Ладонь Алекса легла ей на затылок, зарылась в волосы цвета спелой пшеницы с карамельным оттенком; он прижал ее лицо к своему, будто боялся, что она ускользнет, исчезнет, как туманная дымка летним утром. Его губы с жадностью принялись ласкать ее губы, наполняя поцелуй волнующей пыткой, сладостью на грани боли. Их языки столкнулись, сплелись ивовыми ветвями, танцующими на ветру. Поцелуй набирал обороты; хриплому рычанию вторил томный стон, распаляющий и заставляющий желать большего.

Лиза обвила его руками, прижалась так, как будто хотела спрятаться в нем от всего сущего. Ей показалось, что сейчас она стала мягким и податливым воском, принимающим любую форму. Алекс управлял ее телом, разумом, чувствами.

Исчезло время, секунды не стремились вперед, они застыли, погрузив мир в хаос. Он оторвался от ее рта, принялся ласкать шею, медленно спускаясь к обнаженным плечам и вырезу на платье, за которым скрывалась нежная грудь. Лиза застонала, запустила руки в его волосы, перебирала жесткие пряди, завивающиеся на концах.

Абсолютная, непогрешимая уверенность: Ромка, живой, любимый, желанный! Необходимый ей, как воздух легким, как солнце — лету, как дождь — плодородной земле. Его вкус, его руки, губы, дарящие невыносимо нежные ласки, заставляющие душу вылетать из тела. Только он, здесь и сейчас. Близкий и бесконечно далекий, живущий под другим именем и иными привычками, делающий вид, что не узнал ее.

Алекс немного отстранился от нее, придерживал руками, чтобы Лиза не упала. Она прильнула к нему, уткнулась носом в вырез на рубашке, ощутила знакомый, еле уловимый запах бергамота и имбиря, нежно провела губами по его шее, едва сдерживаясь от желания замурчать, подобно довольной кошке. Хорошо, тепло, уютно. Так, как должно быть с сотворения мира. В колыбели его объятий все тревоги испарились, как их никогда не существовало.

— Я так сильно люблю тебя, — тихо прошептала Лиза. — Ждала, верила, что ты вернешься. Не могу теперь поверить, что я не сплю, и ты мне не снишься. Всё это время я видела тебя, каждую ночь, слышала, как ты меня зовешь…

— Ты что-то сказала? — переспросил Алекс, перебирая ее волосы, проводя подбородком по ее макушке.

— Я люблю тебя, — громче повторила девушка.

— Лиза, говори по-немецки, я ничего не понял, — спокойно произнес он, однако от нее не укрылся факт, что сердце пропустило пару ударов, сорвалось в галоп и затарабанило в груди, как преследуемый человек стучится в первую попавшуюся дверь, надеясь спрятаться за ней от опасности.

— Всё ты понимаешь, — так же спокойно сказала она, усмехаясь. — Не отпущу тебя теперь, даже не старайся.

— Hasi[1], meinesu? dumirnotigbist[2], — услышала Лиза, поежившись от дыхания, щекотавшего шею.

Чужая речь не исказила нежных интонаций, наполнилась нужным смыслом. Нежность зародилась в животе, сладко защемило сердце. Это «Hasi» с придыханием, с ленивой хрипотцой она готова слушать снова и снова, даже готова променять на: «Люблю тебя, Лизка», — медленно всплывающего из илистого дна реки воспоминаний.

— Давай сбежим отсюда? — спросил ее Алекс.

— Давай, — она готова делать, что угодно, идти за ним на край света, лишь бы больше не расставаться, лишь бы вновь ощутить вкус его губ, почувствовать себя живой в сильных руках.

Лиза зябко передернула плечами от дуновения ветерка, решившего разгуляться среди стриженых кипарисов и томящихся среди ночной мглы розовых бутонов. Несколько лепестков опали на траву, запутались в подоле вечернего платья. Алекс снял пиджак, накинул девушке на плечи. Одной рукой приобнял, прижал к себе.

Вновь чувство дежавю окутало, словно кокон гусеницу, чтобы та вскоре стала бабочкой, расправила крылья. Лизка вспомнила пустые школьные коридоры, удивительное и легкое спокойствие, как будто к ней вернулось ощущение изначальной целостности. Еще недавно она была одна, чувствуя постоянно, что ей чего-то не хватает. Тогда вернулся Ромка…

Теперь же с ней рядом зрелый, красивый мужчина, такой родной и, одновременно, чужой, привыкший соблазнять женщин, дарить им чувственные ласки. Он не страшится возникшего между ними притяжения, не отступает назад, крадучись по минному полю эмоций. Всё вернулось на свои места. Лиза стала собой. Живой. Настоящей. Вот она — ее вторая половинка, которая предназначена ей судьбой.

— Куда мы идем? — спросила девушка, безропотно следуя за Алексом.

Они миновали отсыпанную гравием дорожку, ведущую вглубь патио, вышли к двум высоким кипарисам, растущим около стены, скрывавших за своими стволами небольшую калитку.

— Я хочу показать тебе одно место. Надеюсь, ты не против спартанской обстановки? Не хочу больше оставаться здесь. У меня дома слишком скучно, уныло. Большая квартира высоко в небе. Много стекла. Весь город виден, как на ладони. Это слишком обычно для меня.

— Для меня тоже. Я жила в примерно такой же квартире. Пока не рассталась с парнем. Мне все время казалось, что я одалживаю такую жизнь на время.

— Ты сейчас свободна? — поинтересовался Алекс будничным тоном.

— Я всегда была свободна. Ждала одного человека, хотя и обещала ему в нашу последнюю встречу, что не буду ждать и надеяться на чудо, — Лиза почувствовала, как ладонь, сжимающая ее плечо, напряглась.

Алекс резко остановился, развернул ее к себе и приник губами в поцелуе. Властный, глубокий, лишенный всякого намека на нежность, дарящий безумное желание, заставляющий сердце исступлённо дергаться в груди, словно оно марионетка, подвешенная на шелковый шнурок.

Лиза застонала, прижалась к нему, хотела закинуть на Алекса ногу, но поняла, что неудобное шелковое платье сковывает движения. Ей хотелось наплевать на здравый смысл, на то, что их могут увидеть. Желание взорвало мозг, потекло по венам, артериям, заполняя вместо крови всё тело. Она долго ждала, и теперь любимый мужчина рядом, также сходит с ума, готов овладеть ею, прижав к высокой стене в чужом саду.

Алекс резко отпрянул, тяжело дышал, но не выпускал Лизу из кольца своих рук.

— Hasi, du machst mich verruckt. Verzeih[3], — прошептал он, покрывая ее лицо невесомыми поцелуями, еще крепче прижимая к себе, поглаживая рукой нежный холмик груди, выделяющийся из-под лифа вечернего платья.

Снова обжигающая страсть сменилась нежностью; в животе закружился вихрь, поднялся до головы, сделав ее легче перышка. В ушах шумело, губы горели огнем, требуя продолжения. Лиза чувствовала прикосновение твердой груди к себе, вдыхала дурманящий аромат его кожи, и ей хотелось, чтобы этот миг наслаждения застыл в вечности.

— Пойдем, — произнес Алекс, вновь увлекая ее за собой, придерживая за плечи.

Он открыл калитку, которая даже не подумала скрипнуть. Работники особняка знали свое дело, от работы не отлынивали. Около забора блестела в свете уличного фонаря золотистая спортивная машина. Марку Лиза не смогла разобрать, да она не особенно и старалась. Алекс нажал на брелок сигнализации. Автомобиль пискнул, мигнул фарами, дверцы поднялись вверх, как крылья летучей мыши.

— Готова? — произнес Алекс, садясь за руль.

— С тобой — на край света, — засмеявшись, ответила Лиза, рассматривая хищный профиль, губы, растянутые в усмешке, упрямый подбородок в призрачном освещении приборной панели машины.

Сейчас ей было откровенно всё равно, куда они едут. Она твердо знала, что произойдет в неведомом ей месте. Наконец-то, она почувствует его, позволит сбросить все маски, поможет вернуться к ней. Плевать на то, что рядом Алекс. Она будет любить и Алекса, не смотря на то, что это ее единственный и желанный Ромка.

Легкий ветерок шелестел листвой старого дуба, запутался в кроне; ласково касался лица, даря умиротворение и сонный покой. Солнце согревало теплом, весело посмеивалось с высоты, заставляя солнечных зайчиков играть в салочки в зеленой траве, еще не успевшей зачахнуть от пыли и летнего зноя.