А тут еще эта «гласность», архивы начали трясти, слухи поползли по театру, что «звезда балета» – стукачка!

– Не стукачка я! Так получилось, – хотелось кричать ей на каждом углу. Да разве им теперь докажешь? Вот и приходится бежать сломя голову, подальше от пересудов, сплетен и обвинений. Говорят, дальше хлеще будет. Судить будут скоро за это. Гласность и перестройка набирали скорость, сметая все на своем пути: и плохое, и хорошее. И Аллочка, на свою голову, попала в самое пекло исторического пожара.

Товарищ Хромин, заметив всю игру мыслей и волнений на лице известной балерины, ухмыльнулся, дескать, не волнуйтесь, Алла Владимировна, мы понимаем, что любовь не картошка…и вы, конечно, Родину не продаете за западные блага, вы только к мужу… но вы еще нам пригодитесь, так сказать, для служения родной стране и советскому народу… Так подумал, но прокашлялся и проникновенно сказал:

– Вы знаете, Алла Владимировна, мы вам доверяем и даем разрешение на выезд во Францию, конечно, с надеждой на взаимность… – и с благостной улыбочкой поставил штамп в заграничном паспорте. Тогда она не приняла это всерьез и, не читая, подмахнула росчерком подсунутые бумаги, подумав: «Да кому я там буду нужна?» Зря так думала. Оказывается – нужна!

Алла вспомнила, как перед самым отъездом во Францию к ней домой пришел человек в штатском и принес стандартный конверт без марки. Оглядев беглым взглядом квартиру и хозяйку, он сказал, что он от Хромина, и попросил передать это письмо в Париже. Аллочка побелела лицом и взяла дрожащими руками пакет. На конверте без адреса был написан парижский номер телефона. И все. Она побоялась тогда отказать – вдруг не выпустят в самый последний момент, и взяла письмо. Теперь поняла, конечно, это была ее ошибка.

Когда прилетела в Париж, закрутилась и почти забыла об этом неприятном эпизоде. А через неделю, разбирая бумаги, наткнулась на конверт. Весь день она думала и сомневалась – позвонить или сделать вид, что никакого письма не было. Даже разозлилась на себя за нерешительность и хотела выбросить конверт. Но, вспомнив въедливые и холодные глаза офицера, принесшего письмо, поняла, что этого делать не следует, и набрала номер телефона.

Это было в апреле. Письмо по адресу, продиктованному ей по телефону, все же она отнесла и приготовилась ждать неприятностей. Месяц ждала, два, на третий забыла, успокоилась и подумала, что ее, наконец, оставили в покое. Оказалось, не оставили!

Алла вышла на станции метро «Обер» и еще издалека увидела грандиозное здание театра Гарньер-Опера. Припомнила свои первые гастроли. Когда же это было? О Господи, в обед сто лет, в 1975 году! Улыбнувшись приятным воспоминаниям, она пересекла улицу Скриб и вышла к площади Шарль Гарньер. Постояла какое-то мгновенье у витрины знаменитого кондитерского магазина «Капуцин», вдохнула аромат свежемолотого кофе и шоколада. Но отбросила мысль, что неплохо бы посидеть здесь за чашечкой горячего шоколада, когда увидела вывеску «Café de la Paix». Она втянула голову в плечи и обреченно побрела в сторону знаменитого ресторана с самой длинной террасой в Париже.

Опять припомнилось, как много лет назад, впервые приехав на гастроли с выступлениями на большой сцене Гранд-Опера, частенько в перерыве забегала в это кафе. И проживали артисты не где-нибудь в номерах дешевых гостиниц, а в самом «Гранд-Отеле». Ведь гастрольные поездки оплачивались французскими импресарио, и театр принимали на соответствующем уровне. Жили в номере за пятьсот франков за ночь, а получали от советского государства пятьдесят франков в сутки! Обдирали артистов нещадно, имея с них в валюте – сумасшедшие деньги. Противно вспоминать!

Ну а «Гранд-Отель» все так же великолепен! Она до сих пор помнит свое восхищение колоннами с каннелюрами в огромном холле, кессонным потолком, украшенным гирляндами, амурами и небесной лазурью. Если бы тогда кто-нибудь сказал, что она будет жить в Париже, Алла приняла бы это за шутку. В те времена они об этом не могли и мечтать. Тем более Алла, у которой был невыездной муж и маленькая дочь, оставляемая под присмотром матери. Они были заложниками и гарантией ее возвращения на Родину.

И вот она – парижанка! Казалось бы, живи да радуйся. Ан нет! Старые грехи тянут назад. И Алла приготовилась к самому страшному. Она знала – на что, куда и к кому идет.

Вера Борткевич, выпускница Института иностранных языков, до сих пор не могла поверить в свое счастье.

Господи, неужели это правда? Париж! Верочка лежала с широко открытыми глазами и не могла заснуть от взволновавших ее чувств. Она получила назначение на работу в Париже в качестве переводчицы в дипломатической миссии посольства СССР во Франции. Конечно, это было не без помощи ее отца, влиятельного журналиста-международника, имеющего большие связи на правительственном уровне. Ему пришлось приложить немало усилий, используя знакомых своих друзей и друзей знакомых своих знакомых, чтобы получить это тепленькое местечко для ничем не примечательной молодой специалистки из престижного вуза столицы. Верочкин отец хлопотал в течение всего года, нажимая на рычаги своих деловых и дружеских связей, чтобы пристроить единственную дочь на престижную работу. А связи у него были, как вы понимаете, влиятельные. Даже тот факт, что дочурка была молодой и незамужней, что пиши пропало для любой другой персоны, сошел с рук. В приближенных к политической элите кругах то и дело слышалось:

– А вы знаете, кто ухаживает за Верочкой, и очень серьезно?

– Интересно, кто?

– Да сын самого товарища (тут голос снижался донельзя)!..

– Да вы что! Ну, это совсем другое дело!

Сразу же после защиты диплома Верочка была направлена во Францию на три года.

В Париже на территории посольства СССР на бульваре Ланн, в Шестнадцатом округе, она заселилась в маленькую однокомнатную квартирку гостиничного типа.

Вера ликовала от происходящих событий и с первых дней пребывания во Франции ушла с головой в работу, а в свободное время занялась изучением Парижа и такой теперь близкой (вон она, за окном и забором посольства!) французской жизни. Несмотря на запреты, регламенты, гласные и негласные законы дипломатической вотчины, она вырывалась за ограду советской территории и, наслаждаясь свободой, кружила по Парижу, забывая о времени и о других делах.

Париж оправдал все ее ожидания и даже сверх того: знаменитые памятники и места, описанные не менее знаменитыми классиками французской литературы, на которой она была воспитана, оказались близкими и доступными для нее. Верочка стояла, восхищенно подняв голову, и все еще не верила: да, да, конечно, это памятник Виктору Гюго, можно рукой дотронуться и походить вокруг да около. Ну не чудо ли!

Избалованная с детства вещами, привозимыми ее отцом со всего света и недоступными для большинства советских детей, она не слишком обращала внимание на магазины и материальную сторону французской жизни. Подумаешь, ничего особенного, в валютном магазине «Березка» и не то покупала и видела! А посему гордо отворачивалась от роскошных витрин модных магазинов и, не дрогнув сердцем, проходила мимо. Иногда, правда, задерживалась, ну, буквально на минуточку: «Ой, какое платьице!» – но тут же отворачивалась от соблазна и шла с достоинством дальше. У начинающей служащей дипкорпуса зарплата была, конечно, скромной в сравнении с получкой среднего француза. Но зато жилье и коммунальные услуги были для служащих посольства бесплатными, это тебе не аренда какой-нибудь квартирки за бешеные деньги в центре Парижа. Ну а магазины внутри системы имели все самое необходимое, доставляемое из Советского Союза – дешево, сущий пустяк, в пересчете на франки. Были еще столовая и кафе, которые обеспечивали трехразовым питанием почти бесплатно. Конечно, не французские деликатесы, но тоже ничего, вкусно даже. Так что зарплата откладывалась в карман, и ее вполне хватало молодой, ничем не обремененной девушке. Семейные пары, живущие и работающие при посольстве, умудрялись вообще не тратить денег, скапливая приличные суммы в валюте, чтобы потом, по возвращении домой, купить квартиру, машину или дачу. И многим это удавалось. Вера себе таких целей не ставила. Что ей, молодой, свободной и красивой, жизнь свою губить на экономии! С ума можно сойти, чтобы здесь, в Париже, не зайти в какую-нибудь шоколадницу, например, в «Маркизу де Севинье», и не отведать, получая неземное наслаждение, «мусс о шоколя» из молочного шоколада и фундука! Верочка не могла себе в этом отказать. Да и понятно, семьи своей у нее не было и даже не намечалось в отдаленной перспективе, ну а квартира, машина и дача были давно уже приобретены для нее родителями. Так что, что ни говори, а Верочка могла жить спокойно и тратить законно приобретенные франки на свои потребности. А потребности у нее, как это ни странно, были не такие уж и большие, если учесть ее избалованность. Ну, если только кино, театр (на французском – мечта!), хорошего качества косметика и вкусности. На такие мелочи она могла себе позволить потратиться, не волнуясь за завтрашний день.