— Да, — отвечаю я.

— Ты часто разговариваешь с зеркалом? Все молодые леди так делают?

— Нет… конечно, нет! — Я заливаюсь такой яркой краской, какой никогда не видела ни на чьих щеках. — Я просто репетировала роль. Для пьесы. Я… я буду выступать с хором.

— Должно быть, это будет очень интересное представление, — говорит Картик, покачивая головой.

— Послушай, мне завтра предстоит очень долгая дорога, так что позволь пожелать тебе доброй ночи, — говорю я официальным тоном.

Мне страстно хочется, чтобы Картик поскорее исчез и я смогла бы в одиночестве пережить свое смущение. Картик перекидывает крепкие ноги через подоконник и тянется к веревке, спрятанной в густом плюще, ползущем по стене школьного здания.

— Ох… а как мне с тобой связаться, если я вдруг найду Храм?

— Ракшана позаботились об этом и нашли для меня работу в Лондоне на время рождественских каникул. Так что я буду поблизости.

С этими словами Картик окончательно исчезает за окном, скользнув по веревке вниз. Я вижу, как он сливается с ночной тьмой, и мне хочется, чтобы он вернулся. Я едва успеваю закрыть окно и запереть его на задвижку, как в дверь кто-то стучится. Это мисс Мак-Клити.

— Мне показалось, я слышала чьи-то голоса, — говорит она, окидывая спальню внимательным взглядом.

— Я… я читала вслух, — говорю я, хватая журнал Энн, лежащий на кровати.

— Да, вижу, — произносит мисс Мак-Клити со своим странным акцентом.

Она подает мне стакан:

— Вы говорили, что не можете заснуть, вот я и принесла вам горячего молока.

— О… спасибо, — благодарю я и беру стакан. Ненавижу горячее молоко.

— Мне кажется, что наше с вами знакомство началось не слишком удачно.

— Мне очень жаль, мисс Мак-Клити… та история со стрелой… правда, мне очень жаль. И я совсем не подслушивала вас там, под дверью. Я…

— Будет, будет! Все уже забыто. Вы делите эту комнату с мисс Брэдшоу?

— Да, — киваю я.

— Она и мисс Уортингтон — ваши лучшие подруги?

— Да.

Вообще-то они мои единственные подруги.

— Они обе, безусловно, чудесные молодые леди, но и вполовину не такие интересные, как вы, осмелюсь сказать, мисс Дойл.

Я ошеломлена.

— Я?.. Я совсем не такая уж интересная.

— Ну что вы! — говорит мисс Мак-Клити, подходя ближе ко мне. — Как же, мы с миссис Найтуинг как раз сегодня вечером говорили о вас и согласились в том, что в вас есть нечто совершенно особенное.

Я стою перед ней в криво застегнутом халате…

— Вы слишком добры ко мне, я уверена. На самом деле у мисс Брэдшоу — изумительный голос, а мисс Уортингтон невероятно умна.

— Подумать только, как вы преданы своим подругам, мисс Дойл! Сразу бросаетесь на их защиту. Это весьма похвальная черта.

Она старается сделать мне комплимент, но я чувствую себя очень неловко, как будто меня изучают под микроскопом.

— Какое у вас необычное украшение.

Слишком уж бесцеремонно она касается пальцем полумесяца.

— Откуда оно у вас?

— Оно принадлежало моей матери, — отвечаю я.

Мисс Мак-Клити пристально смотрит на меня.

— Должно быть, ей нелегко было расстаться с такой драгоценной вещицей.

— Она умерла. Ожерелье — мое наследство.

— Оно имеет какое-то значение? — спрашивает мисс Мак-Клити.

— Нет, — лгу я. — Во всяком случае, мне об этом ничего не известно.

Мисс Мак-Клити опять глядит на меня, пока я не отвожу взгляд.

— Какой она была, ваша матушка?

Я заставляю себя зевнуть.

— Простите, но я, кажется, чересчур устала…

Мисс Мак-Клити как будто разочарована.

— Пейте молоко, пока не остыло. Оно поможет вам заснуть. Отдых очень важен в вашем возрасте.

— Да, спасибо, — бормочу я, держа стакан.

— Ну же! Пейте!

Деваться некуда. Я заставляю себя сделать несколько глотков белой, как мел, жидкости. У нее странный сладкий привкус.

— Мята, — сообщает мисс Мак-Клити, как будто прочитав мои мысли. — Она содействует хорошему сну. Я отнесу стакан Бригид. Похоже, я ей не слишком нравлюсь?

— Уверена, вы ошибаетесь, — говорю я, потому что того требует вежливость.

— Она так на меня смотрит, словно я сам дьявол во плоти. Вам я не кажусь дьяволом, мисс Дойл?

— Нет, — хрипло бормочу я. — Конечно, нет.

— Я рада, что мы в итоге решили подружиться. Крепкого вам сна, мисс Дойл. И не нужно больше читать на ночь.

Тело становится горячим и тяжелым. Неужели все дело в молоке? Или в мяте? Или мисс Мак-Клити отравила меня? «Не выдумывай глупостей, Джемма!»

Я распахиваю окна, впуская в спальню ледяной воздух. Нельзя засыпать. Я широкими шагами марширую по комнате. Наклоняюсь, доставая руками до пальцев ног. Наконец я сажусь на кровать, напевая рождественский гимн. Но это не помогает. Песня умолкает, и я проваливаюсь в сумеречную дремоту.

У меня в руке светится полумесяц. Рука превращается в цветок лотоса, лежащий на тропинке. Сквозь трещины в земле пробиваются виноградные лозы, но их крошечные почки, раскрывшись, превращаются в величественные розы. Я вижу собственное лицо, смотрящее на меня, — это отражение в стене воды. Я просовываю руку сквозь эту стену, а потом и вся проваливаюсь.

Я падаю и падаю, меня поглощает черный плащ сна без сновидений.

Я не знаю, в котором часу меня что-то будит. Я прислушиваюсь, но ничего не слышу. От молока на языке как будто остался легкий налет. Он словно заполняет весь рот. Мне не хочется вставать, но я должна спуститься и выпить воды.

С тяжелым вздохом я отбрасываю одеяло и зажигаю свечу; прикрывая ее ладонью от сквозняка, иду по темному коридору, который, похоже, растянулся на целую милю. На всем этаже осталась только я одна, и никого больше. Эта мысль заставляет меня ускорить шаг.

У самой лестницы пламя свечи вздрагивает и гаснет. Нет! Надо вернуться в спальню и снова зажечь огонек. Но у меня внезапно сильно кружится голова. Колени подгибаются, я хватаюсь за перила, чтобы не упасть. В темноте я слышу тихий скребущий звук, как будто кто-то сильно нажимает мелом на доску.

Я не одна. Рядом кто-то есть.

Я с трудом шепчу:

— Эй, кто это? Бригид? Это ты?

Скребущий звук приближается. Свеча в моей руке вдруг оживает и рождает в коридоре шар света. И я вижу их там, на границе освещенного и темного пространств. Они не совсем реальны и все же более плотные, чем в том видении, которое явилось мне в снегу. Три девушки, с головы до ног в белом. Острые носки их ботинок задевают деревянный пол с ужасным звуком, девушки подплывают все ближе и ближе… Их губы шевелятся, они что-то говорят. Но я их не слышу. Глаза девушек печальны, под ними я вижу большие темные круги.

«Только не кричи, Джемма. Это всего лишь видение. Оно не причинит тебе вреда. Или может?..»

Девушки уже так близко, что я невольно отворачиваюсь и закрываю глаза. От страха и хлынувшего в мои ноздри запаха меня вот-вот вырвет. Чем это пахнет? Морем и чем-то еще. Разложением. Гнилью.

И снова повторяется тот же звук, как будто тысячи насекомых шелестят крылышками. Девушки говорят, но так тихо, что я не сразу осознаю смысл их слов… но когда я его осознаю, меня до костей пробирает холодом.

— Помоги нам…

Я не хочу открывать глаза, но открываю. Они очень близко, эти мерцающие светлые призраки. Одна девушка протягивает ко мне руку.

«Пожалуйста! Пожалуйста, не надо ко мне прикасаться… я закричу! Я закричу! Я за…»

Ее рука — словно кусок льда на моем плече, но закричать мне не удается, потому что все тело застывает. В голове проносятся образы. Три девушки взлетают на вершину обрывистого утеса. Под ними плещутся морские волны, выбрасывая к ногам клочья пены. Облака темнеют. Шторм. Приближается шторм. Погоди-ка, девушек четыре… Четвертая немного отстала. Кто-то окликает их. Приближается какая-то женщина. На ней зеленый плащ.

Сладкий, тягучий голос девушки вползает в мои уши:

— Смотри…

Женщина берет четвертую девушку за руку. А потом из моря вздымается что-то ужасное. Небо темнеет. Девушки кричат.