрался на такси. Местечко — как из хичкоковского ужастика.

Сначала сунулся не в тот дом — специально, чтоб можно было отойти посмотреть, кто выйдет. Ох уж эти старые привычки. Никто так и не вышел. Обошел дом вокруг, поднялся по ступенькам и заколотил в дверь.

— Как дела, Ники?

— Как дела, Келли?

Захожу в дом, там малыш Дэнни; не такой уж теперь и малыш.

— Как дела, пап? — спрашивает.

— Как дела, Дэнни?

Беру его за подмышки, кручу, раскачиваю. Он это любит. Смеяться начинает, кричать, еще просит. Я тоже не прочь. Только устаю я обычно быстрее.

— Только сегодня выпустили, а, Ники?

— Ну. Слыхала, мне сняли квартиру?

— Да, Шэрон говорила. Классная идея, правда?

— Еще какая. Охренеть можно!

— Охренеть можно, — пищит Дэнни.

Ну весь в папашу малец.

— Я писал тебе, что сегодня выхожу, — говорю.

— Да, я то письмо получила.

— Когда ему будет пора спать?

— Ты же только что приехал, он думает, ты его куда-нибудь сводишь.

— Что верно, то верно. И куда мы с тобой намылимся, парень? Что скажешь, если завтра поведу тебя в «Макдональдс»? Возьмем молочный коктейль.

— Охренеть можно, пап, — говорит Дэнни.

— А как насчет бассейна?