К часу дня все было почти в порядке. В порядке? Да, в порядке. Я чувствовал, что, когда окажусь на свидетельском месте в зале суда, то все будет под контролем. Так и оказалось.

Что же это было такое, думал я впоследствии? Подобно птице с большими крыльями, я парил над многими вещами, казавшимися мне бессмысленными, и все же на каких-то уровнях мой разум работал правильно. Я находился в этом - «фуговом» -состоянии около пяти часов.

Потом я еще дважды попадал в точно такое же состояние, но оно длилось меньше. В самом последнем случае «фуговое» состояние продолжалось у меня всего лишь двадцать минут.

Наверняка кто-нибудь заметит: «Может, некоторые клетки у него в мозгу сгорели начисто в результате многочисленных экспериментов с наркотиками!»

Но эта мысль не выглядит логичной. Если так, то как эти клетки могли восстановиться за два-три часа? Профессиональные нейрохимики скажут, что эти клетки никогда сами не восстанавливаются.

Флэшбэк, как я уже сказал, - тоже не очень хорошее объяснение, поскольку в этом случае о явной травме речи не идет. «Фуговое» состояние обладает качествами, отличающими его от любого наркотического опыта, пережитого мной.

Могла ли быть всему виной гипогликемия? Не думаю. Во время остальных двух случаев я не обратил никакого внимания на уровень сахара в крови.

На мой взгляд, подобное состояние может быть элементом нормальной жизнедеятельности мозга. Возможно, те, кто испытывал такие необычные ощущения, приписывали их стрессу или недосыпу, или большому количеству алкоголя, выпитого прошлой ночью. Ясно, что делать в таком случае, - позвонить боссу и сказать, что приболел, а потом лечь спать, пережидая это состояние.

Быть может, где-нибудь в лесной глуши Айдахо ходит человек. Он гуляет по своему лесу, по своей земле, но внезапно осознает, что знакомая местность стала вдруг чужой. Он почувствовал себя чужестранцем в этом лесу, принадлежащем кому-то или чему-то другому. От вставших дыбом волосков у него начинает покалывать в шее. Он разворачивается и возвращается домой.

Я убежден в том, что этот феномен - «фуговое» состояние -человек унаследовал от человекообразных животных.

И на каком-то очень глубоком уровне я понял, что это состояние (в котором я, слава Богу, пребывал не так долго) может быть повседневной реальностью для какого-нибудь парня с улицы.

Эта мысль рождает у меня чувство безмерного сострадания.

Предвкушаю свой четвертый опыт. Судя по предыдущим случаям, следующая фуга должна наступить лет через пять и продлиться всего-навсего несколько минут. Этого времени очень мало, чтобы проделать эксперименты со словами и вызванными ими ассоциациями, а также с обратным счетом, но я попробую сделать и то, и другое. Меня сжигает любопытство.

Это рассказ о сильном изменении сознания. Наверное, это случилось потому, что для этого пришло время.

Все началось во второй половине воскресного дня, в ноябре, в середине восьмидесятых. Шура работал в своем кабинете, а я была в спальне. Я собиралась разобрать кучу собственного накопившегося хлама - одежду, пояса, чулки, фотографии и старые журналы. Все эти вещи ждали, когда их положат на место. Этот хлам был символичным и напоминал мне о той стороне моего собственного «я», которую я ненавидела лютой ненавистью. Она была рассеянной, неорганизованной и любила тянуть время. Я не была уверена в том, что было хуже, - смотреть на этот кавардак или бороться с ленивой вялостью, всегда охватывавшей меня, когда я пыталась взять себя в руки и навести порядок.

Я понимала, откуда взялось угнетенное состояние. Мне уже были давно известны внутренние конфликты, к которым приводила моя попытка прибрать скопившиеся предметы, которые говорили об определенных моих качествах, особенно нежелательных. Однако мое понимание не решало проблему.

Итак, я приступила к уборке - стала задвигать коробки под кровать и складывать одежду в шкаф, чувствуя себя вялой и отупевшей.

Так что, когда Шура прокричал мне из кабинета «эй, как насчет того, чтобы помочь отодвинуть крайнюю плоть науки, пока ты работаешь?», я ответила, что не могу вообразить ничего более привлекательного. Я также спросила, что он задумал.

Шура вышел из кабинета, пересек коридор и выглянул из дверного проема спальни: «Я о той новинке, дозу приема которой я довел до тридцати миллиграммов. Я еще не уловил какой-либо активности и подумал, может, ты захочешь поднять планку повыше и принять, скажем, сорок миллиграммов. Можно почти с уверенностью сказать, что ты не почувствуешь никаких эффектов, но я бы оценил, как оно поведет себя на уровне повыше, если ты вызовешься добровольцем».

- Конечно, - согласилась я. - Что это за штука?

- Это 3,5-диметокси-4-метилфенэтиламин. Для краткости - ДЕСОКСИ.

- Ладно, я буду добровольцем, - сказала я. Вся моя усталость вдруг испарилась без следа. Даже если эти сорок миллиграммов на меня не подействуют, подумала я, мне хотя бы полегчает морально от сознания того, что я поднимаю новый наркотик на следующий уровень. Образ Элис-полезной поможет нейтрализовать образ Элис-неряхи.

Шура отправился в лабораторию и вернулся оттуда со стаканом, на дне которого белело небольшое количество порошка. Он махнул мне, приглашая за собой на кухню. Я спросила, будет ли он принимать что-нибудь сам, на что он ответил: «Нет. Я принимал неактивную дозу кое-чего другого вчера, и сегодня мне нужно оставаться чистым».

Я налила в стакан с порошком немного лимонада розового цвета. Шура чокнулся со мной своей кофейной кружкой со словами «за науку». Я поддержала его тост и выпила содержимое стакану после чего покривилась и плеснула себе еще лимонада, чтобы избавиться от противного привкуса во рту.

- Спасибо, сладкий! Я чувствую себя полезной, добродетельной и значимой! - сказала я Шуре, крепко обнимая его.

- Ну, - предостерег он, - честно говоря, я не ожидаю проявления активности, но тут никогда не знаешь наверняка. Ты можешь дойти до порога, если нам повезет. Но я на это не рассчитываю.

Когда мы уходили с кухни, я спросила у Шуры: «Что заставляет тебя с такой уверенностью думать, что активного воздействия не будет?»

Он объяснил, что, так как он не обнаружил никаких эффектов при дозе в тридцать миллиграммов, то при ее повышении всего лишь на десять миллиграммов вряд ли можно чего-нибудь ожидать, если только порога, но это максимум. «Все наркотики, - сказал Шура, - имеют так называемую кривую зависимости от дозы. Чем больше доза принятого тобой препарата, тем сильнее его эффект. Но у большинства таких соединений, как эти фенэтиламины, наклон этой кривой довольно небольшой. Если на одном уровне ты ничего не ощутил, то вероятность того, что ты что-то почувствуешь даже при удвоении этой дозы, очень мала».

Я задержалась в дверях и напоследок уточнила: «Хорошо. Но ведь ты обычно не удваиваешь дозу нового соединения на первых этапах его изучения, разве не так?»

Шура покачал головой: «Нет, когда может начаться зона активности. Но я могу это сделать на раннем этапе. В любом случае, сейчас мы не удваиваем дозу, а прибавляем лишь треть от исходного количества. Обычно я добавляю половину при каждой попытке, так что одна треть - это довольно скромное повышение».

Я вернулась к своим делам и стала аккуратно складывать пачки писем и списков, накопившихся между стародавними номерами The Saturday Review и Newsweek. Я прислушивалась к радио, которое помогало мне отвлечься от занудной процедуры уборки.

Минут через сорок до меня дошло, что кое-что изменилось. Я не могла понять, что именно, я просто знала, что вышла из обычного состояния. Я пошла в кабинет и сказала Шуре, что процесс пошел, только я не могла сказать точно, каким образом. «Здорово! - ответил он. - Я действительно не ожидал ничего подобного. Думаешь, этого достаточно для порога?»

- На самом деле это уже тянет больше, чем на плюс один, - сказала я. - Но поживем-увидим, что будет дальше.