— Еще скажи, разжалует и на «губу» отправит. С Димкой я договорюсь.

— Кому Димка, а кому и Дмитрий Викторович, — Анжелика принялась дальше обрабатывать рану на плече Ромки, тот закрыл глаза, попытался расслабиться. — Строгий он, особенно со мной.

— Не переживай. Всё будет хорошо. Главное, мне в Москву сегодня надо попасть.

— Жену с любовником застукать хочешь?

— Нет у меня жены. У сестры сегодня выпускной бал, обещал, что приду. Она ждет. Не могу я ее подвести, — медсестра лишь хмыкнула. — Ты так и не сказала, Лика, что делаешь в Шали. Палаточный лагерь, и зимой и летом одни и те же условия, личной жизни никакой…

— Я Анжела, — в теплых карих глазах появились лукавые огоньки, золотисто-рыжая челка упала на глаза. Девушка помотала головой, убирая непослушные волосы. — Сто раз тебе говорила, не называть меня «Лика». Вот скажи мне, Бес, сколько платят медсестрам в районных больницах?

— Догадываюсь, что немного, — ответил Ромка, ловя в очередной раз сходство девушки и его Лизки. Правда, первой уже давно не семнадцать, да и формы у нее более пышные, женственные. И никаких желаний, кроме братской заботы Лика не вызывала.

— Вот, — протянула она. — У меня есть младшая сестра, учится в институте, родители тянуться из последних сил, живут в глубинке. Я же хочу и им помочь, и себе на безбедную старость заработать. Контракт в «горячей точке» — выход.

— Замуж бы ты вышла лучше.

— А ты бы женился! — съязвила она, фиксируя повязку на его плече лейкопластырем.

— Я с радостью на тебе женюсь! — откидывая брезентовый полог армейской палатки, внутрь зашел Дэн, с букетом желтых, розовых и бордовых роз. — Вот, тебе, моя кудесница.

— Костенко! По законам военного времени за мародерство знаешь, что полагается? — засмеялся Ромка. — А потом еще удивляемся, почему местные нас не любят. В каком дворе цветы обнес?

— Я их купил! — возмутился приятель, поглядывая на Анжелу.

Девушка покачала головой, но розы взяла. Денис не то, чтобы был влюблен в медсестру, но считал себя обязанным оказывать ей знаки внимания и всячески помогать. После очередной стычки в горах с бандформированием его ранили, причем тяжело. Перевозить на «вертушке» во Владикавказ представлялось нелогичным: попросту умер бы по дороге от тряски и отсутствия необходимого оборудования. Главный хирург принял решение оставить его в палаточном госпитале. Выпала смена Анжелики. Третий человек за ночь умирал, не спасали реанимационные меры. Сил не оставалось. Даже циничному терпению медсестры-анестезиолога пришел конец. Она расплакалась, не смогла сдержаться. Всегда остро реагировала на смерти во время дежурств. Со всей силы, от безысходности, со словами: «Ненавижу! Как вы мне надоели все!», — ударила по грудной клетке Дэна. Аппарат перестал пищать, показывая сердцебиение. С тех пор Денис считает себя ее «крестником».

— Так! Кавалер с цветами, забирай своего командира, проследи, чтобы он в Москве на перевязки ходил и рентген сделал. Вдруг, ребра сломаны, — кивнула она на гематому, виднеющуюся на груди. След от пули, которая угодила в пластину бронежилета.

Дэн подмигнул Анжеле, подождал, пока Роман набросит на себя верхнюю часть черной формы, скрылся за пологом палатки.

— Ты чудо, Лика, — Роман чмокнул девушку в щеку и вышел на улицу.

Солнце посмеивалось с небес. На горизонте тянулись цепью горы, убегали за край. Невозможно было поверить, что еще несколько часов назад здесь гремели взрывы, раздавались автоматные очереди, старики, женщины и дети прятались в темных подвалах по домам.

Ромка закурил, глядя на Дэна, который мялся и не знал, как начать разговор. Дружба являлась сущим нарушением субординации, но Ромка давно уже плевал с высокой колокольни на многие уставные вещи. За что бывал не раз вызван на ковер к вышестоящему начальству. Но как специалиста его ценили, уважали, выговоров за полевую работу не делали.

Бес сам позвал парня на работу, заметил его во время совместной спецоперации с десантниками. То ли он ему напомнил себя, семь лет назад, то ли Костенко напоминал Серегу, того самого, убитого по нелепой случайности вместо него.

— Не спешил бы в Москву так быстро, — проронил Дэн. — Отлежался бы денек, отоспался. Видел бы свою рожу. Заросший весь. Хорошо хоть наши тебя с боевиком не спутали.

— Я Лизке обещал. Надо будет — в багажном отсеке полечу. Кастет, ты меня знаешь. Не могу я подвести, когда обещание давал.

— Угу, — хмыкнул парень. — Как на свидание торопишься.

— Поговори мне! Лизка — моя сестра. Будешь на нее смотреть слишком часто, башку откручу! Понял? — то ли в шутку, то ли в серьез буркнул Роман, выбросил окурок и направился в другую палатку, искать экипаж самолета, чтобы договориться о перелете в Москву.

В Первопрестольной он оказался спустя шесть часов. Быстро привел себя в порядок, понимая, что на торжественную часть вручения аттестатов опоздал, пропустил обещанный Лизке вальс. На полной скорости заехав в школьный двор, по случаю торжества распахнувшего свои ворота настежь, Ромка поднялся по высоким ступенькам и столкнулся нос к носу с Викой. Девчонка окинула его недружелюбным взглядом, опасаясь нового витка нравоучений. Однако на разговоры с подрастающим поколением Роман сегодня не был настроен должным образом.

— Явился-не запылился, — хмыкнула Вика. — Лизка ревет в раздевалке. Тебя ждала почти всю ночь. Только не надо про работу. Понимает она, но всё равно ждет.

Роман окинул взглядом подругу сестры, не узнавая в серьезной девушке всегда язвительную и взбалмошную Вику.

— Ром, бери ее в охапку и вези домой. Побудь с ней. Хоть немного.

— Разберусь, — сконфуженно произнес он.

Не ожидал подобных разговоров от вечной язвы. Кажется, его и Лизкин секрет перестал быть таковым уже давно.

Лиза сжалась в комочек, тихо плакала в уголке. Рома подошел к ней, пытаясь не поддаться порыву, схватить на руки, прижать к себе, зацеловать до головокружения. Ее слезы ранили загрубевшую душу. Хотелось то ли убежать, скрыться, то ли ласкать её до изнеможения, чтобы вместо всхлипываний слышать тихие стоны. Пытаясь выбросить ненужные мысли из головы, он обнял ее, попытался согреть подрагивающие плечи, не заметил, как растворился в очередном потоке нежности, пробежавшем по сердцу.

Когда они ехали домой, то Роман старался сосредоточенно всматриваться в дорогу, включил музыку, лишь бы отвлечься от крамольных мыслей, не замечать выреза на платье, открывающего нежные холмики груди для обзора.

Что, если у нее всё прошло? И тут он со своими фантазиями и желаниями? Испугает? Серые глаза навсегда станут для него потеряны, он не сможет смотреть в них и видеть отражение себя. Не сможет прикасаться, хотя бы на мгновение, к зовущему, нежному телу. Хотелось выть от отчаяния. Нельзя поддаваться, нельзя вестись на провокации. Слишком давно не было женщины, слишком давно он запутался в разноцветных снах, в которых есть только девочка с волосами спелой пшеницы, ее полные губы и сладкий запах сливок, клубники и еще чего-то родного, необходимого.

Роман так и не понял, как позволил мягким губам скользить по коже, почему разрешил теплым пальчикам дотронуться до ссадины на груди. От Лизкиных прикосновений голова кружилась, ток пронзал импульсами нервные окончания.

Искушение: сильное, томящее, изначальное.

Его губы смяли ее губы. Вкус опьянил, ударил в голову, как самое дорогое и выдержанное шампанское. Он столько лет ждал, и вот, наконец, приник к нему, чтобы насладиться, распробовать, выпить до капли. Поцелуй нарастал, забирал остатки воздуха из легких. Девичья грудь дразнила своими очертаниями, видневшимися из-под майки. На ощупь она оказалась слишком нежной, не знавшей прикосновений грубых пальцев, привыкших чаще нажимать на курок пистолета, чем ласкать женское тело. Розовые соски тут же сжались, напомнив бутон розы.

Лиза томно стонала, просила еще. Она хотела быть его, умоляла, показывала, насколько готова стать прилежной ученицей. В девушке ожили запертые до этого момента инстинкты, и Роман медленно плавился под ее безумным натиском, страстно целовал, пробовал на ощупь нежную, белую кожу. Он представил, как бережно войдет в нее, медленно и осторожно станет двигаться внутри, чтобы не причинить лишней боли…