– Ну, не выпустят, так не выпустят. Им же хуже! – и побежала на репетицию.

Но мысли в голове закрутились вокруг этой проблемы. Она вдруг обратила внимание на то, что молодые люди на улице оглядываются на нее. Неужели все балетоманы? Нет, что-то не похожи по своим замашкам. Вон как орут друг на друга. Сразу видно, фанаты «Зенита»!

На следующий день, во время перерыва, она зашла в оркестровую часть, где обычно отдыхали музыканты, и, поискав глазами, увидела Эдгара.

– Он! – застучало сердце так громко, что она испугалась. – А дальше что? – Повернувшись было в другую сторону, вдруг вспомнила насмешливый голос и серьезные глаза директора – «Замуж тебе надо, девочка…» – она, набрав в грудь воздуха побольше, как перед прыжком па де ша, подошла к Эдгару. Он разговаривал с двумя молодыми скрипачами, которые недавно выиграли конкурс в оркестр. Алла хорошо запомнила их, потому что присутствовала на отборочном туре. Музыкант удивился:

– Простите, э-э-э? – Было видно, что он забыл ее имя.

«Вот рассеянный с улицы Бассейной! Не знает, как зовут солистку театра. Вот это да! Ничего, я напомню…» – рассмеялась про себя Аллочка и, гордо вскинув изящную головку, смущенно представилась:

– Вы, наверное, не помните меня – Алла Михайлова…

Он вопросительно смотрел ей в глаза. Высокий и худощавый, с темными глазами и шапкой волнистых волос, он был по-мужски сдержан и красив. И тут она смутилась и запаниковала – ну и дальше что? Надо пока не поздно извиниться, мол, извините, ошибочка вышла, приняла вас за другого человека, понимаете ли, так похожи издали на моего кузена… ой, мама дорогая, что делать-то? Потом, выпустила из груди воздух, набранный для храбрости – уф-ф-ф, покраснела и очень тихо сказала:

– Простите, Эдгар, у меня завтра день рождения, – зацепилась она за предлог. Бесстрастное лицо Эдгара повергло ее в ужас и она, опять набрав побольше воздуха, выдохнула: – Я хочу вас пригласить к себе на вечеринку. Будет несколько человек из театра… – и замолчала от ужаса: «Ой, что я говорю, теперь надо кого-нибудь пригласить. Ирку? Ленку? Дурацкая затея! Вот влипла! А маме что скажу?..»

И, не выдержав его взгляда, опустила глаза и неуверенно добавила:

– Если вы не против, конечно!

Он удивленно улыбнулся:

– Совсем наоборот, буду счастлив составить компанию!

Тут Аллочка подумала, что она, видимо, совсем с ума сошла, взяла и сделала реверанс. В голове мелькнуло запоздало: «Еще бы изобразила фуэте, дурочка»! И совсем отчаявшись, прошептав «спасибо», рванула, не попрощавшись.

«Ой-ай, скорей отсюда, стыд-то какой!» – было написано на ее испуганном лице. И только видели ее.

– Алла! – услышала она за собой шаги и смех. – Алла, вы же забыли сказать, куда мне приходить? – нагнал ее в коридоре запыхавшийся Эдгар.

Совсем засмущавшись, Аллочка дала ему номер телефона и адрес:

– Извините, Эдгар, завтра после вечерней репетиции, когда вам удобно… – И быстренько исчезла за занавесом сцены.

«Смешная девчонка, ребенок совсем! – покачал головой озадаченный Эдгар. Он, конечно, давно приметил эту прелестную молодую балерину – восходящую звезду театра и сейчас был очень удивлен ее приглашением. – Интересно, за что такое внимание к моей персоне?»

День рождения прошел на славу. Большие счастливые глаза Аллочки, шампанское, негромкая музыка сыграли свою роль: голова у Эдгара кружилась от легкого гибкого стана и прелестного лица «новорожденной».

Все произошло, может быть, слишком быстро, но через полгода сыграли шумную свадьбу, на которой оркестр в полном составе веселился и кружил в танцах до утра с подружками-балеринами.

Эдгар оказался хорошим мужем. Алла делала головокружительную карьеру в театре, и когда подошло время подготовки гастрольной программы, ее ввели почти во все спектакли. Теперь она не сомневалась, что поедет за границу. Была только одна проблема, ее заранее предупредили, что вместе с мужем их не выпустят. И хотя уже прошло десять лет, как в 1961 году на гастролях Кировского театра в Париже Рудольф Нуреев остался во Франции, но до сих пор молодых талантливых одиноких артистов не выпускали за границу. Семейные пары вместе – тоже. Эдгар особенно не переживал, он гордился своей женой-звездой и мог спокойно пожертвовать своим самолюбием – ради любви. Аллочка легко приняла эту жертву.

Театр оперы и балета готовился к большим заграничным гастролям в США.

Всегда имеющие большой успех в Европе, за океан они выезжали впервые. Приготовили свои лучшие спектакли и выпускали звездный состав артистов. Аллочка оказалась среди них.

«Нью-Йо-о-орк, Нью-Йо-о-орк…» – кружилась перед настенным зеркалом классной комнаты Аллочка и боялась поверить, что скоро окажется в этом фантастическом «городе-громаде» и будет танцевать не где-нибудь, а на сцене самого «Нью-Йорк стейт сиэтра» в Линкольновском центре!

Однажды после репетиции к ней подошел секретарь партийной организации и попросил ее зайти в кабинет директора театра. Алла сразу поняла, что это по поводу гастролей в Америку. Переодеваясь в артистической уборной, она спросила Катю Тихонову, балерину с большим стажем, бывающую часто за границей:

– Кать, что там спрашивают по поездке за границу? Я плохо разбираюсь в политике. Все время путаю, кто там секретарь, кто – председатель ЦК КПСС, прямо ужас какой-то!

Катя посмотрела на нее с иронией и улыбнулась.

– По политике будешь отвечать комиссии в горкоме партии, а сейчас поговорят по душам и отпустят. – Она ободряюще похлопала молодую балерину по плечу. – Мы все через это прошли. Не боись! – Потом дружески подмигнула ей и шепнула на ухо: – Любимая песня Брежнева – романс «Очи черные». Особенно куплет – поцелуй меня, потом я тебя, потом вместе мы расцалуемся! Вот ты им и сбацай на комиссии «цыганочку» и сразу пройдешь! – И они громко рассмеялись.

Секретарша, симпатичная в возрасте женщина, пригласила Аллу в кабинет, где ее ждал незнакомый мужчина.

Приветливо поздоровавшись, он жестом руки пригласил ее сесть в кресло. Аллочка, смущаясь от непривычной обстановки, присела на самый краешек сиденья и, не выдержав внимательного отеческого взгляда, отвела глаза: «Мамочка, страшно как! Ничего, ничего, Катя сказала же, разговор по душам… по политике в горкоме партии, да и вообще, я – беспартийная!»

В комнате воцарилась враждебная, как ей показалось, тишина.

– Иван Андреевич, – представился мужчина и, раскрыв папку с бумагами, внимательно и изучающе посмотрел ей в лицо. Алла вжалась в кресло: Господи, да когда же все это закончится?!

Ей захотелось побыстрее ответить на вопросы и убежать отсюда, а не разговаривать «по душам». Какой уж там «по душам», подумала она, в таком-то месте!

Девушка чувствовала себя неуютно в этом большом кабинете с человеком, который внушал ей страх. Но Аллочка вежливо улыбнулась и приготовилась к пытке.

– Очень приятно, Алла Владимировна – неожиданно спокойным доброжелательным голосом приветствовал ее высокий крупный человек. Она, собрав всю свою волю, посмотрела ему в глаза. Большие навыкате глаза были внимательными, с проникновенным одобряющим взглядом.

«Наверное, базедка…» – подумала Аллочка и попыталась сосредоточиться на разговоре, но ее мысли разбегались в разные стороны, не давая ей вникнуть в суть происходящего. Тогда она исподтишка начала рассматривать важного на вид партийного товарища. Ничего особенного, дядечка как дядечка, мужчина пенсионного возраста, довольно грузный, с одутловатым красным лицом.

А партийный товарищ с серьезным выражением лица и мягким проникновенным голосом начал вещать. Причем так долго и витиевато, что ей пришлось напрячься, чтобы понять, к чему все это он клонит. Ей даже на какое-то мгновенье показалось, что это был действительно разговор по душам, правда, в очень странной форме обтекаемых витиеватых фраз о любви к Родине и советскому народу, о чувстве долга и гордости представлять советское искусство за границей и прочей пропагандисткой, на ее взгляд, ахинеей. Алла согласно кивала ему головой и надеялась, что на этом все ее мучения и закончатся. Она уже было расслабилась и даже улыбнулась Катиному анекдоту про Брежнева. Вот бы его рассказать этому серьезному дяде…