Я прячу амулет подальше от его глаз, засунув серебряную пластинку снова под блузку.

— Да, это я.

— И что тебе нужно от нас?

— Мне очень жаль, но я могу говорить только с Филоном. Не знаете ли вы, где я могу отыскать…

— Я и есть Филон.

— Ох, — вздыхаю я. — Я пришла просить вас о помощи.

Снова вмешивается Креостус:

— Не верь ей, Филон! Ты ведь помнишь, как нам жилось все эти годы?

Филон одним взглядом заставляет его замолчать.

— А почему я должен тебе помогать, жрица?

Я не готова к такому вопросу, а потому не знаю, что ответить.

— Ну… потому, что я сломала печать, лежавшую на магии. Орден должен быть воссоздан.

Кентавры взрываются хохотом.

— Так позволь нам самим восстановить печать — и самим управлять магией! — кричит один из них.

Остальные веселятся от души.

— Но только Орден может связать магию и управлять сферами, — говорит Фелисити.

Филон снова вступает в разговор:

— Да, так было в течение многих поколений, но кто сказал, что так должно быть всегда? Сила магии быстротечна. Она движется, как зыбучие пески.

Кентаврам становится еще веселее. Их толпа все увеличивается. А светящиеся точки растут, превращаясь в существа около фута ростом. Они висят над нами, как светляки-переростки.

— Возможно, вы предпочитаете, чтобы источник магии первой нашла Цирцея? — спрашиваю я. — Или темные духи из Зимних Земель? Если они возьмут магию в свои руки, как вы полагаете, будут они так уж великодушны к вам?

Филон обдумывает мои слова.

— В словах этой жрицы есть смысл. Хорошо, можете пойти со мной.

Креостус кричит нам вслед:

— Ничего им не обещай, Филон! Ты должен в первую очередь думать о своем народе! Помни это!

Филон приводит нас в огромную хижину и наполняет кубок красной жидкостью. Нам он ничего не предлагает, что вызывает во мне чуточку больше доверия к этому странному существу. Потому что если бы мы здесь что-нибудь съели или выпили, мы были бы вынуждены остаться в сферах, как Пиппа. Филон пьет красную жидкость.

— Я согласен, что магию необходимо сдерживать. На свободе она слишком сильна. Некоторым никогда не приходилось сталкиваться с ее полной мощью, и у них головы идут кругом. Им хочется все большего и большего. А от этого возникает волнение. И я боюсь, что они впутаются в союз с дурными существами, а это приведет к нашему порабощению. Это угроза нашему существованию.

— Так значит, ты поможешь нам найти Храм? — спрашиваю я.

— А что я получу взамен, если помогу вам?

Поскольку я молчу, Филон усмехается.

— Я так и думал. Орден не заинтересован в том, чтобы делиться силой со сферами.

— Горгона говорила, что когда-то ты был союзником Ордена.

— Да, — соглашается Филон. — Когда-то.

Необычное существо кружит по комнате с элегантной кошачьей грацией.

— Кентавры были их посланниками; я был мастером-оружейником. Но после мятежа колдуньи Ордена отобрали у нас магию, как и у всех остальных, хотя мы были все так же преданны им. Вот какой была их благодарность.

Я не знаю, что тут можно сказать.

— Может быть, у них просто не было другого выхода?

Существо смотрит на меня в упор так долго, что я неловко отвожу взгляд.

— Да не собирается он помогать нам, Джемма! — говорит Фелисити. — Давай сами попытаемся.

Филон снова наполняет свой кубок.

— Я не могу сказать тебе, как найти Храм, потому что, по правде говоря, и сам не знаю, где он. Но я могу тебе кое-что предложить. Идем со мной.

Мы снова выходим в туманный день. Креостус останавливает своего великолепного вождя и тихо говорит ему что-то на непонятном нам языке. Но я слышу гнев, звучащий в его голосе, вижу настороженность в его взгляде каждый раз, когда он смотрит в нашу сторону. Филон останавливает его коротким: «Nyim!»

— Ты не должен им доверять, Филон! — зло бросает кентавр. — Их обещания — как колдовской свет: со временем он угасает.

Филон приводит нас в другую хижину, с низким потолком. Стены в ней сплошь увешаны блестящим оружием, но некоторые предметы мне незнакомы. С крюков свисают свернутые кольцами серебряные веревки. И еще здесь множество украшенных драгоценными камнями кубков и зеркал в искусно вырезанных рамах; они стоят вплотную друг к другу.

— Пока магия на свободе, мы пользуемся ею, чтобы вернуть то, что было в прежние времена. Если мы не знаем, к чему все это приведет, мы должны быть готовы к любому повороту событий. Ты тоже не знаешь, что ждет тебя впереди, и потому можешь выбрать любое оружие для своего путешествия.

— Все это — оружие? — недоуменно спрашиваю я.

— Если использовать должные чары, что угодно может превратиться в оружие, жрица.

Но здесь слишком много всего. Я не знаю, на что обратить внимание в первую очередь.

— Ох! — вскрикивает вдруг Фелисити.

Она увидела отличный лук и колчан стрел с серебряными наконечниками.

— Похоже, выбор сделан, — говорит Филон, подавая Фелисити лук.

Стрелы изготовлены очень искусно, но мне кажется особенно примечательным, что, кроме странных клейм на серебряных наконечниках, они украшены еще и числами, линиями и символами, вырезанными на древках. Я совершенно не понимаю их смысла.

— Что все это значит? — спрашивает Фелисити.

— Это язык древних.

— Магические стрелы? — интересуется Энн, рассматривая серебряные наконечники.

Фелисити поднимает лук и закрывает один глаз, целясь в воображаемую мишень.

— Это просто стрелы, Энн. Они будут действовать точно так же, как любые другие.

— Возможно, — кивает Филон. — Если у тебя хватит храбрости прицелиться и выстрелить.

Фелисити сердится. И поворачивает лук в сторону Филона.

— Фелисити! — шиплю я. — Что ты делаешь?

— Храбрости у меня достаточно, — огрызается Фелисити.

— Не пропадет ли она в тот момент, когда это будет важнее всего? — холодно интересуется Филон.

— Храбрости у меня достаточно! — повторяет Фелисити.

— Конечно, это так, — успокаивающим тоном произносит Пиппа.

Филон с любопытством смотрит на них.

— Поживем — увидим.

И обращается ко мне:

— Жрица, так значит, эти стрелы — оружие, которое ты выбираешь?

— Да, — киваю я. — Думаю, это так.

— Нам пора, пожалуй, — говорит Фелисити. — Спасибо за лук.

Филон величественно склоняет голову.

— Всегда рад помочь. Но это не просто подарок. Это особый знак, говорящий о долге, который придется вернуть.

У меня такое чувство, словно я проваливаюсь в глубокую нору, и чем энергичнее я пытаюсь выбраться на поверхность, тем глубже ухожу под землю.

— И как именно придется платить?

— Поделиться с нами магией — вот о чем мы просим, если ты первой найдешь Храм. Мы не намерены снова жить во тьме.

— Да, понимаю, — говорю я, тем самым давая обещание, которое то ли смогу выполнить, то ли нет.

Филон провожает нас до опушки леса, где нас ждут странные огоньки, чтобы отвести обратно к кораблю-горгоне.

— Ты должна знать, жрица, что тебя постараются не пустить к Храму. Как ты собираешься защищаться? У тебя есть союзники?

— У нас есть горгона, — говорю я.

Филон медленно кивает:

— Горгона. Последняя из них. Навеки заперта в корабле в наказание за грехи.

— Что ты хочешь этим сказать? — спрашиваю я.

— Я хочу сказать, что ты очень многого не знаешь, — отвечает Филон. — Двигайся вперед очень осторожно, жрица. Здесь невозможно спрятаться. Твои самые нежные мечты, твои глубоко скрытые желания или самые глубокие страхи могут быть использованы против тебя. Здесь много таких, кто хотел бы помешать выполнить твою задачу.

— Почему ты говоришь мне все это? Ты все-таки сохранил преданность Ордену?

— Это война, — говорит Филон, покачивая головой, и его длинные сиреневые волосы падают на высокие худые скулы. — Я предан победителю.

Огоньки кружатся и мечутся вокруг головы Пиппы. Она игриво отмахивается от них. А мне нужно задать еще один вопрос, прежде чем мы уйдем.