– Подожди здесь, – приказал он, а сам исчез за дверью большого магазина рядом с кузней.

Я в недоумении замерла. Он в самом деле ушел, оставив меня одну. Я затравленно огляделась, а затем со всех ног пустилась к реке. После первой же сотни ярдов лодыжки мои нестерпимо заныли, я почувствовала, что больше не могу бежать. Я готова была плакать от отчаяния, обвиняя в предательстве мое ослабевшее тело, но вынуждена была пойти тише. Я знала, что делать – украсть лодку Старкера, проплыть немного вверх по реке, а потом убежать в лес. Я чувствовала на себе любопытные взгляды, но старалась не замечать их. Я шла навстречу своей свободе. К тому времени, как окружающие поймут, что я – беглая рабыня, я буду уже далеко.

Я так сосредоточилась на этой мысли, что даже не услышала стука копыт за собой. Голос Хеннесси прозвучал надо мной, словно гром среди ясного неба.

– Так тебе далеко не уйти, – сказал он. – Может быть, поедешь верхом?

Я закрыла лицо руками. Мной овладело такое отчаяние, что я завыла в голос и упала на землю.

Хеннесси спешился, сгреб меня в охапку и перекинул через седло. Вцепившись в гриву коня, я села, он устроился сзади, и мы тронулись в путь.

Когда стемнело, мы стали лагерем на небольшой поляне вблизи ручья. Хеннесси кинул тушку кролика, которого подстрелил по дороге, к моим ногам и приказал приготовить его.

– Если вы не хотите есть его с мехом и кишками, дайте мне нож, – сказала я.

Он усмехнулся, потянувшись за ножом. Мгновенный жест – и нож воткнулся в тушку. Хеннесси от души рассмеялся и навел на меня пистолет. Так, под прицелом, я и разделывала кролика.

Как только я закончила, он, все так же поигрывая пистолетом, велел мне отдать нож. Мне страшно хотелось проткнуть его толстое брюхо, пусть бы это стоило мне жизни, но я взяла себя в руки. От меня требуется одно, говорила я себе, – терпение. И я воткнула нож в землю у его ног.

Я развела костер, завернула кролика в листья и отправилась к ручью набрать воды. Потягивая виски, он не спускал с меня глаз. Я заметила, что дыхание его изменилось, превратившись в глубокие и низкие всхлипы, и приготовила себя к худшему.

Он напал на меня с внезапной яростной стремительностью. Меня затошнило от запаха его дыхания, я изворачивалась под ним, и вдруг пальцы мои нащупали рукоять ножа. Я надеялась, что успею проткнуть его еще до того, как он поймет, что случилось, но Хеннесси ударил меня по руке, чуть не сломав ее.

– Так ты хочешь подраться, стерва? – заревел он. – Ну что же, посмотрим кто кого.

Я вжалась в землю, едва живая от боли и ненависти. Передо мной был капитан Фоулер в ином обличье, но сейчас плен мой был еще более невыносим, чем тогда, на «Красавице Чарлстона». На корабле мне некуда было бежать, а сейчас, среди диких лесов, свобода казалась такой близкой, такой желанной.

Он больше не упускал меня из виду, и я пожалела, что из-за своих поспешных действий лишилась его доверия. Возможно, если бы я была покорна, он бы поверил, что я слаба и беспомощна. Но сейчас он следовал за мной повсюду, не сводя с меня своих водянистых, злых глаз.

– Старкер сказал, что ты из Нового Орлеана, – сказал он как-то дождливым вечером у костра. – Готов спорить, ты не была шлюхой в том публичном доме. Я был там. Отличное место и славные девочки.

Я промолчала.

– Ты француженка? Скажи что-нибудь по-французски.

Я продолжала молчать. Внезапно он ударил меня в висок. Я упала навзничь.

– Ты грязный змеиный выродок, – заговорила я по-французски. – Чтобы ты сгнил и рассыпался в прах еще до смерти. Чтобы у тебя руки-ноги отвалились. Чтобы ты превратился в кастрата…

Хеннесси откинулся и захохотал.

– Не знаю, что ты там говорила, – сказал он, – но готов поклясться, что ты костерила меня вдоль и поперек. Давай, вали дальше, Француженка, если тебе это помогает.

– Хочешь тысячу долларов? – сказала я по-английски.

– Да? Где же их раздают?

Он оторвал зубами кусок мяса, и я отвернулась. Я не могла смотреть, как он ест, без тошноты.

– В Новом Орлеане. Вы слышали о пирате Жане Лафите? Он мой хороший друг. Он заплатит тысячу долларов за то, что вы привезете меня к нему. Я не лгу вам, мистер Хеннесси. Подумайте, тысячу долларов!

– Никогда не слышал, чтобы за девку-рабыню давали столько, – с сомнением покачал головой мой хозяин.

– Но я не рабыня, – настаивала я. – Клянусь, я свободная женщина.

Я в который раз принялась рассказывать свою историю. Он слушал, не перебивая.

– Прошу вас мне поверить. Я говорю правду, – закончила я.

– Нет, Француженка. Я заплатил за тебя хорошие деньги, и ты теперь моя. Ты будешь работать на меня, пока не сдохнешь.

– Сколько стоил ваш мех? – спросила я.

– Около пяти сотен долларов, – сказал он, задумчиво жуя.

– Так вы продешевили, – рассмеялась я. – Мой прежний хозяин надул вас. В лучшем случае за меня дали бы двести пятьдесят, а может, и меньше. Никто не хотел покупать меня за цену Старкера. Да он сейчас смеется над вами!

На лице Хеннесси промелькнуло какое-то странное выражение.

– Для тебя это ничего не меняет. С тем же успехом я мог заплатить за тебя пять долларов вместо пятисот, – медленно проговорил он. – Ты моя, пока не умрешь или пока я не решу продать тебя или убить.

«Или пока я не убегу», – добавила я про себя.

– Лучше и не пробуй бежать. – Он словно прочитал мои мысли. – Я очень быстро тебя найду и так изуродую, что больше ты не убежишь никуда.

Слова его были ужасны, но голос оставался спокойным и ровным. Я невольно вздрогнула. Этот человек не остановится ни перед чем.

– Старкер был не дурак, – продолжал мой владелец. – Он знал, что стоит снять с тебя эти железные кольца, и ты удерешь раньше, чем он поймет, что случилось. Я тоже не дурак. Я снял их, потому что так удобнее передвигаться, но только не подумай, что ты сможешь удрать. Я знаю, ты будешь пытаться. Я понял это по твоему лицу еще в кузне. Но я решил тебя проверить. Я хотел знать, насколько сильно твое желание.

– И теперь знаете, – сказала я.

– Знаю. Ты можешь думать, что я продешевил, но это не так. У тебя в запасе еще долгие годы, за которые ты успеешь поработать много и тяжело.

Хеннесси засмеялся, пробурчав под нос:

– Да, я верну свои деньги, девка. Ты можешь мне поверить.

Я взглянула на своего спутника. Освещенный пламенем костра, он походил на медведя, на дикое существо – злое порождение этих глухих мест.

– Ну что же, теперь все ясно, – сказала я как можно ровнее. – У вас много рабов?

– Около пятидесяти.

– И они не убегают?

– Я привожу их назад, и больше они не делают попыток, – бесцветным тоном пояснил Хеннесси. – Я еще не потерял ни одного раба.

Закутавшись в одеяло, я молча легла у догорающего костра. Лица моих друзей и недругов, лица, лишенные тел, проносились у меня перед глазами: дядя Тео, Гарт, Джек, Арнольд… а теперь вот этот мужчина. Во сне я видела себя на «Красавице Чарлстона». Я была единственной рабыней, закованной в трюме, а Эдвард Хеннесси был капитаном. Я проснулась с сильным сердцебиением и так и не смогла больше уснуть. Я лежала на земле и слушала звуки леса и дыхание моего хозяина. Моя ненависть даст мне волю к жизни, я знала это. Наконец сон сморил меня.

Он разбудил меня задолго до рассвета. Мы поели холодной похлебки и выпили кофе. Нам предстоял переход через горы. Весь день лил дождь, но мы шли вперед, не останавливаясь, карабкаясь по скользким тропинкам. Нам удалось пройти около двадцати миль. Хеннесси сказал, что у него плантация в Виргинии, в четырехстах милях от Уилинга. Слово «плантация» произносилось хвастливо и с гордостью, и я представляла себе красивую усадьбу, как «Ля Рев» или Хайлендс, со многими акрами плодородных земель, дающих богатый урожай.

Мы шли чуть больше трех недель, видя перед собой один и тот же лес. Мы карабкались на поросшие лесом вершины, чтобы оттуда увидеть все тот же бесконечный зеленый океан, а потом опять спускались вниз. Ночью, после еды и другого ритуала, о котором Хеннесси никогда не забывал, поскольку он ему нравился, он связывал меня так, что я не могла шевельнуться, а утром развязывал, и мы опять шли.