Она решительно шагает вниз по склону и вскоре исчезает в разноцветных клубах дыма благовоний. Энн осторожно берет меня под руку. Это ее способ сказать, что она меня прощает, и я благодарна ей за это. Я могу только надеяться, что со временем и Фелисити простит меня.

— Смотри, леди Надежда! — окликает меня Аша.

И я вижу их — тысячи духов, уходящих в мир за пределами нашего, готовых наконец завершить свое путешествие. Они скользят мимо нас, не замечая. Они хотят только отдохнуть. Я вопреки всему надеюсь, что увижу среди них Бесси Тиммонс или Мэй Саттен… Но их там нет. Они уже добрались до Зимних Земель, как вскоре доберется туда и Пиппа. Схватка за них еще впереди.

— Леди Надежда!

Я оборачиваюсь — и вижу Нелл Хокинс, мечтательно машущую мне рукой с берега реки. Она точно такая, как в моих видениях, — миниатюрная, счастливая… Я ощущаю укол раскаяния. Мои руки навсегда запятнаны кровью Нелл Хокинс. Правильно ли я поступила? Возможно, был и другой выход?

— Мне очень жаль, — говорю я.

— Ты не можешь запереть мир в клетку, — отвечает она. — Прощай, леди Надежда.

С этими словами Нелл легко входит в реку, исчезает под водой, а потом выходит на другой стороне и идет к оранжево-золотому небу, пока я наконец не теряю ее из вида.

На реке нас ждет горгона.

— Должна ли я доставить тебя в сад, высокая госпожа? — спрашивает она.

— Горгона, я освобождаю тебя от подчинения Ордену, — говорю я. — Ты свободна, хотя я подозреваю, что ты освободилась, когда магия вырвалась на свободу.

Змеи танцуют на ее голове.

— Спасибо, — отвечает горгона. — Должна ли я доставить тебя в сад?

— Ты разве не слышала? Ты свободна.

— Да-а… Выбор. Такая отличная штука. И я выбираю это: хочу доставить тебя обратно, высокая госпожа.

Мы снова плывем по реке на спине горгоны. Вокруг становится светлее. Все постепенно меняется. Я не могу сказать, каким все станет в итоге, какие формы приобретет, но сами по себе перемены — это уже что-то. Они заставляют меня думать, что возможно всё. Лесные жители собрались на берегу. Они выстроились вдоль реки, мы плывем мимо них. Филон вскочил на большой камень и кричит мне:

— Мы будем ждать вознаграждения, жрица! Не забудь!

Я складываю ладони перед грудью и кланяюсь, как это всегда делала Аша. Филон отвечает таким же поклоном. Между нами мир пока что. Но я не знаю, как долго продлится такое перемирие.

— Ты ведь пыталась предупредить меня насчет мисс Мур? — спрашиваю я горгону, когда мы выходим на открытую воду.

Над нами плывут зернистые белые облачка, похожие на сахар, рассыпанный по полу неба.

— Некогда я знала ее под другим именем.

— Ты должна вообще знать очень много, — говорю я.

Горгона шипит, потом шипение переходит в глубокий вздох.

— Когда-нибудь, когда придет время, я расскажу тебе кое-что о давно минувших днях.

— Ты скучаешь по прошлому? — спрашиваю я.

— То были времена, когда был жив мой народ, — отвечает она. — Но я с любопытством жду будущего.

Когда я наконец возвращаюсь домой, в комнате отца темно, как в могиле. Отец беспокойно спит на влажных от пота простынях. Я собираюсь впервые воспользоваться магией после того, как обуздала ее. Я молюсь, чтобы это принесло пользу. Я уже пыталась исцелить отца, но потом поняла, что таким образом это невозможно. Я не могу с помощью магии управлять другими. Я не могу вот так вернуть его в прежнее состояние. Я могу только направлять его. Я кладу ладонь на грудь отца, на его сердце.

— Собери все свое мужество, отец. Напряги волю для борьбы. Это поможет тебе. Я обещаю.

Его дыхание становится чуть менее затрудненным. Лоб разглаживается. Мне даже кажется, что я вижу улыбку. Но, может быть, это просто игра света и теней. А может, могущество сфер действует через меня. Или это работает комбинация силы духа и желания, любви и надежды, алхимия, которой обладает каждый из нас, и каждый может ее применить, если только поймет, в какую сторону можно смотреть, не морщась и не моргая…

Это мой последний день в Лондоне перед возвращением в школу Спенс. Бабушка согласилась отправить отца в санаторий, на отдых. А завтра она и сама уедет в поместье и сможет тоже наконец отдохнуть. В доме суетятся слуги, укрывая мебель полотнищами ткани. Укладываются сундуки. Роскошные лондонские особняки пустеют до апреля и начала очередного сезона.

Сегодня мы должны в последний раз ужинать с Саймоном и его родными. Но сначала мне нужно сделать два визита.

Он удивлен, увидев меня. Когда я проскальзываю в его комнату сквозь маленькую дверь за занавеской, которую он мне показал, и дерзко сбрасываю с головы капюшон, он мягко замирает в ожидании, как ребенок, не знающий, то ли его высекут, то ли поцелуют в знак прощения. Но я пришла ни с тем, ни с другим. Это своего рода мой собственный компромисс.

— Ты помнишь, — тихо говорит он.

— Я помню.

— Джемма… мисс Дойл, я…

Обтянутый перчаткой палец касается его губ, и этого достаточно, чтобы он замолчал.

— Я постараюсь покороче. Нужно покончить с делом. Я могла бы сделать все с твоей помощью, если ты готов предложить ее свободно и без обязательств перед другими. Ты не можешь служить и нашей дружбе, и братству Ракшана.

Его улыбка застает меня врасплох. От этой улыбки его красиво изогнутые губы трепещут, как крылья птицы, не уверенной, где ей лучше приземлиться. А потом его темные глаза наполняются слезами, но он решительно смахивает их.

— Видимо… — Он слегка откашливается. — Видимо, надо сказать, что я больше не нужен братьям Ракшана. И следовательно, тебе незачем относиться благосклонно и обращаться за защитой к тому, кто так опорочен.

— И все-таки придется, полагаю. Мы с тобой — такая уж никудышная команда.

Его взгляд проясняется. Голос становится увереннее. Он кивает, никуда в особенности не глядя.

— Похоже, ты в конце концов изменил свою судьбу, — говорю я.

— Если эта перемена как раз и не была моей судьбой, — возражает он.

— Ладно, хорошо, — говорю я, снова набрасывая на голову капюшон.

Я поворачиваюсь к двери, но он не может удержаться, чтобы еще кое-что не сказать.

— А преданность Ордену… это единственная присяга, которой ты требуешь от меня?

Почему от такого простого вопроса у меня перехватывает дыхание?

— Да, — шепотом отвечаю я, не оборачиваясь. — Единственная.

Шелестя бархатом и шелком, я выхожу за дверь, пробираясь сквозь запах пряных блюд, тишину и едва-едва уловимый отзвук других слов: «Пока — единственная».

Мисс Мак-Клити живет в Ламбете, не слишком далеко от Королевского госпиталя в Бетлеме.

— Можно войти? — спрашиваю я.

Она впускает меня с фальшиво дружелюбным видом.

— Мисс Дойл! Чему я обязана таким неожиданным визитом?

— У меня к вам два вопроса. Первый касается миссис Найтуинг; второй — Ордена.

— Что ж, я вас слушаю, — говорит она, опускаясь в кресло.

— Миссис Найтуинг принадлежит к нашему кругу?

— Нет. Мы с ней просто дружим.

— Но вы почему-то ссорились на рождественском вечере, а потом еще в восточном крыле.

— Да, по поводу ремонта восточного крыла. Я настаивала на том, что пришла пора привести в порядок эту часть здания. Но Лилиан чересчур бережлива.

— Однако она представила вас как Клэр Мак-Клити, хотя это не настоящее ваше имя.

— Я объяснила ей, что вынуждена сменить имя, чтобы скрыться от возлюбленного, с которым рассталась. Ей это понятно. И больше за всем этим ничего не кроется. Каков ваш второй вопрос?

Я не могу знать точно, говорит она правду или нет. И продолжаю:

— Почему Орден никогда не делится своей силой?

Она останавливает на мне тревожный взгляд.

— Потому что она должна принадлежать нам. Мы боролись за нее. Приносили жертвы и проливали кровь ради силы.