Жизнь крутила своё колесо, время бежало вперед. Ромка не заметил, как каждые выходные стал бывать у отца, брать с собой Лизку выгуливать Цейса во дворе. Занятие это стало чем-то сродни ритуала. Девочка жаловалась на обидчиков в детском саду, просила старшего брата разобраться, верила, что он самый сильный и лучший. Рома лишь хмыкал. Он-то прекрасно знал о своих способностях, правда, разочаровывать Лизу не стал. Не мог слышать, как она начинала хныкать, не переносил вида ее грустных серых глаз, из которых бегут потоки слез. Но лишь рядом с ним она не капризничала, моментально успокаивалась, вела себя на удивление рассудительно.

Подошла к концу школа. Вопрос о поступлении стал ребром, повис над головой Ромки дамокловым мечом. Отец договорился, его принимают на юридический факультет, но он-то всегда хотел быть кинологом. Стычки, отстаивание своей позиции ни к чему хорошему не приводили, обострялся своенравный, мятежный характер.

Рома решил не учиться, просто плыть по течению. Студенческая жизнь подхватила, понеслась бурной рекой, отнюдь не вдоль берегов гранита знаний. Постоянные загулы в общаге у приятелей, девушки, активно балующие своим телом, алкоголь сделали свое дело. Из универа студент Бессонов вылетел с треском. Новость, конечно же, преподнесена отцу в самом неприглядном свете. Опять стычки, ссоры, выяснение отношений. Непутевое чадо не собиралось быть юристом, а отец не собирался его тянуть на своей шее. Перестал давать деньги, которые Ромка давно уже складывал в шкатулку, не прикасался без особой нужды. Подрабатывал вместе с друзьями, ходил на железнодорожный вокзал грузить мешки из товарных вагонов. Платили прилично, на хорошую пьянку хватало.

Армия замаячила на горизонте вовсе не миражом. Повестка пришла незамедлительно. Напившись в хлам, Ромка отправился в парикмахерскую, остриг шикарную каштановую шевелюру, ожидал, что новый прикид вызовет ужас на лицах подруг, но и тут он ошибся. Выглядеть он стал не хуже, если не лучше. Открылись красивые скулы, стали более заметны выразительные глаза. Выстроилась очередь из желающих побаловать будущего защитника Родины женскими прелестями, чем он воспользовался не без удовольствия.

Единственным фактом, который тревожил Ромку по-настоящему, являлось отсутствие любви в его недолгой и такой богатой на приключения биографии. Вроде бы и парень видный, и нравится девушкам, и они ему не меньше, но ни одна блондинка, брюнетка или рыжая не могла сподвигнуть его на романтические чувства, не тревожила сердце, не дурманила и не горячила кровь. С физическим аспектом — полный порядок. Абсолютная гармония, не одна еще недовольной не оставалась. Только близости духовной не случалось, не обзаводился он постоянной девушкой, такой, с которой можно поговорить по душам, доверить свои мечты и надежды.

Доверял он Лизке, так ведь — сестра! Это другое…

С маленькой девочкой Роман мог спокойно слушать любимую группу «Кино», не ожидая привычного: «Не, ну чё за фигня? Давай лучше „Ласковый май“ послушаем». С Лизой он мог откровенничать, не боясь насмешки и непонимания. В такие моменты из наивной и тихой малышки сестренка преображалась в серьезную, рассудительную особу, хотя ей совсем недавно стукнуло восемь лет. Лизка слушала Ромкины откровения не перебивая, смотрела внимательными глазами, напоминавшими грозовые облака, казалось, прямо в саму его суть. Она всё понимала, даже если он молчал. Хватало одного прикосновения горячей ладошки к его руке, чтобы он ощутил спокойствие, унял мятущуюся душу.

В армию идти совершенно не хотелось. Жизнь «на гражданке» привлекала гораздо больше, чем вечные «упал, отжался». Отец и дед, в удивительном единодушии, твердили: «Там из тебя всю дурь выбьют! Пойдешь, отслужишь, человеком станешь». Правда, папа малость схитрил и договорился в военкомате о судьбе призывника. Однако Ромка, как всегда, сделал всё по-своему. Всему виной характер, не успевший выветрится подростковый бунт. Пошутил с председателем призывной комиссии. Роман думал, что пошутил. Товарищ капитан понял: ему нахамили, причем нагло. Почти солдат нарушает субординацию. Не порядок! А непорядки караются жестоко уставом. Запрещены они. И призывник Бессонов вместо уютного и теплого местечка в ближнем Подмосковье прямиком попал в «учебку» на Северном Кавказе. Из Ромки решили делать десантника, самым радикальным способом.

Армейские будни в самом начале казались адом кромешным. Высыпаться не получалось в принципе. Отбой в десять вечера остался записанным в уставе и распорядке. После того, как в казарме гас свет, начинались воспитательные меры, применимые к «духам», коим Ромка и еще таких же десять человек были ровно полгода. Били их долго, часто и со знанием дела. Кто-то ломался, соглашался стирать чужие портянки, боялся, дрожал. А кто-то упрямо поднимался, отплевывался кровью и шел вперед. К последней категории принадлежал и Роман. Он сопротивлялся до последнего, не делал и шага назад. Бессчетное количество раз умывался кровавыми соплями. Поначалу «деды» смеялись, потом удивлялись, ну а позже поняли — дело плохо, такого подчинить не удастся, стали если не уважать, то, по крайней мере, старались лишний раз его не трогать без дела. По делу, кстати, тоже.

Ромка возблагодарил спортивные секции, в которых занимался в школе. Бокс и легкая атлетика не прошли даром. Ему относительно легко давались марш-броски и основы самообороны. Прыжки с парашютом приносили дикий восторг, пришедший на смену боязни высоты и падения. Склонность к адреналиновой зависимости проснулась, поднялась из глубин бессознательного. Вскоре Роман Бессонов стал отличником военной подготовки, а потом уже и долгожданный дембель замаячил на горизонте. Два года пролетели пущенной стрелой.

У армейских друзей обнаружились проблемы амурного характера: девушки не приезжали на присягу, не часто писали письма, а некоторые вообще, сразу же отказывались ждать защитников Родины, верных солдат неба. То и дело слышались разговоры: «Приду — убью!». Случались случаи дезертирства для разборок с неверными подругами. Только Ромка и его друг Серега Титов ухмылялись. Их никто не ждал, не обзавелись в восемнадцать лет постоянными девушками. Писали им письма исключительно сестры. Лизкины каракули Ромка бережно хранил. Сам писать ленился. Никогда ему не давались школьные сочинения на тему: «Как я провел лето».

Однажды часть подняли среди ночи по боевой тревоге, выдали автоматы, и при полной амуниции загрузили в самолеты. По месту прибытия объяснили, что бои будут локального значения, в черте города. И началось. Если первые дни в учебке казались адом, то Ромка понял, что страшно ошибался. Учебка — чистилище. Ад же разверз свою пасть в некогда красивом южном городе.

Авиация наносила «точечные удары» — остовы зданий зияли провалами темных окон и копотью. На крышах засели снайперы. Постоянно слышны автоматные очереди, гул моторов танков и бронетранспортеров. Надо стрелять, идти вперед, выполнять команды. Их к этому готовили, учили устранять противника сотней способов: огнестрельным и колющим оружием, если надо и голыми руками. Однако в учении хоть и было тяжело, но в бою стало не легче. Страх то и дело просыпался, жалил и скулил, не давал сосредоточиться. Дикая паника не только следствие инстинкта самосохранения, но и результат осознания — надо стрелять в живого человека. Запрет, внушенный с детства, еще долго сидел в голове, пока Ромка не попал под шквальный огонь. И он ответил, спустил курок. Не думал, попал, не попал, главное — ответил. Цепная реакция запустила колеса и шестерни механизма агрессии; война оскалилась, показала свой страшный лик.

Первая потеря врезалась навсегда в память, оставила шрам, кровавый рубец. Серегу, лучшего друга, «снял» снайпер, когда тот не вовремя высунулся из-за укрытия бронетранспортёра. Только потом Роман понял, что мишенью был он, но Серый вовремя заметил, оттолкнул его, принял пулю на себя.

Остекленевшие глаза, струйка крови, сбегающая вдоль подбородка, застывшее тело.