– Видите ли, мадам, мы заинтересованы в том, чтобы продать его как можно быстрее. При тех обстоятельствах, в которых дом достался городу, я имею в виду осложнения юридического характера, нам хочется с этим вопросом покончить быстро.

– Да, да, – нетерпеливо сказала я, – сколько он стоит?

Агент пожал плечами.

– Дом полностью меблирован. Вы, конечно, можете не брать мебель, но если возьмете… – Он сделал паузу; я едва сдерживала нетерпение. – Все вместе стоит две тысячи долларов.

– Две тысячи! Но это и впрямь почти ничего. Я его беру. Дом, обстановку, все.

– Прекрасно, мадам, – поклонился Перруз. Мы с Гартом вышли на улицу.

– Гарт, – возбужденно говорила я, – это именно то, что мне надо. Небольшой, но очень милый дом. И такой уютный! Спасибо, что рассказал мне про него. Какая удача! Мне хочется переехать как можно скорее!

– Да, он достался тебе дешево, – согласился Гарт, – хотя, как мне кажется, ты могла бы поторговаться. Мне показалось, что продавец не чаял от него отделаться.

– Нет, – твердо заявила я. – Я довольна покупкой. Та женщина, хозяйка, была со вкусом. Жан будет рад за меня, я уверена.

– Ты пригласишь его? – спросил Гарт.

– Ну конечно! У меня будут вечера и праздники, быть может, я на всю Луизиану прослыву гостеприимством. Как красиво звучит – салон Элизы. Все знаменитости этой страны будут приходить ко мне и восхищаться мной. Художники будут рисовать мои портреты, поэты посвящать мне стихи…

– И у тебя будет куча любовников, – криво усмехнувшись, добавил Гарт.

– Любовников? Ну конечно, у меня их будет очень много, но не больше одного за один раз! И слуги. Почему я забыла о слугах? Интересно, Саванна согласится переехать ко мне? Она ведь, наверное, рабыня, а я куплю ее и сделаю свободной. Мы, французы, должны подать пример местным варварам. Интересно, – продолжала я, – сколько в Новом Орлеане платят дворецкому и горничной. Наверное, содержать дом стоит больших денег? Жан обещал помочь мне. Думаю, до весны выкручусь. Непременно.

Я щебетала всю дорогу, а Гарт хранил молчание, все так же озадаченно глядя на меня. Он зашел в адвокатскую контору вместе со мной и помог оформить покупку. Это было очень кстати: я не очень хорошо разбиралась в такого рода сделках. После всего мы зашли в небольшую уютную чайную, недалеко от собора Сент-Луи.

– Скажи мне, – спросил Гарт, – ты пригласишь меня в гости, когда устроишься?

Я пригубила шампанское.

– Непременно. На новоселье, – уточнила я. – Но потом… Боюсь, я не смогу принимать тебя. Ты ведь понимаешь?

– Конечно, учитывая те чувства, что ты питаешь ко мне. Очень жаль. Ты никогда не найдешь мужчину, который понимал бы тебя так, как я.

– А ты понимаешь меня?

– Там, где стоит понимать. В постели.

Я уронила вилку. Обедавшие за соседними столиками обернулись в нашу сторону.

– Как ты смеешь так говорить со мной! Я… я благодарна тебе за помощь, Гарт, но если ты собираешься и дальше разговаривать со мной в таком непозволительном тоне…

– Я просто удивлен той ролью, которую ты себе уготовила. Быть покровительницей муз – не твоя стезя, Элиза. Обычно такого рода деятельностью увлекаются плоскогрудые девицы с лошадиными лицами, вроде мадам де Сталь, которых природа наградила большим количеством мозгов, чем им нужно для жизни, чтобы как-то компенсировать нехватку привлекательности. У тебя другие таланты, Элиза.

– Я не буду отвечать на очередную грубость, – сухо ответила я и добавила: – Я сама заплачу за обед. Я не хочу быть должной тебе ни пенни!

Мы встали из-за стола.

– Не будь дурочкой, Элиза, – сказал Гарт. – Завтра ты еще потребуешь, чтобы я представил тебе счет за гостиницу.

– Возможно.

– Только не говори никому, что ты даришь благосклонность бесплатно, – засмеялся Гарт. – Или тебе придется отбиваться от поклонников палкой, как от бешеных собак. Скажи, а если тебе подарят бриллиантовое колье, ты примешь подарок?

– Приму с радостью, – ответила я, – но не от тебя. Впрочем, не думаю, что ты захочешь мне что-то подарить. Очевидно, ты считаешь, что твое тело – лучший подарок, на который может рассчитывать женщина.

Гарт проводил меня к экипажу, и мы отправились на биржу.

– Не буду спорить с тобой, Элиза. Женщина, которая ничего не просит, в этих краях такое же чудо, как снег. Что же, посмотрим, как ты будешь завоевывать мир коммерции.

Все находящиеся в зале биржи дружно повернулись в мою сторону, когда я вошла, и торговля прервалась на несколько минут. Я почувствовала себя очень неловко, словно меня выставили голой. Поискав глазами знакомое лицо, я наткнулась на агента Лафита, Пьера Монтегю. Заметив меня, он подошел.

– Месье Монтегю, помогите мне монополизировать рынок.

Пьер рассмеялся.

– С превеликим удовольствием, мадемуазель, только, боюсь, каждый из нас здесь мечтает об этом, но шансы есть разве что у Лафита. Эмбарго не заденет его ничуть. У Жана склады ломятся от товаров, а магазины города полупусты. Эта война сделает его богачом.

– Эта война и меня сделает богатой. Сегодня хороший день для покупки?

Монтегю улыбнулся Гарту, стоявшему у меня за спиной.

– Любой день хорош для покупки, мадемуазель Лесконфлер, если у вас есть деньги.

Я попросила Пьера стать моим агентом и рассказала о своих планах, пообещав списаться с Жаном.

– Эта сделка и вас сделает богатым, месье Монтегю. Всего наилучшего.

– Ты уверена, что Лафит поможет тебе? – спросил Гарт, когда Монтегю ушел. – Если его склады забиты, он должен стремиться сбыть товар, хотя бы для того, чтобы освободить место для нового.

– Он извлечет больше пользы, если попридержит товар, – мудро заметила я. – А вдруг британцы заблокируют реку?

Гарт, казалось, был поражен моей осведомленностью.

– Ты пугаешь меня, Элиза. Мне стоит сделать тебя своим управляющим.

– Гарт, привет!

К нам шел молодой человек лет двадцати пяти. Он был высок и строен, одет весьма элегантно в серый сюртук, прекрасно сшитые брюки жемчужного цвета и черный шелковый жилет. Его темно-каштановые волосы отливали червонным золотом, и в чудных карих глазах блестели огоньки.

– Привет, Жак. Элиза, знакомься, Джакоб Фоурнер. Жак, это Элиза Лесконфлер.

Жак почтительно поцеловал мою руку.

– Вы не помните меня, мадемуазель, – сказал он с печальной улыбкой, – но я был одним из тех, кто добивался права танцевать с вами на балу у мадам Арсени прошлой весной.

Я не вспомнила его, но, улыбнувшись, сказала, что, конечно же, помню. Увидев, как засиял от счастья юноша, я подумала, что ложь нередко бывает во благо и не стоит скупиться на приятные слова.

– Мадемуазель переезжает в город, – сказал Гарт, чтобы поддержать разговор.

– Очень рад узнать об этом, мадемуазель! Мы, новоорлеанцы, слишком долго завидовали Лафиту, который монополизировал ваше общество, – галантно заметил Джакоб.

Мы поболтали еще несколько минут, и в конце беседы Фоурнер попросил разрешения нанести визит.

– С удовольствием приму вас, месье.

Уже в карете Гарт сказал, что, если я и дальше буду столь же гостеприимна, половина новоорлеанских парней встанет лагерем у моего порога, и я не смогу даже выйти из дому, чтобы не наступить на кого-нибудь.

– Он такой милый, – возразила я. – Безупречные манеры…

– О да. Манеры – это то, что пускают в ход безбородые юнцы, когда у них нет…

– Послушать тебя, так ты один во всей Луизиане знаешь, что делать с женщинами!

– Это близко к правде, – скромно признал Гарт.

– И детей ты, наверное, наделал целую сотню?

– Верно, не одну, а две, но – увы! – все они незаконные, – весело ответил Гарт. – Жоржетта безразлична к детям.

– А ты безразличен к Жоржетте.

– Совершенно справедливо, Элиза, я безразличен к Жоржетте как к любовнице, но во всем другом мы прекрасно ладим.

Я сама удивилась внезапному уколу ревности.

– Мне скучно слушать бесконечные рассказы о детских хворях, вороватости слуг или о том, как трудно найти хорошую модистку, – продолжал Гарт. – Ты долгое время жила среди искателей приключений и уже забыла, какими скучными бывают женщины. Сейчас я предпочитаю дам, которые могут вести умные беседы на серьезные темы. Например, о том, как нажить капитал…