«Нужно бежать, как только появится малейшая возможность», — ожесточенно подумал Могвид. Но в душе он знал, что надежды на спасение нет. В тысячный раз подергав спутанными руками, человек добился лишь того, что узлы затянулись сильнее. И не веревки связывали его с остальными пленниками, а несбыточные мечты.

Лорд Тайрус, бывший пират и наследный принц Мрила, соблазнил его и брата древним пророчеством, подарив надежду на освобождение от проклятия, которое заманило в ловушку двух близнецов-оборотней. Один навсегда стал волком, а второй — человеком. Слова принца и сейчас звучали в голове Могвида: «Придут двое скованных, один уйдет целым».

Но теперь даже эта призрачная надежда истаяла, как роса под солнцем. Проклятие не снять, ведь Фардейл затерялся где-то в лесу.

Могвид подпрыгнул, поскольку под колесо фургона опять попал камень или корни. Теперь пленник перекатился к другому борту, где скорчился лорд Тайрус. Принц не подавал признаков жизни, лежал безвольно, как дохлый угорь, голова его качалась в такт с тряской фургона, а изо рта и носа слабо сочилась кровь. Могвид не мог понять — дышит лорд или нет. Да и какое это имело значение? Что они получили, несмотря на отчаянное сопротивление и мастерское владение оружием? Три женщины дро погибли на месте, а они едва живы. Глупые людишки… Во время схватки Могвид прятался. Как только битва окончилась, он подполз к одной из мертвых воительниц и намазал лоб и щеки ее кровью, после растянулся рядом, изображая беспамятство.

Припомнив свою хитрость, Могвид помимо воли вернулся к страшной картине нападения. Там ржали от боли лошади и перекрикивались на своем грубом наречии д’варфы. Притворяясь раненым, он наблюдал сквозь щелочки век, как лорд Тайрус, прикрытый живым щитом из телохранительниц дро, размахивал старинным мечом, клинок которого сливался в сплошное размазанное пятно. Он вел танец смерти, и всякий, кто осмеливался приблизиться, погибал.

Чуть ближе к середине лагеря горец, оскалившись, атаковал д’варфов с топором в руках. Даже сейчас при этом воспоминании озноб пробегал по спине Могвида. Казалось, будто Крал в большей степени хищный зверь, нежели человек. Д’варфы вокруг великана падали один за другим.

На какой-то миг Могвид почти поверил, что им удастся отбиться, но даже самый сильный медведь отступает перед волчьей стаей.

Крал рухнул на землю, придавленный шестью коренастыми д’варфами. Но лорд Тайрус продолжал кровавый танец. Падение Крала не испугало его, а сделало еще более неукротимым. Он не получил ни царапины, хотя его телохранительницы пали в неравном бою. Стальной клинок принца, как и его взгляд, светились надеждой на победу.

И тогда раскат грома расколол небо, и Тайруса накрыла громадная тень. Хотя поляну освещал один-единственный походный костер, Могвиду не составило труда различить нападавшего во всех подробностях.

Он был таким черным, что выделялся даже во мраке. Когтистые лапы поддерживали могучее кошачье тело, два распростертых крыла делали его похожим на ночной кошмар.

Тайрус узнал чудовище.

— Гриффин!

От ужаса Могвид уткнулся лицом в дерн. Когда они спешили на север, к Камню Тора, встречавшиеся на их пути беженцы рассказывали о существе настолько ужасном, что люди умирали от одного его вида. Могвид решил не рисковать и крепко зажмурился. Последнее, что он видел, — лорд Тайрус падает навзничь, и серебряная монета выскальзывает из его пальцев.

А потом над поляной прокатился рык настолько громкий, что, похоже, разум не мог выдержать такого. И спасло Могвида только то, что он лишился чувств почти сразу же, как только заслышал крик гриффина. Когда же он пришел в себя, лагерь был тих и пуст, как забытая могила. Быстрый взгляд показал — чудовище исчезло, и лишь окровавленный лорд Тайрус распростерся в середине пятна выжженной земли.

Уцелевшие д’варфы неторопливо приблизились и начали собирать оставшихся в живых. Могвиду не составило труда сделать вид, что он ранен, ведь его руки и ноги от ужаса совершенно обессилели, словно утратили кости. Но брошенный в фургон, будто мешок с отрубями, он сохранял способность трезво мыслить и видел, что их везут на север — туда же, куда стремился их отряд.

Яркая листва, мелькавшая ранее в щелях стенки фургона, сменилась темной хвоей черных сосен. Значит, они добрались почти до севера Западных Пределов. Могвид прикинул, что до Северной стены осталось не больше дня пути.

Колесо опять угодило в глубокую выбоину, отбросив Могвида назад. Пленник охнул и внезапно увидел пару ярких глаз, пристально глядящих на него из мрака. Они отражали слабый свет из маленького окошка и, казалось, пылали.

Четвертый и последний участник похода, переживший нападение. Как и Могвид, она не сопротивлялась, не боролась с врагами. В рассеянном солнечном свете ее волосы рассыпались медовым водопадом, окружая хрупкую фигуру.

— Ни’лан? — осторожно позвал Могвид.

Ответа он не ждал. С тех пор как женщина-нифай вышла навстречу их отряду на границе Западных Пределов, миновал почти месяц, и за все это время она не произнесла ни слова. Не отвечала на вопросы, не вступала в разговоры. Ни’лан бесцельно скользила вокруг лагеря, используя незаметные лесные тропинки, и глядела на окружающих отсутствующим затуманенным взглядом. Ее оставили в покое, но частенько у походного костра обсуждали ее поведение и гадали, с какой целью она присоединилась к отряду.

Могвид, Фардейл и Крал своими глазами видели ее гибель в предгорьях Зубастого хребта от укуса паукообразного чудовища. Часто они задавались вопросом, кем была их теперешняя неприметная спутница — воскресшим товарищем или необъяснимой уловкой лесной магии? Могла ли Ни’лан восстать из мертвых? Нет, это невозможно…

— Не бойся, Могвид, это я…

От этих простых, внятно произнесенных слов Могвид охнул и отпрянул. Будто бы призрак ни с того ни с сего заговорил.

— К-как можно… — бормотал он. — Я же видел… Та тварь, похожая на паука, убила тебя!

— Ты заблуждаешься, Могвид, — прервала его лепет Ни’лан. — Во мне не больше человеческого, чем в тебе. Я — нифай, создание корней и земли. Это тело — смесь праха и воды, в которую вдохнуло жизнь древо коа’кона, хранящее мой дух. Побег можно растоптать, но, пока жив корень, я не умру.

— Н-но почему тогда… — Могвид изо всех сил пытался осознать ее слова. — Почему тогда ты возрождалась так долго?

— Все не так просто. Я нуждалась в поддержке могучего древнего леса. Древесная песня Западных Пределов была необходима для восстановления сил. После гибели тела прежней Ни’лан Элена бросила в мою могилу семя древнего дуба. — Могвид кивнул, припоминая черный желудь, который он отдал ведьме. — Я переместила свой дух в это крошечное семя, скрываясь в нем, пока не набрала достаточно сил для возрождения. В образе призрака я передала желудь твоему брату, рассчитывая, что вы в конце концов вернетесь на родину, в наши обширные, заросшие лесами края. Только здесь стихийная магия корней и земли достаточно сильна, чтобы вытащить меня из семени и вновь наделить вещественной формой.

— А почему ты раньше молчала? Почему не объяснила нам?

— Я не могла полностью переместить старый дух в новое тело. После целой зимы, проведенной в бесплотном состоянии, трудно отделить себя от песни дерев. Требовалось предельное напряжение сил, чтобы вырваться из плена бесконечной музыки леса. Но когда явилось чудовище и набросилось на этого человека, — она указала на лорда Тайруса, — пение деревьев смолкло на многие лиги вокруг. И тогда мой дух окончательно переместился в тело, завершив восстановление.

— Не слишком-то удачно. — Могвид опять ударился о стенку фургона при очередной встряске. — Ты восстановилась как раз вовремя, чтобы быть замученной и убитой нашими захватчиками.

— Все может быть. Но я отослала просьбу о помощи. Я видела смутный образ иного места — море, над ним паруса. И элв’ина Мерика… Он все еще хранит мою лютню, оберегая сердце моего родного дерева. Пока цела лютня, есть надежда.