Его оставили, пошли вперед, спустя только сутки вернулись, когда собирали комплекты «груза двести» для отправки погибших бойцов домой.

Острое чувство вины, затаенная боль. Жестокость. Много ненависти. Желание поскорее вернуться домой.

Потом Ромка и его взвод бегал по горам, выискивал лагеря боевиков-экстремистов, сидел в блок-посте, сдерживая натиск озверевшего и непонятного врага. Позже, после очередного ночного боя по устранению какого-то араба, командующего наемниками, к сержанту Бессонову подошел командир операции, попросил закурить и поинтересовался, чем тот собирается заняться «на гражданке». Роман опешил. Он ведь уже и забыл, что такое мирная жизнь без автомата в руках. Сказал, что не знает. Ему предложили работу, от которой отказываться не принято. Правда, дали время на размышление. И оно уже пошло…

Старая дача встретила его тишиной. Пасмурная погода резко отличалась от воспоминаний о солнечных днях, не давала поверить в то, что он вернулся домой. Скрипнули давно не смазанные ворота. Ромка осмотрелся по сторонам. Всё по-прежнему, в тоже время всё не так. Он сам изменился, загрубел, перестал радоваться мелочам, безумно устал.

Около крыльца стояла конура, где лежал Цейс. Ромка думал, что его и в живых давно нет, а он старый, облезлый, дождался хозяина. Опустившись перед ним на колени, Рома позволил обнюхать свои руки. Пес на последнем издыхании подполз к хозяину, и в душе поднялась давящая тоска, боль свернулась змеей и ужалила. Слишком много смертей он видел за последний год. Цейс стал той каплей, переполнившей чашу терпения.

Выскочила Лизка из дома. Показалось, что солнце появилось на небе, хотя хмурый июньский день укутывал дачный поселок серым покрывалом. Ромка подхватил сестру на руки, закружил, широко улыбнулся, искренне радуясь встрече. Девчонка выросла, вытянулась, обещала в скором времени превратиться в молодую девушку. От нее исходило необыкновенное тепло, способное согреть его заиндевевшую душу.

Потом они хоронили Цейса во влажной земле. Наконец-то, Роман провожал хоть одного друга, как подобает. Лизка тихо плакала. Сердце сжалось. Ему тоже хотелось вот так легко демонстрировать эмоции, позволить себе слабость, но он прекрасно понимал, что сломается, не выдержит, уйдет на дно в водоворот чёрной апатии, если разрешит себе выпустить сонмище демонов, наглухо запечатанных в душе. Когда Ромка сжал сестру в объятиях, то одиночество разлетелось на осколки. Опять в его жизни появился солнечный лучик, о котором хотелось заботиться, который не хотелось отпускать из объятий. Рядом с Лизой его окутывал сонный и мирный покой.

Находится в режиме постоянной готовности и ожидания боя Роман привык еще в армии. Проблем с новой «работой» не было. Прежде, чем его официально зачислили в штат новоиспеченного спецподразделения по борьбе с терроризмом, пришлось хорошенько попотеть и доказать, что не зря он носит гордое название десантник. Выдержав жесткий конкурсный отбор, Роман Бессонов получил лейтенантские погоны, постоянную работу, не предполагающую налаженную личную жизнь. У многих парней из его подразделения семьи имелись, были даже дети, но сам Ромка не хотел обременять гипотетическую жену известием о его случайной гибели.

Лизка оставалась единственной дамой сердца, о которой хотелось заботиться. Она по-прежнему слушала его, не перебивая, принимая любое настроение, смотрела невыносимо красивыми для двенадцатилетней девочки глазами. Рядом с ней дышалось легко и свободно, она не теребила по пустякам, не приставала с глупостями. Каждый его приезд она буквально светилась от радости, и на сердце у Ромки сразу же становилось легко. Сестра помогала скрашивать ему «режим ожидания», когда выдавались редкие выходные.

Друг за другом ушли из жизни бабушка и дедушка, с промежутком в несколько месяцев. Ромка стоически перенес их смерть, не подал вида, ходя на душе кошки скребли острозаточенными коготками. Он привык провожать друзей, но вместе со стариками ушло прошлое — уютный мирок детства. И, как всегда, маленький рыжий котенок согревал теплом, дарил спокойствие. Сестра внимательно смотрела серыми глазами, наивно верила в его неуязвимость, и внутри теплилась надежда, что ему есть, для кого жить, а у нее есть тот, кого надо ждать.

Когда она успела вырасти, превратиться в молодую девушку, Роман так и не понял. Общалась Лизка с ним с той же детской непосредственностью. Он не замечал, что сестра приобрела женские формы, стала выглядеть привлекательно. Всё время считал ее маленькой девочкой, которую надо держать подальше от искушений большого мира.

Заметив глянцевый журнал на ее кровати, Ромка сильно удивился, не удержался от того, чтобы присвистнуть. Оказывается, его Лизка под влиянием подруги-паршивки Вики начала интересоваться противоположным полом. Что-то резнуло по сердцу, оно быстро застучало в мощной груди. Не порядок. Лизка — неискушенная, нежная, домашняя девочка, любой может воспользоваться ее неопытностью. Стало жарко. Представив Лизу в объятиях мальчишки из соседнего двора Ромку передернуло.

В комнату вбежала виновница его плохого настроения, как не в чем ни бывало, плюхнулась на кровать рядом. И тут Ромка прозрел. Он столько лет блуждал с темной повязкой на глазах, она упала, но светлее и проще от этого не стало. Новый поток мыслей закружил, обескуражил, едва не разрушил обычный мир.

Он коснулся нежного лица, почувствовал гладкость бледной кожи, едва не сошел с ума от переполнившей нежности, когда провел большим пальцем по приоткрытым розовым губкам, моливших о поцелуе. Не смог принять новую Лизу, не поверил себе. Испугался перемен, хотел уйти, сбежать, чтобы разобраться, но она не позволила, привязала к себе, похлеще стального троса. Обвила руками, прижалась к спине.

Роман вздрогнул, почувствовав ее грудь, тело взрослой женщины: теплое, манящее, желанное. Попытался что-то объяснить, развернулся к ней, и Лизка исхитрилась, прижалась неумело мягкими губами к его сжатым губам. Сдержался, не поддался на провокацию, хотя чуть умер от жгучего желания попробовать ее, ощутить вкус, научить всему, что знает.

Искушение: сильное, пахнущее соблазном и медом, разжигающее кровь, дурманящее мысли.

Даже в «первый раз» он так не волновался. Смог сдержаться, выиграл схватку с самим собой, запер на замок крамольные мысли. Сестра! Она сестра. И будет только ею.

Два года Роман пытался быть с Лизой братом, получалось каждый раз всё хуже и хуже. Она менялась внешне, становилась привлекательнее каждый его приезд, волновала, дразнила, порочно вошла в фантазии. Лица других женщин стерлись из памяти, как следы на морском берегу, слизанные набежавшей волной. Осталась одна Лиза, от которой не было никакого спасения.

Ромка сдерживал себя, продолжал всячески баловать ее, проявлял братскую заботу, но внутри желание рвалось с цепи, как голодный пес. Он хотел закрыть ее от липких взглядов окружающих мужчин, готов убить любого, кто ее обидит. Роману нравилось будить ее по утрам, любоваться сонной улыбкой, нравилось шутить и смотреть на обиженные детские губы, которые вновь и вновь толкали его на грех.

— Анжелика, вот скажи мне, какого черта такая девушка, да еще с красивым именем забыла на войне? — Ромка скривился, когда медсестра ловко воткнула иголку шприца в плечо, ввела обезболивающее.

— Бес, еще одно слово, и я тебе рот зашью заодно, — хмыкнула она, продолжая методично обрабатывать рану. — Ром, ты ж меня на должностное преступление толкаешь. Тебе отлежаться надо.

— Лика, борт в Москву через два часа. Мне надо быть там, пусть даже «грузом двести», — хмыкнул он, пытаясь не смотреть на манипуляции медсестры.

Боли он не ощущал, еще не прошел накал обостренных эмоций после выброса адреналина. Отпустит его позже. Пока же явно ощущалось возбуждение, лихорадочный блеск в глазах четко указывал его состояние.

— Всё шутишь? У тебя ранение пулевое, — девушка хмыкнула. — Я рану обработаю, обколю, но в Москве будешь ходить на перевязки в обязательном порядке. Оказываю тебе первую помощь в полевых условиях. Меня главный за такое подвесит.