Ну хорошо, хорошо. Возвращаюсь назад к работе.

Я вернулась на диван, сделала два больших глотка чаю, снова поджала ноги и закрыла глаза.

И что я должна делать с этой личинкой-образом самой себя? Как мне исцелить этот больной маленький кусок дерьма?

Полюбить его, получила я ответ.

Я уставилась на подобострастное существо на дне колодца и вдруг поняла, что должно произойти дальше. Теперь я видела, что личинка лежала в старой, порвавшейся корзине, а корзина была прикреплена к веревке, которая уходила наверх и была обвязана вокруг своеобразного рычага с ручкой. Я могла дотянуться до нее. Я начала очень медленно наматывать веревку на рычаг, чтобы ничего не сломалось или не упало.

Когда испачканный розовый комок стал приближаться ко мне, я увидела, что это была вовсе не личинка, а младенец. Он был истощен, его кожа была, скорее, серого, а не розового цвета, и лежал он в своих испражнениях. Ребенок умирал.

Когда я достала его из корзины, моей первой мыслью была мысль о том, что это существо срочно необходимо вымыть и вытереть, а в моем распоряжении был лишь пучок листьев.

Это не Оно, это Она. Конечно. И сейчас не время беспокоиться о грязи. Она слабеет. Что мне теперь делать?

Пока я стояла у колодца с крошечным дрожащим комочком на руках, у меня в желудке открылась дверь.

А, понимаю. Хорошо. Внутри меня она выживет. Дверь закрывается. Я должна быть матерью, кормилицей этому существу, пока оно не сможет жить самостоятельно. До тех пор, пока оно - она - не выздоровеет и не наполнится жизненными силами снова. Когда она будет готова выйти из моего тела, она будет красивой, сильной и гордой собой. Вот что должно случиться.

Я открыла глаза и допила чай, после чего отправилась обратно.

«А как быть с другим - с немилосердным судьей, - подумала я? - Что я должна сделать с этой безжалостной, прожигающей насквозь ненавистью?»

Надо сказать ей, что здесь ее больше не ждут. У нее здесь больше нет дома. Она должна будет перейти в терпимость и сострадание, потому что я не стану больше привечать ее как Разрушителя.

Я вздохнула. На этот раз, когда я обвела взглядом комнату, я увидела, что синие тени исчезли, и я поняла, что моя работа -по крайней мере, эта ее часть - закончена.

Мне пришла в голову мысль, как можно было выбраться отсюда. Я заслуживаю короткой передышки, подумала я. Если не окончательного завершения всего этого, то хотя бы перерыва!

В задней комнате дома я отмерила себе сто двадцать миллиграммов МДМА. По мнению психиатров, это обычная доза, оказывающая психотерапевтическое воздействие. Этот наркотик всегда восстанавливал мое душевное равновесие, чувство юмора и объективность. Он был старым, любимым моим другом.

Может, он вернет меня в нормальное состояние и вытащит из этого. Если и не вытащит, то уж, конечно, не навредит. Самое худшее, чего можно от него ожидать, - это интенсивность. Но я и без него испытываю сильные ощущения. В этом случае я просто стисну зубы часа на полтора и подожду, пока эффект не станет спадать. Со мной все будет в порядке. В любом случае, попробовать стоит.

Спустя час мои щеки снова были мокрыми от слез, но на этот раз это были слезы облегчения. Мой внешний и внутренний мир возвращался в расслабленное, дружественное нормальное состояние, в котором проскальзывал даже юмор. Я все еще ощущала остаточное присутствие того, с чем мне пришлось иметь дело, но оно уже шло на убыль и постепенно исчезало. В первый раз за три долгих дня я смогла подойти к окну и взглянуть на гору, на ее вершину, окутанную дождевыми облаками, и почувствовать, что в душе у меня мир и покой.

Спасибо Тебе, Господи, спасибо тебе, кто бы Ты ни был. Спасибо.

Когда Шура вернулся домой из университета, я рассказала ему об эффекте, который оказал на меня МДМА. Я умолчала о личинке на дне колодца и о судье-палаче. Это могло подождать до другого раза. Шура ел простенький обед, который я для него приготовила, слушал мой рассказ и поглаживал меня по руке, откладывая на время вилку. А я извинялась перед ним за то, что стала так много думать о себе в последние несколько дней.

- Я знаю, что ты все понимаешь, к тому же обычно я так не поступаю, то есть не сосредоточиваюсь всецело на самой себе и не забываю обо всем остальном. Но сейчас я ничего не могу с этим поделать. У меня камень с души упадет, если я попрошу у тебя прощения и поблагодарю за то, что ты так добр и терпелив со мной.

- Без проблем, - откликнулся Шура. - Как я уже говорил, мне не кажется, что у тебя был выбор. Но мне известно, что ты склонна к самобичеванию, так что извиняйся, сколько захочешь! Делай все, что поможет тебе стать счастливой!

Шура вовремя убрал ногу, и это спасло его от удара.

Спать мы легли рано.

После недолгих манипуляций выяснилось, что мое тело по-прежнему не отвечает на Шурины ласки, но мы с ним оба знали, что отсутствие чувствительности может объясняться эффектом МДМА. Этот препарат был широко известен тем, что, позволяя человеку чувствовать взаимопонимание и любовь, в большинстве случаев не стимулировал сексуальное влечение.

Той ночью у меня впервые в жизни наступило просветление сознания во сне. Я была в полном сознании, чувствуя цельность своего «я» и понимая, что я сплю и грежу, но в то же время понимая и то, что мне предстоит узнать нечто важное. Я знала, что запомню то, что мне сейчас покажут, что после пробуждения смысл этого сна останется со мной.

Я видела перед собой верхнюю часть огромного витражного стекла. На нем был простой рисунок в виде лепестков, разделенный на два сегмента, верхний и нижний. Стекло в витраже было двух цветов - синего и зеленого. Верх витража был зеленым, а находившиеся ниже темной разделительной линии лепестки светились синим.

Пока я осматривала витраж, синий и зеленый начали спокойно перетекать через разделительную линию, пока, в конце концов, не поменялись местами. Я продолжала наблюдать, как они меняются местами снова, медленно, беззвучно. Каждый цвет просачивался через разделительную линию до тех пор, пока полностью не занимал место другого.

Я знала, что означает это перемещение. Два этих цвета -синий и зеленый - олицетворяли двойственную природу вселенной и человеческой души. Плюс и минус, мужское и женское, Инь и Ян. Такие цвета были специально подобраны для того, чтобы избежать любого намека на позитивные или негативные качества каждого из них. Древний символ Инь и Ян традиционно изображается половинкой черного и половинкой красного цвета. Если я увидела бы эти цвета, я бы соблазнилась сказать «да» одному и «нет» другому. Синий же и зеленый были в нравственном и духовном смысле нейтральны.

Урок был ясен: каждый из этих цветов равен второму и вовремя переходит на его место. Нужно принять обе стороны и не отвергать какую-нибудь одну из них, не закрываться от нее. Нужно позволить и синему, и зеленому учить себя. Можно предпочесть один из них, объединить себя с ним, если возникает подобная необходимость, но жить в мире нужно с обоими.

Это было простое выражение истины о сущности бытия, сознания и подсознания, внешнего и внутреннего мира. Я увидела необходимость согласиться с двойственностью всего сущего.

Я сказала, что мне будет трудновато это сделать, но я попытаюсь найти способ достичь этого. И добавила, что буду ценить любую помощь, откуда бы она ни приходила ко мне.

Я оставалась в сознании и, не переставая, следила взглядом за зеленым и синим, их непрекращающимся плавным переходом, пока не пришла пора просыпаться.

Впервые за четыре последних дня я открыла глаза с удовольствием. Я сообщила Шуре, что видела свой первый сон наяву и что это был удивительнейший опыт, о котором я собиралась рассказать ему за завтраком.

Я по-настоящему гордилась собой.

Я чувствовала себя нормально, за исключением того, что уровень энергии у меня был выше обычного. Я залезла в свою машину и решила, что, хотя и не вернулась полностью в нормальное состояние, все-таки была близка к этому и могла рискнуть вести машину, по крайней мере, до торгового центра, который находился в нескольких кварталах от нашего дома.