— От большевиков у нас секретов нет, — веско сказал Платон.

В воскресенье библиотека открывалась в два часа дня. Уосук не стал ждать и направился прямо в «музей». По пути он поймал какую-то бабочку и приколол ее булавкой к куску картона.

— Да-да, — отозвался на стук хозяин. — Ах, это вы? Что это у вас?

Уосук подал свой трофей. Глаза Губельмана радостно засияли.

— Подумать только — аполлон! А я уж думал, что этот вид здесь не обитает.

— А сколько всего на свете бабочек?

— Недавно вышла книга Кузнецова. Он пишет, что в мире существует 90 тысяч видов чешуекрылых, сиречь мотыльков. Из них в России 12 тысяч. А в Якутии сколько, по-вашему? Это, друг мой, неизвестно.

Уосуку все больше нравился ссыльный. Он находил в Губельмане сходство со своим любимым учителем — Староватовым.

— Вы, я вижу, бабочками не интересуетесь. А зря! Бабочки — часть природы, и притом прекрасная ее часть.

— Сегодня вечером у нас заседание кружка. Вы посетите нас? — быстро заговорил Уосук, опасаясь, что в комнату могут войти.

Губельман внимательно взглянул на него.

— Посещу.

— Тогда я зайду за вами.

Губельман поздоровался с кружковцами — с каждым отдельно, за руку, обвел всех пристальным взором.

— Ваш товарищ Иосиф попросил меня рассказать вам о карикатуре, которую… обнаружил в библиотечной книге. Где она? Ага, спасибо. Ну что же, друзья, я хорошо знаю этот рисунок. Он посвящен тому периоду, когда Российская социал-демократическая рабочая партия раскололась и власть в ней временно захватили меньшевики. Таковые, надеюсь, вам известны? Они то и стали объектом карикатуриста. Вот эта крупная мышь, которая «хоронит» большевизм, — главарь меньшевиков Мартов. Остальные мыши — тоже меньшевики. Как видите, мыши страшно рады, что «кот» умер. Однако большевизм оказался куда более живуч, чем они думали…

— А вы точно большевик? — спросил кто-то.

Губельман развел руками.

— За сие и сослан.

— А кто еще из большевиков сослан в Якутию?

— Немало. Ну вот, скажем, Григорий Иванович Петровский, депутат Государственной думы от рабочей курии. В Покровске отбывает ссылку Орджоникидзе. Есть и другие товарищи. Все мы — ленинцы.

— А видали вы… Ульянова-Ленина?

— Приходилось.

— Как? Где?

— Об этом я расскажу вам попозже. А теперь позвольте узнать, чем вы занимаетесь в кружке?

— Мы изучаем разную литературу, в том числе и запрещенную, — охотно начал Максим. — Только многого не пони маем. Вот недавно попалась нам брошюра, революционная вроде, и лозунг на ней красивый: «В борьбе обретешь ты право свое». Читали-читали…

— Где она?

Платон подал Губельману потрепанную книжонку.

— Это, друзья мои, программа эсеров.

— Эсеров? Вот черт!

— Мы хотим лучше знать жизнь и бороться за то, чтобы она стала лучше, — тихо произнес Платон.

— Товарищ Губельман! — с надеждой сказал Максим, — У нас к вам большая просьба: не могли бы вы руководить нашим кружком?

Все затаили дыхание.

— Гм… — сощурился Губельман. — А ведь вами руководить небезопасно! Изучаете программы запрещенных партий… Вот если бы вы занялись исследованием родного края, его природных богатств, тогда, пожалуй…

— Краеведение! — разочарованно вздохнул кто-то.

— Вы считаете такое занятие недостойным? А вот подумайте, подумайте! Потом скажете мне… через Иосифа. Я вас увижу, Иосиф?

— Обязательно! — откликнулся Уосук.

— Да, вот что еще. Хорошо бы вам забыть мою фамилию, чтоб не упомянуть ее случайно при посторонних.

— Как это?

— Зовите меня за глаза Ярославским Емельяном Михайловичем. Годится? Это моя партийная кличка.

Он попрощался с кружковцами.

— Провожать не надо!

И Ярославский тут же исчез.

— А еще большевик! — бросил Ксенофонтов. Собственной тени боится! Мотыльками да камешками занялся.

— Не болтай зря, — резко возразил Платон. Не знаешь разве, что все ссыльные под надзором полиции?

— По-моему, парни, Ярославский совершенно прав, — сказал Максим. — Нам же самим несдобровать, если семинарское начальство что-либо заподозрит.

— Вот именно. Если полиция увидит, что Ярославский с нами камешки собирает да мотыльков ловит, придираться не будет. А захочешь узнать что-либо серьезное — бабочки не помешают.

Все уставились на Уосука.

— Вот черт! — восхитился Платон. — Молчит-молчит, а потом как скажет!

Поездка на остров Хатыстах. «Близок час революции, друзья»

Первый день каникул Ярославский предложил кружковцам провести за городом.

— Захватим папки для гербария, что-нибудь пожевать — и на острова. Понаблюдаем природу, поговорим. А?

Уосук толкнул Платона локтем: «Вот видишь!» Платон понимающе кивнул головой.

Утром назначенного дня Уосук встал с восходом солнца. Он быстро умылся и шмыгнул в кухню перекусить. Там его и застала Мария Ильинична.

— Что так рано? Как будто и не каникулы, — удивилась она.

— Договорился с приятелями на острова. Гербарий собирать.

— Сказал бы вчера — приготовила бы чего-нибудь. А так придется тебе одним хлебом обедать.

Хозяйка, ворча, принялась заворачивать провизию.

Вскоре Уосук был уже у магазина Кушнарева. Внизу, в протоке, покачивалась на волнах большая лодка Емельяна Михайловича, купленная им для музея. Возле нее стояли Аммосов и Слепцов. Уосук бегом спустился к ним.

— Кажется, мы самые нетерпеливые, — засмеялся Максим, пожимая ему руку.

Обычно в протоке стояло множество лодок, привязанных цепями к деревянному причалу. В это утро их почти не было: истосковавшиеся за зиму по природе горожане уплыли на острова еще накануне.

Через полчаса все кружковцы были в сборе. Ровно в семь на берегу появился и Ярославский, в белом летнем костюме, с ящиком в руках.

— Это для гербария, — пояснил он.

Четверо семинаристов сели на весла, Ярославский ухватился за руль.

— Куда грести? — крикнул Максим. Руки его до хруста сжимали рукоятку весла, лицо сияло.

— По обстоятельствам, — усмехнулся Ярославский.

— Где рыбаков поменьше! — догадался Платон.

Дружно ударили весла. Гребцы оказались отменные: каждый сызмальства рыбачил. Вскоре далеко позади остался остров Хатыстах, дымящийся от множества костров. Вырулив к другому острову, наши друзья убедились, что и он занят.

— На стрежень! — скомандовал Ярославский.

Течение мощно подхватило лодку. Ребята притихли, ошеломленные силой и красотой Лены. Емельян Михайлович зорко смотрел вперед поверх их голов.

— Дружно взяли! — подмигнул он.

Через мгновение лодка ткнулась в песок.

— Да это Харыялах! — разочарованно воскликнул Исидор Иванов. — Тут же ничего, по сути, нет! Сюда и не забирается никто!

— Вот именно, — сказал Уосук, сдвигая Исидору картуз на глаза.

— Тихо! — поднял руку Максим. — Что дальше делать будем?

— Часика два посвятим гербарию. Меня давно интересовал этот остров, — сказал Ярославский. — Он какой-то необычный. Здесь растительность беднее, чем на других островах, и совсем другая.

— А мы думали, гербарий для вида… — уныло протянул Ксенофонтов.

— Вот как! И все так думали?

— Все, — признался Уосук.

— Значит, вы считаете необязательным изучать свой край? Нет, друзья. Тот, кто хочет преобразить свою страну, должен всесторонне знать ее — и историю, и культуру, и природные богатства. К тому же Якутия так плохо изучена! Кому, как не вам, молодым, пытливым людям, взять на себя это дело?

Кружковцы рассыпались по острову. Добыча оказалась небогатой, но Ярославский радовался каждой находке:

— Этого в моей коллекции нет… И этого… — И добавлял, сверкая очками: — Музей у нас будет что надо! Европа позавидует!