И вздрогнул, услышав впервые за многие часы слова своего невидимого и бессмертного спутника:

«О нет, это просто очень древнее искусство, мой мальчик. Некогда соплеменники Тилоттамы прославились своим удивительным мастерством. Они умели не только золотить и серебрить украшения и делать сплавы благородных металлов. Кроме золота и серебра знали они железо, медь и олово. Говорят, им были ведомы все тайны превращений, а умения их были так невообразимо разнообразны, что они могли ковать и огромное и крошечное, отливать целые леса колонн и плести цепи не толще человеческого волоса…»

Слова мудреца Тети подтверждались тем, что Бедр-ад-Дин видел перед собой. Необыкновенные превращения раскаленного бруска заставили слушать мысли наставника куда более прилежно, чем некогда юноша слушал даже самых любимых учителей.

«Рассказывают, что жил некогда достойный царь по имени Ананг Пал. Он правил справедливо и мудро, при нем расцвели науки и искусства. Легенды говорят, что царю этому были подвластны даже звери и птицы. Ананг Пал, дабы утвердить свое царство навечно, распорядился отлить колонну из чистого железа и поставить ее на голову закопанной в землю огромной каменной змеи. Повиновавшись, подданные колонну отлили и поставили. Прошло много лет, и одного из потомков царя Ананг Пала охватило сомнение. Он приказал сдвинуть колонну и посмотреть, есть ли в земле змея. И царь этот был наказан за неверие: империя рухнула…»

«Сколько же лет простояла эта колонна?»

«Она стоит до сих пор, мой юный друг. Царь Ананг Пал, как гласит легенда, правил в те времена, когда великий Искандер Двурогий был еще мальчишкой и не помышлял о походах через полмира».

«О Аллах милосердный и всемилостивый! Я и не мог представить, сколь древним может быть простое искусство кузнеца…»

«О, друг мой, оно много древнее, чем самые древние легенды о нем. Тебе, юный Бедр-ад-Дин, представилась изумительная возможность прикоснуться к мастерству столь старому, что даже я, глядящий на этот мир уже долгих две тысячи лет, могу назваться мальчишкой по сравнению с великим искусством металлургии…»

Безмолвная беседа не отвлекала юношу от помощи Тилоттаме. Раскалено-красная заготовка давно уже превратилась в узкую полоску, поблескивающую там, где к ней прикасался молот удивительного кузнеца. Правильнее было бы сказать, что Бедр-ад-Дину удавалось не мешать этому замечательному превращению, вовремя выполняя указания мастера, которые та произносила вполголоса.

Маг же продолжал свой рассказ.

«Высота железной колонны чуть более пятнадцати локтей[3]. После отливки ее украсили двумя надписями. На вид она очень проста – чуть сужаясь, поднимается до капители, которую назовут позже лотосовой капителью. Такие же колонны, но каменные, стояли во многих городах под рукой Аллаха всесильного и всемилостивого. Стояли они и в городе, что некогда пал к ногам Искандера-завоевателя, в Персеполе. До высоты человеческого роста колонна блестит так, словно отлита была лишь вчера – прикосновения паломников превратили металл в полированное зеркало. Лишь то, что лежит выше, заставляет поверить в необыкновенное искусство мастеров великой страны. Ибо черно-серая поверхность колонны не тронута ржавчиной. Со спокойным достоинством смотрит это удивительное творение сквозь века, заставляя сердца трепетать от удивления перед торжеством человеческих знаний и умений!»

«О Аллах милосердный!»

«Да, мой мальчик, я всегда удивляюсь и радуюсь тому, что сделано руками человеческими, куда сильнее, чем чудесам, которыми одаривают нас боги. Ибо создавая что-то великое, мастер сам поднимается до божественной сути, становясь, пусть и ненадолго, равным самому создателю мира…»

– Отлично, мой юный помощник! – проговорила Тилоттама, конечно, не догадываясь об этом безмолвном разговоре. – Очень скоро мы закончим. И тогда надо будет лишь дождаться восхода солнца!

– И что будет на восходе, о мудрый мастер?

– Солнце, восходя, прольет свои первые лучи на металл, который уже облила призрачным светом Луна. И союз этих светил дарует невиданную силу и крепость металлу, а коню, для которого выкована упряжь – спокойное послушание. Теперь ты сможешь управлять крылатым животным. Седло же, которое мы выберем после восхода солнца, удержит его на земле, позволив хозяину не оскорбить великолепного скакуна унизительным подчинением.

– Да пребудет с тобой милость Аллаха всесильного, мудрая женщина!

– О нет, юноша, я вовсе не мудра. Многому из того, что знаю и умею сейчас, меня научил мой возлюбленный, тот самый мастер из мастеров, Дайярам. Помни же свое обещание увезти меня с этого острова!

– Но почему ты хочешь уехать? Разве не стала ты здесь уважаемым мастером, равным самому Дайяраму?

– Стала, мальчик… Быть может, и более уважаемым. Но, поверь, я готова пожертвовать и именем, и уважением ради прекрасного мига соединения с любимым человеком, вдали от которого я пробыла столь неизмеримо долго!

Бедр-ад-Дин молча поклонился, ибо прекрасно понимал эту мудрую женщину. Он странствовал вдали от жены всего несколько месяцев, но страдал без нее каждый час своей жизни. И потому с удовольствием думал, что, соединив двух мастеров, сможет и сам приблизиться к великолепному мигу встречи с любимой, но сейчас такой далекой женщиной.

В молчании проходили минуты, бесшумно слагаясь в часы. Вскоре небосвод начал розоветь, затем налился алым сиянием, и наконец огненный купол светила показался над горизонтом. Упряжь, выкованная в лунную ночь и разложенная на песке, заиграла всеми оттенками сначала красного, а потом и золотого. Она словно впитывала солнечные лучи.

– Да пребудет сила и мудрость Аллаха всесильного над нами! – восторженно проговорил Бедр-ад-Дин. Ибо никогда еще рассвет не вызывал у него такой возвышенной радости. Юноша не подозревал, что эту ночь, проведенную у горящего горна, сложенного на берегу океана, он будет вспоминать еще очень долго. Ведь именно сегодня он научился не просто ковать металл, но ковать собственную судьбу.

Тилоттама смотрела на своего помощника. Да, перед ней вновь стоял старый уродливый горбун. Но она уже знала, что это лишь видимость. И потому понимала, что всецело может довериться этому странному заказчику.

– Что ж, мой юный друг, – тут женщина поневоле улыбнулась. – Настало время выбирать седло. Так каким, ты говоришь, оно должно быть?

– Царь аль-Михрджан говорил лишь, что это должно быть седло черной кожи, шитое золотом и шелком.

– Да будет так. Пойдем, друг мой.

Узкая дорожка вновь запетляла между огромными валунами, уводя мастера и его нового подмастерья к самому подножию скал, защищавших бухту.

Становилось жарко, но Тилоттама шла легко, будто не ковала она полночи удивительную упряжь, вспоминая уроки мастера из мастеров и всех тех учителей, которые отдали свои знания ради мига удивительного соединения ремесла и волшебства.

И вот показалось строение. Теперь перед глазами Бедр-ад-Дина выстроились в ряд седла. Шитые золотом и серебром, черной кожи и коричневой, с потниками из драгоценных шкур или тканей, сотканных в три нити… Вскоре от этого великолепия на глаза юноши навернулись слезы. Но Тилоттама все шла вдоль ряда, целеустремленно выискивая что-то, ей хорошо известное.

– Иди сюда, благородный странник, – позвала она. – Посмотри. Думаю, вот это то, о чем говорил царь.

Бедр-ад-Дин подошел ближе и начал рассматривать седло. Две высокие луки, отделанные благородной золотой вышивкой, наверняка позволяли наезднику удобно сидеть; черная кожа, отшлифованная до зеркальной гладкости, не давала в пути устать ногам; седельные сумки, непривычной для жителя страны Ал-Лат квадратной формы, были сшиты из бархата и украшены таким же узором, как и луки. Потник из шкуры какого-то неизвестного зверя был отделан длинными черными шелковыми кистями.