Желудок скрутился в тугой узел, сердце затарабанило, подскакивая к самому горлу. Наблюдая за тем, как отчим играет с Сережкой, Лиза увидела отца своего сына, и выдержка медленно убегала прочь, будто в наполненной до краев ванне выдернули пробку. Она не представляла их встречу, не хотела тешить себя иллюзиями, решила дождаться возвращения Беса, чтобы потом своими глазами видеть, как он будет возиться с их малышом. А сейчас хотелось плакать, тихо поскуливать в унисон Цейсу. Слишком уж дядя Саша походил на Ромку, да и Сережка к нему тянулся, иногда в его детском лепете проскакивало слово «папа», по адресованное деду.

— Лиз, вот сейчас только не ври мне. Договорились? — произнес отчим, поправляя на внуке майку с героями очередного диснеевского мультика и отпуская Сережу назад, к виляющему хвостом щенку.

— А я никогда и не врала, — произнесла девушка, борясь с подступающими рыданиями.

— Только правды никогда не говорила, — хмыкнул в ответ дядя Саша. — Можно подумать, что я уже из ума выжил, раз седьмой десяток разменял. Только родную кровь всегда узнаю. Цвет волос и кудри мне от матери достались, а потом по наследству к Ромке перешли. Я тут недавно фотографии смотрел, да и сына хорошо в детстве помню. Когда из роддома тебя встречали, то сразу Ромка показался в мелком. Меня не обманешь. Хватит, Лиз. Где ты его встретила?

— Дядь Саш, ты о чем? — пролепетала Лизка, понимая, что уже не выпутаться.

Отчим, словно взглядом прожигал, заглядывал в самые потаенные уголки души, где хранились все самые счастливые минуты, проведенные с Ромкой. В той же сокровищнице рядом лежали картинки из единственной ночи в Вене.

Лизе вдруг всё надоело. Она устала держать в себе чаяния, надежды, ожидания. Ее жизнь подчинена секретам, тайнам, страхом того, что правда может сильно ранить, если не убить, близких людей. Хватит, надоело! Надо ведь подготовить родителей к тому, что скоро она может навсегда уехать с тем, кого привыкли считать погибшим.

— Всё о том же. Сережка — мой внук родной. Сын Романа. Только я думал, что ты внука мне родишь еще в восемнадцать лет. Не вышло. Значит, объявился, позвал тебя в Вену?

— Нет! Не так всё было. Я случайно увидела его, думала брежу, испугалась, но позвала, мы разговорились. Его звали Алекс. И он ни разу со мной по-русски не заговорил, — не хотелось смотреть в глаза отцу, который похоронил сына, а теперь, пытается проглотить горькую правду — его обманули.

— И ты фамилию мою взяла, сына на нее записала, прочерк в отчестве оставила специально. Вернется, да?

Лиза кивнула в ответ, шмыгая носом.

— Не опасно это для тебя? Для всех нас? Когда Романа в другое ведомство переманили, я только об одном просил — семью не подставляй! Не хотелось, чтобы в один день к нам в квартиру ворвались люди в масках и перестреляли, чтобы ему отомстить. Я знал, на что он подписывается, что за всем этим будет. Не увидимся долгие годы, а если увидимся, то тайком. Да что я ему сделаю? Взрослый мужик, сам выбрал свой путь. За тебя только обидно было… А потом, когда эту чертову звезду прислали вместе с «цинком», то я понял всё, с бывшим командиром Ромкиным кое-что перетер. Хотел с тобой с глазу на глаз поговорить, да не решался, боялся еще больнее сделать. Ты ж как тень ходила, майки его перебирала, не верила в «правду» о геройском поступке. Потом Макс появился, решил, что у тебя всё прошло. Ошибся…

Слова больно стегнули плетью. Лиза ошарашенно смотрела на отчима, пытаясь осознать полученную информацию. Значит, не она одна жила надеждой на возвращения Ромки? Его отца тоже не удалось запутать, отвлечь? Получается, дядя Саша догадывался не только о том, что сын жив, но еще об их чувствах?

Стало трудно дышать, легкие отказывались работать, в глазах цветные пятна выводили причудливые и залихватские па неизвестного танца. Их тайна, запретный плод, который так сладок, оказался простеньким секретом Полишинеля. И те сказки, которыми хорошо, красиво и логично «кормил» ее Ромка с семнадцати лет, оказались его собственными домыслами! Дядя Саша, похоже, только рад за них, за то, что у них мог быть ребенок еще много лет назад.

Ох, Ромка! Глупый мальчишка, который всё пытается идти наперекор отцу, и пытающийся его не разочаровать одновременно. Если бы не та работа, на которую его отправили без права на отказ, то всё могло сложиться иначе. Можно было не скрываться, не целоваться тайком, медленно умирать, понимая, что так можно себя вести лишь в уединённом месте. Сожаление ранило, резануло осколками раздавленной уверенности, что Рома всё сделал правильно. Да что теперь причитать? Прошлое не исправить. Да и в причитаньях до смешного мало толку.

— Нет, не опасно. Скоро Ромка вернется домой. Я не знаю, что будет дальше. Скажет, надо уехать в другой город — уеду без лишних вопросов. Скажет остаться — буду только рада.

— И о Сережке он же не знает ни черта, верно? — усмехнулся дядя Саша.

— Я о Ромке тоже не знаю ничего, кроме одного — вернется со дня на день. Дэна встретила, когда мы с Цейсом во дворе гуляли на детской площадке. Тот поинтересоваться приходил, как дела, надо ли передать что-нибудь. И тут Сережу увидел, заулыбался, как дурак, сразу всё понял. Еле упросила его не говорить ничего, с условием, что мы его потом на свадьбу пригласим свидетелем.

— Ну и правильно, Лизок. Пусть сюрприз будет бывалому разведчику, — отчим сразу повеселел, подмигнул девушке.

— Дядь Саш, а ты, что делать будешь, когда Ромку увидишь, спустя столько лет?

— Не знаю. Возможно, по морде съезжу, а потом уже обниму гаденыша. Лизка, не лезь в наши мужские разборки. Я ж его люблю, не меньше, чем ты. Только выражается всё по-другому.

— Хорошо, не буду, — улыбнулась девушка.

Отчим поцеловал ее в висок, поднялся с прогретого солнцем пледа, направился в сторону дома.

Лиза легла на спину, растянулась на траве, заложила руки за голову. К ней подошел сын, шлепнулся рядом, принялся перебирать длинные волосы цвета спелой пшеницы.

Солнце пробивалось сквозь кроны деревьев, купало в золотом сиянии, ветерок продолжал неспешно перешептываться с листьями, а по небу бежали белые облака, менялись местами, поражали воображение всевозможными фигурами зверушек и волшебных существ.

— Небо — оно общее! Захочу и буду смотреть!

— Только молча, договорились?

— Ты же меня никогда не оставишь, правда?

— Правда.

Давний разговор всплыл на волнах памяти, заставил улыбнуться и одновременно сморгнуть слезы. Сережка нашел какую-то травинку, взял ее в рот, тот час стал отплевываться от горечи стебелька. Поцеловав сына в макушку, Лиза уложила его рядом с собой, продолжила смотреть на лазоревый шатер, раскинувшийся над ее полянкой, маленьким безмятежным мирком, который они скоро будут делить на троих…

Красный шар, уходящего за горизонт солнца, напоминал незаживающую рану на сердце. Дневной свет, умирая, кровоточил в огне заката, окрашивая небо в багряные тона. Океан неспешно катил величественные воды, рокоча прибоем. Волны с пенным шелестом омывали песок, и тут же забирали частичку суши с собой, торопились вернуться к материнскому лону Карибского залива.

На душе тревога, который день, плясала джигу, подначивая делать глупости и отключая осторожность, которой он всегда руководствовался. Впервые пугала не неизвестность, а намечающаяся конечная точка на пути следования.

Хотелось бросить всё к черту, получить визу в Российском посольстве на имеющийся паспорт и прямым рейсом улететь в Москву. Тамродные люди, старая дача, вечно скрипящая калитка, заросший осокой и васильками палисадник, где осталась частичка безмятежности, покоя, а на небо смотрит любимая девочка с волосами цвета спелой пшеницы. Здесь же — море, пальмы, страстные танцы до утра, темпераментная речь, а так же лениво текущие дни, влачащие себя подобно огромным черепахам, которых выбрасывает после шторма на берег. Надоело. До одури надоело неспешное существование в другой части света, словно в иной вселенной, где нет никаких напоминаний о тех событиях, которые привели его сюда.