— Война-то скоро кончится? Кто победит, служивый?

И увечный докладывал:

— Царица немка у нас, не слыхал разве… Все секреты воинские неприятелю выдает. Вот и посуди, кто кого одолеет…

Подобные «пророчества» молниеносно распространялись по городу, как в лесах пожары.

В середине лета в Якутск прибыл купец Разбогатеев.

Приехал он под вечер, но многое успел: заглянул в учительскую семинарию, где никого из начальства не застал, но зато поговорил об Уосуке с гардеробщиком, на диво осведомленным о семинаристах для своей скромной должности. Затем Разбогатеев направился в собственную лавку.

— Как торговля? — вперил он немигающий взгляд в приказчика, ошарашенного нежданным прибытием хозяина.

— Торговля ничего, только…

— Что «только»? Хочешь сказать, вся выручка на моих шалопаев уходит? Ну-ка, дай реестр.

Приказчик выхватил из стола объемистую конторскую книгу.

— Так-так… Многонько… — нахмурился Разбогатеев, перелистывая ее. — Добро бы все это на пользу шло… Ты что же, паря? Соплякам вино отпускаешь, да еще целыми ящиками?

— Попробуй не отпустить, Николай Алексеевич. Такого наслушаешься…

— Ладно, проверю. Они что же, втроем вино берут?

Приказчик замялся.

— Говори!

— Не во гнев будь сказано, хозяин… а только якутенка твоего я и не вижу почти.

— Так я и думал.

Разбогатеев с силой захлопнул книгу и направился к дому Просвириной. Застал он лишь Уосука, читавшего книгу, да хозяйку. Старуха бросилась готовить ужин, а Разбогатеев устало опустился на стул напротив Уосука. Уосук испытывал смущение: в последние дни он совсем забыл о своем покровителе и перестал писать ему.

— Как учеба? — спросил Разбогатеев, положив на руку юноши свою тяжелую кисть.

— Хорошо.

— Верю. А как братья?

— Точно не знаю… — пробормотал Уосук, хотя знал совершенно точно, что Никола и Капитон не ходили в прогимназию уже несколько месяцев.

— Надо бы знать. Не так уж трудно зайти да спросить.

— Зачем? Мне они все равно не подчиняются, — вырвалось у юноши.

— А почему мне не писал? Не возражай. Нечего выгораживать лодырей. Сообщил бы: так и так.

Уосук опустил голову. Ему было не по себе. Товарищи по кружку так долго и настойчиво внушали ему, что Разбогатеев для него никакой не приемный отец, а классовый враг, что в конце концов убедили. Но одно дело — думать о человеке заочно, и совсем другое — встретиться с ним лицом к лицу. На расстоянии в шестьсот верст Разбогатеев был для него эксплуататором и врагом трудового народа. На расстоянии же в одну сажень сразу вспомнилось все: и мечты об образовании, и неожиданная помощь купца. Вспомнилось, что и в Якутске-то он живет за счет Разбогатеева…

— Ладно, — сказал Разбогатеев, по-своему истолковав молчание Уосука. — Больше они тебя обижать не будут. Я об этом позабочусь. А где они, кстати?

— Не знаю…

Уосук не врал: он никогда не спрашивал Разбогатеевых, куда они идут.

Вернулись Никола и Капитон к утру.

— Капитон! — залепетал Никола, увидев, что на его кровати кто-то спит. — Выволоки этого черта за волосы! С какой стати он валяется на моей постели? Я спать хочу!

Он пьяно свалился на стул и уронил руки.

— За волосы — это неп-плохая мы-мысль, — бормотнул Капитон. Он тоже подумал, что на постели Николы спит Уосук. Сдернув со спящего одеяло, он потянулся к волосам, как вдруг железные пальцы перехватили его руку.

— Никола! То ж папаня! — обомлел парень.

Хмель мгновенно вылетел у обоих.

— Молодцы… молодцы… — издевательски проговорил Разбогатеев, садясь на постели. — Так уклюкались, что и отца родного не узнают. Где ж это вас?

— Там! Там, — слабо махнул рукой Никола.

— Ну, а каковы успехи в ученье? Небось громкие?

— Эх, папань, — признался Капитон, — уж два месяца, как учителя не велели нам приходить на занятия.

— Что ж вы здесь делаете? — вскричал Разбогатеев. — Пьете да гуляете? Сколько денег зря перевели! Сколько продуктов!

— Нет-нет! Мы ничего не брали!

— Кто же лавку опустошил?

— Н-не ведаем… М-может, Иосиф?

— Не лгите! Иосиф вообще в лавке не бывает. Ему хватает того, что Мария Ильинична готовит.

Сыновья замолчали.

— Собирайте свои манатки. Поедете домой. Нечего добро по ветру пускать!

…Утром Николай Алексеевич пошел в учительскую семинарию. Преподаватели в один голос хвалили семинариста Токурова-Разбогатеева.

— Иосиф, — сказал Разбогатеев за обедом, — я очень рад, что в тебе не ошибся. Учись и дальше так же. Надежды мои на Николу и Капитона, как видишь, не оправдались. Ты теперь — моя единственная опора. Я от своего обещания не отступлюсь: пошлю тебя в Москву. Будешь настоящим, ученым коммерсантом. Дело мое с каждым годом расширяется. Взять хотя бы нынешний. По всей области засуха, а наш округ бог миловал. Закупил я продуктишков. С большой выгодой! Нынче за мясо, масло какую хошь цену дадут.

«Да, — думал Уосук, — для народа — горе, а для купца — радость. Чем хуже народу, тем лучше купцу. Неужели и мне быть таким?»

Он вспомнил рассказ Ярославского о «романовской коммуне». Как мужественно сражались с полицией борцы за свободу народа…

«Нет, я не буду таким».

— После обеда пойдешь со мной. Поможешь в делах.

— Хорошо.

«Я помогу тебе сегодня, но ты напрасно думаешь, что я буду служить тебе вечно. Я буду служить своему народу…»

Несколько дней таскал за собой Уосука Разбогатеев. За это время он успел сбыть множество товара, заключить с десяток новых сделок. Уосук делал вид, что изо всех сил стремится быть ему полезным.

— Иосиф, я тобой доволен, — сказал на прощание Разбогатеев. — Чувствует моя душа — быть тебе моим наследником. Держи!

Он протянул двадцатипятирублевый билет и какую-то бумагу.

— Что это?

— Доверенность на ведение моих дел в Якутске. Сам пока сделок не затевай, но если я дам знать исполни.

«В России революция!» Первый митинг.

2 марта 1917 года члены кружка «Юный социал-демократ» не на шутку встревожились: Ярославский не пришел на занятие, которое сам же назначил.

Почти год прошел с того дня, как он появился в кружке. За это время юноши узнали много нового. Они разбирались теперь в классовой и партийной борьбе, знали цели и средства борьбы пролетариата. Навсегда врезались в память рассказы Ярославского, Петровского и Орджоникидзе о Ленине…

Терпеливо учил Ярославский кружковцев и искусству конспирации. Вот почему полиция даже не подозревала, что в учительской семинарии существует подпольный марксистский кружок.

— Бояться врага не надо, — не раз говорил Ярославский, — но попадаться к нему в лапы не советую. Знаю по собственному опыту, — И добавлял: — Обмануть врага можно, но не думайте, что он глуп.

— Что же случилось? Неужели он не уберегся сам?

Кружковцы сидели опустив головы.

— Схожу узнаю, — встал Уосук.

— А если его дом оцеплен? — строго сказал Максим.

— Перед сыном Разбогатеева любой кордон расступится. Пока!

Помня наставления Ярославского, Уосук сначала прошел мимо дома, внимательно приглядываясь к нему. Занавески опущены, в окнах — темнота. Неужели засада? Войти или подождать? Если засада — что скажешь полиции, как объяснишь свое появление?

Днем пригревало, даже кое-где проклюнулись лужицы. С заходом солнца, как всегда в эту пору, мороз давал о себе знать. У юноши начали стыть ноги.

«Что же делать?»

Вдруг широко распахнулась дверь, и с самоваром в руках на крыльцо вышла Клавдия Ивановна Кирсанова — жена Ярославского. Она поставила самовар на скамейку и стала раздувать. Уосук с облегчением перевел дух.

— Емельян Михайлович дома? — пожалуй, слишком громко спросил он.