А потом зазвонил телефон — крошка Бриджит из газеты. Я и сам хотел с ней поговорить, но немного странно, что позвонила она в воскресенье с утра. Странно, что вообще дал ей свой номер, ну да черт с ним.

— Ники, — говорит, — мне надо с тобой поговорить.

— Давай позавтракаем у «Джимми», идет?

— Отлично. Во сколько?

— Я должен приготовить ланч для одной старушки. Через полчаса. Заедешь за мной?

— Конечно.

Через минуту перезванивает.

— Я не знаю, где ты живешь, — говорит.

Сказал ей, потом под душ, а через пару минут она за мной заехала. На старенькой «сивке-двойке»,

[17]

прости господи; слава богу, никого из моих корешей в этот час на улице не встретишь, иначе моему авторитету, считай, кранты. Попилили к «Джимми».

Как доехали, и она не раскололась, это отдельная тема. Вошли, сели, заказали чаю и пожевать, и тут она говорит: «Ники, я должна тебе сказать!»

— Знаю.

— Знаешь? Ты знаешь, что я тебе скажу?

— Нет. Знаю, что должна.

— А. Тогда слушай. Я просмотрела номера нашей «Гардиан» за последние несколько дней.

— Похороны да именины?

— Я посмотрела, какие материалы редакция решила придержать, какие темы не были освещены полностью, потому, возможно, что некие влиятельные силы были не заинтересованы в том, чтобы люди узнали подробности. Типа, к примеру, известного тебе налета на почту, или убийства сержанта Гранта, или обстрела машины твоего приятеля Джимми.

— Отличная мысль, Бриджит. Молодец, — говорю. Я от усталости едва языком ворочал; впереди был долгий день; поговорить с ней я и сам хотел, но дополнительная нагрузка на уши была мне ни к чему. — И что ты там нашла, Бриджит? — интересуюсь типа вежливо.

— К сожалению, в этом смысле совсем ничего.

— А.

Облом, конечно, но ее отчего-то все еще прямо распирало. И чего это она резину тянет? Этой Бриджит никак не больше девятнадцати, только выглядит она на тринадцать.

— Но ты представляешь? — говорит.

— Не-а.

— Я установила, что в последние два-три года некоторых людей — ты понимаешь, что я имею в виду, — видели вместе чаще, чем можно предположить.

Так, это уже что-то.

— Дальше, — говорю.

— На приемах, на сессиях Совета, на свадьбах, на похоронах, на собачьих бегах, на открытии новых зданий, на запуске программ занятости, на презентации новых моделей автомобилей, на заседаниях комиссий по охране общественного порядка, на годичных собраниях жилищно-строительных ассоциаций — всего не перечислишь.

Да нет — перечислила.

— Дальше, — говорю.

— Да, разумеется, в любом городе какие-то люди знакомы с другими людьми и вместе бывают на одних и тех же мероприятиях. Но в данном случае определенный набор имен фигурирует чересчур часто, неестественно часто. Не все и всегда точно в том же составе, но некоторые — всегда или почти всегда.

Она так распалилась, что перегнулась через столик, и так само собой получилось, что я глянул в её майку — увидал титечки до половины. Да ну их, сначала дело.

— И один из них, — тут она повертела головой, чтоб убедиться, что никто не подслушивает, — один из них наш редактор Тиар Магиннес.

— Тиар? Что за имя такое — Тиар?

Не слыхал о таком.

— Да нет, Ти-Ар — это типа инициалы. Он сам так себя называет. Первое имя — Томас, а второго не знает никто, но мы зовем его Распутин. Он абсолютно везде сует свой нос, хочет быть верховной властью в округе, отчасти потому мы и зовем его за глаза Распутин. Ему около тридцати, а выглядит на двадцать; уверен, что когда ему будет сорок, он будет редактором «Дейли мейл». В газете влезает в каждую запятую. И я заметила, что он всегда рядом с теми людьми, о которых мы говорили, а его фото с одним из них, или с несколькими, в нашей газете чуть не каждую неделю!

— Хм, — говорю. Может, тут и правда что-то есть. Тому, кто нечист на руку, контроль над прессой нужен как воздух.

— Может, в этом есть какой то смысл, Бриджит, — говорю.

— Конечно, есть.

Принесли нам завтрак. Завтрак — это мне, а ей хлебец диетический и джема кляксу. Хрен знает, откуда вдруг диетический у «Джимми». Мы жевали каждый свое и думали.

— Бриджит, детка, — говорю я ей, — представляешь, как будет счастлив ваш Тиар, когда узнает, что ты его расследуешь?

— Хм, — отвечает, — так, значит, ты хочешь сказать, что он, возможно, будет не очень доволен, правильно я понимаю? Что ж, тут ты, вероятно, не далек от истины, Ники.

— Возможно, и не далек. Так что будь осторожна, подруга. Может статься, твой редактор будет не очень доволен. Мало того, он может огорчиться. А если огорчится, может и рассердиться. Осерчать может, и еще как осерчать.

— Ты считаешь, меня могут уволить?

У меня чуть чай из носа не брызнул.

— Ну да, только я не бабки твои с дедками имел в виду, — говорю, — я развивал мысль в том плане, что тебе могут грозить куда более грустные последствия.

— Понимаю. Дело может обернуться плохо.

Дальше ковырять эту тему не было смысла. Я быстро доедал порцию, а она грызла свой сухарик. И толстела, толстела прямо на глазах.

— Только будь осторожна, когда станешь составлять список.

— Список?

— Ну да, типа список. Ты сама слышала — мы считаем, что в округе плетется заговор. Ты решила разобраться, нащупать какие-то звенья. Поэтому надо составить типа список — имена, даты, события и прочее, собрать доказательства, верно?

— Ну, верно, я начала что-то вроде этого прямо в редакции, вероятно, надо бы держать эти записи в более надежном месте, как ты считаешь?

— Молодец, девочка, правильно мыслишь.

Оставалась одна маленькая проблема, которую я хотел с ней провентилировать.

— Знаешь, Бриджит, — говорю, — я хотел еще кое о чем тебя попросить относительно списков, которые ты составляешь.

— Да, я слушаю, Ники.

— Когда будешь составлять списки, туда попадут конкретные люди, которыми потом заинтересуется полиция, понимаешь? И это могут быть люди, которые в прошлом, так скажем, совершали разные проступки, ты понимаешь?

— Ну да, в этом, собственно, и смысл, разве нет?

— Вот именно, да… да, конечно. Только, видишь ли, подруга, когда поднимется вся эта буча, мы тебя очень просим… чтобы ты, это самое, полегче — с одним-двумя мелкими нарушителями, которые в этом деле типа сбоку припека, ты понимаешь, что я имею в виду?

— И кто эти люди?

— Да, к примеру, кореши мои — Джимми, Дин, может, еще кто. Ты должна понимать: есть вещи, которые большие люди не хотят, чтобы маленькие люди делали, да и вещи эти, прямо скажем, не совсем, строго говоря, законные, так?

— Ты хочешь сказать, это преступления? Ведь это вполне очевидно, Ники, не так ли?

— Ну… можно и так сказать, если тебе так больше нравится, ну да, преступления, типа того, — я хихикнул, — ну там всякое такое, за что тащат чувака в суд, а он, может, и не виноват вовсе, понимаешь, о чем я?

— Да, Ники, кажется, понимаю. Иными словами, ты хочешь, чтобы я отфильтровала информацию о преступлениях твоих приятелей на том основании, что некий преступный синдикат захватил их делянки и лишил средств к существованию, а преступления, которые они совершали, стал совершать сам, и об этом читателям сообщить можно, верно я тебя поняла?

Тут я почувствовал себя как на допросе в ДУРе.

— Ну… да, — говорю ей.

Хихикнула.

— Ладно, посмотрим, что можно сделать, Ники, — и лапкой своей меня по руке похлопала, — посмотрим, что можно сделать. Теперь насчет этого самого списка…

Все вышло не совсем так, как я планировал, но в конце концов мы занялись этим самым ее списком. У нее были повсюду связи, так что когда это дело закрутится, нам будет намного легче. К тому же черновичок у нее уже был, и она мне его показала.

— Во блин, спасибо, подруга, — говорю, — есть результат, есть. Ты спрячь-ка это понадежнее, а сама больше никуда не лезь, будь осторожна, слышишь? Ты слышишь меня?