— Я же влюбился.

— В кого?! — взвыл Петр Аркадьевич, который явно подумал, что в обозримом будущем придется проводить еще одну экспертизу на установление отцовства. Или Юрий на самом деле больше не может иметь детей?

— Я ее уже разлюбил, — успокоил продюсера подопечный.

Мне стало по-настоящему жаль Петра Аркадьевича. Да этих двоих — Юрия с Аглаей — пусть земля ей будет пухом — должно хватить, чтобы уморить любого. Петр Аркадьевич явно обладает немалой внутренней силой и железной нервной системой, если справляется с такими подопечными. И ведь не знаешь, с кем труднее. А у него же еще сексапильные мальчики и бабушки… Может, хоть с бабушками меньше проблем? Надо будет потом спросить — из праздного любопытства.

— Любили вы вчера? — уточнил следователь.

— Да. Влюбился позавчера. А вчера решил покончить с этим делом. То есть уже сегодня. Я в расстроенных чувствах пришел к Лайке, но во второй раз уже не стал ее беспокоить. Она же сказала мне, что к ней Бардик придет. Бардик — хороший мужик, только не пьет. Но мы с ним один раз так хорошо посидели… Поговорили по душам, хотя он и не пил. И он, и я за Лайку убить готовы. О, кстати, а где Бардик?

— Бардик — это кто? — спросил следователь, глядя на продюсера.

Ответ на этот вопрос знала и я. Саркис Амбардамян был чемпионом мира по боям без правил. Аглая познакомилась с ним в ночном клубе, где Амбардамян отмечал очередную победу. Он на самом деле не пил даже пиво, но любил накрыть стол и посидеть с друзьями. Аглая мне про него много рассказывала и делала особый упор на размерах мужского достоинства в общем-то щупленького, невысокого мужичка, все тело которого (за исключением макушки, которая уже начала лысеть) покрывала обильная жесткая растительность черного цвета. В постели Амбардамян был зверь, в особенности после вынужденного периода воздержания. А он перед боями воздерживался минимум неделю, иногда две. Аглая звала его Бардиком.

— Вы вчера здесь видели Амбардамяна? — уточнил следователь.

Юрий покачал головой.

— Видел Фрукта.

— Это кто?

— Ну… Фрукт. Это я его так зову.

Я задумалась. Продюсер тоже не понял, о ком идет речь. Требовалась дополнительная информация.

— Фрукт выходил с начищенной мордой, — сообщил Юрий. — То есть выбегал. Мы с ним в дверях столкнулись.

— Когда вы первый раз здесь были или второй?

— Второй, конечно. Первый мне сама Лайка открыла. Я в видеофон позвонил, она меня увидела, пустила, денег дала, сказала, что Бардика ждет. Она уже расфуфыренная была, но еще не накрашенная. По мне так она и ненакрашенная прекрасна, но она чего-то еще собиралась то ли накладывать, то ли укладывать. Я в этих бабских штучках не разбираюсь. Вон у нее лучше спросите.

Юрий кивнул на меня. Но следователь не стал задавать мне никаких вопросов.

— Во сколько вы отсюда ушли в первый раз?

— Я что, помню, что ли? — удивленно посмотрел на следователя Юрий.

— И куда отправились?

— Да к четвертому корпусу. Тут пешком десять минут.

— Что вы там делали?

— Пел, — как само собой разумеющееся ответил Юрий.

— В какой квартире?

— Я не в квартире пел, а на улице. То есть я, конечно, вначале накатил… тут по пути пивной бутик, меня там все знают…

«Интересно, как певца или как постоянного клиента?» — подумала я, но не стала задавать вопрос вслух. Но на мой незаданный вопрос ответил Петр Аркадьевич. Он пояснил, что, когда пивной бутик был еще дешевым пивным баром, Юрий там хорошо погулял с друзьями, побил окна, поломал столы. Ущерб компенсировал продюсер. После строительства элитного квартала «с индивидуальной и неповторимой планировкой», в одном из домов которого мы находились, пивной бар превратился в бутик, хотя лично Петр Аркадьевич так и не понял странного сочетания слов «пивной» и «бутик».

— И что там сейчас? — заинтересованно спросил следователь, но явно не из профессионального, а из мужского интереса.

— Там два помещения: в одном продают пиво со всего света — в бутылках, банках, бочонках, и товары к пиву, а в другом — разливуха, конечно, не совсем такая, как бывала в советские времена на «пьяных углах», но а-ля советский пивной бар. Элитный тут не прижился, а как поменяли — все время народу полно, причем и из этих домов, и из «хрущевок» с «брежневками». Из этих домов также хорошо покупают дорогое иностранное пиво, из «хрущевок» покупают более дешевое, а иногда подарок себе делают, и друзья друзьям там подарки покупают. В общем, заведение процветает. А Юрию предложили стать его лицом. Там плакаты висят, фотографии. Иногда он там импровизированные концерты устраивает.

— Мне там бесплатно наливают, — вставил Юрий.

— Зачем же вы тогда к Аглае Станиславовне за деньгами приходили? — спросил следователь.

— Так мне цветы надо было купить. Кто мне цветы бесплатно продаст?

— А на концертах вам цветы не дарят?

— Дарят, конечно, хотя я всегда говорю, что цветов мне не надо. Цветы я сразу же женщинам дарю.

— Ему мужики на сцену бутылки выносят и ставят рядком, — сообщил продюсер. — Иногда бочонки пива выкатывают. Я организую доставку всего этого на дом. И олигархи всегда с собой дают.

Следователь повернулся к Твердохлебову.

— В общем, накатил я, еще с собой прихватил, чтобы горло смачивать, цветы купил и пошел петь.

— Юра, где ты вчера пел? — позеленел продюсер.

— Под окнами. Как раньше пели прекрасной даме. Народ собрался — и во дворе, и на балконы вышли. Слушали, меня поддерживали.

— Вы можете представить свидетелей вашего пребывания под окнами четвертого корпуса?

— Да там толпа собралась. Тысяча наверняка была. Еще жильцы. И патрульная машина.

— Коля, позови участкового, — попросил следователь.

Участковый, как оказалось, охранял вход в квартиру, в которой мы все находились, и сдерживал представителей СМИ, которые, как я поняла, уже собрались на лестнице в большом количестве. Участкового заменил кто-то из следственной бригады.

Следователь спросил, слышал ли участковый про вчерашний концерт под открытым небом. Участковый — молодой парень лет тридцати — ответил, что он не только слышал ПРО концерт, он сам на нем присутствовал и чуть ли не все их отделение присутствовало — кто в форме, кто в гражданской одежде.

— И до какого часа пел Юрий Петрович?

— Ну, пел-то он где-то до половины одиннадцатого…

— А что было потом?

— Потом он с поклонниками переместился в кафе, потом разбил витрину бутика, но не пивного, а женской одежды, пытался надеть на себя женские вещи.

— Я? Женские тряпки? — Юрий был искренне удивлен. — Вы меня за кого принимаете? Я, знаете ли, этимвсегда в морду плевал и плевать буду! И правильный закон у нас приняли, только очень мягкий! Знаете, что я бы с этимисделал?

— Вы пошли крушить бутик женской одежды в виде протеста, чтобы женщина, которая вам отказала, не смогла там покупать одежду и не выряжалась для других мужиков.

— Мне отказала женщина?

Юрий нахмурился, явно пытаясь что-то вспомнить.

— Молодая она еще, — наконец объявил он и посмотрел на следователя. Потом поглядел на продюсера и объявил: — Не беспокойся. Я ее уже разлюбил. И детей не будет. По крайней мере от меня, так что еще на одного ребенка ты из моих гонораров отстегивать не будешь. Я с ней в лифте застрял. Позавчера. И выяснилось, что она не знает, кто я! Представляете? А она приехала из какой-то иностранной школы. Или института. Папаша ее отправлял учиться. В общем, выучилась и приехала. И меня не знает! На Западе не понимают и не знают нашей музыки. Там только школьницы-лесбиянки пошли. А другие наши — только на Брайтон-Бич и в других русскоязычных гетто. Ну, я ей и объяснил, кто я. А вчера решил спеть, чтобы знала.

— То есть вы влюбились в женщину из четвертого корпуса, с которой познакомились в лифте?

Юрий задумался.

— Нет, пожалуй, не влюбился, — наконец сказал он. — Это я так… В общем, хотел, чтобы знала, кто я.