– Не переживай, с Пьером я все уладила, – заявила я, обсасывая косточку. – Я сказала ему, что передумала. Он, я думаю, обрадовался. Чем весьма меня обидел.

– Представляю, – прорычал Доминик.

– Не расстраивайся, Дом, я сумею за себя постоять, просто взойду на борт «Мэри Роуз» с остальными и подожду в сторонке, пока все кончится.

– Она подождет в сторонке! Как ты себе представляешь абордаж? Нечто вроде потасовки на задворках кабака? Остаться в сторонке на вражеском корабле! Мне надо бы привязать тебя к дереву и оставить прямо здесь, а на обратном пути подобрать. Может, ты так чему-нибудь научишься. Будь вы, женщины, прокляты! Все вы порождение дьявола!

Пираты с большим удовольствием наблюдали за нашим диалогом.

– Брось, Доминик, – вступился за меня один из них, – Элиза принесет нам удачу.

– Нам нужна не удача, а холодные головы и зоркие глаза, – не остался в долгу Лафит.

– У меня хорошее зрение и ясный ум, – поддакнула я. – Попробуй докажи обратное!

Мы молча смотрели друг на друга. Доминик сопел, и я решила разрядить напряжение:

– Милый, бедный Дом, разве не ты меня учил? Неужели ты сомневаешься в своей ученице?

– Чертова лиса, – сказал он, покачав головой. – Над чем смеетесь, дураки? Ложитесь спать. Завтра предстоит трудный день.

Проводив Доминика взглядом, я вздохнула с большим облегчением. Мне удалось одержать еще одну маленькую победу. Сейчас от настоящей драки меня отделяло совсем немного времени. Все, что от меня требуется, повторяла я, это сохранять хладнокровие и не думать о худшем. Остальное произойдет само собой. Но я уже чувствовала предательский страх, спазмами сжимавший желудок, и спрашивала себя, не лучше ли было поехать с Жаном в Новый Орлеан.

Весь следующий день мы провели в пути и только к вечеру стали лагерем на западном берегу Миссисипи. Настало утро перед битвой. Удача сопутствовала нам: на реку лег густой туман. Доминик ликовал. Если «Мэри Роуз» появится, пока не рассеется туман, то мы сможем подойти к ней вплотную незамеченными. Пираты поджидали добычу по обоим берегам реки южнее старицы. Доминик без конца ворчал что-то насчет того, что приходится нянчиться с мелюзгой, но не отпускал меня ни на шаг. Сквозь пелену тумана начало пробиваться солнце.

Я дрожала то ли от сырости, то ли от страха.

– Не знаю, что со мной происходит, – говорила я Доминику. – То я вся горю, словно меня поджаривают на сковороде, то зуб на зуб не попадает от озноба. Мне кажется, я вот-вот взорвусь.

– Это предчувствие опасности. Оно, как наркотик, заставляет страдать от жары и холода одновременно. Поначалу ты не замечаешь в себе особых перемен, но вскоре чувствуешь, что тебе чего-то недостает, и этого «чего-то» становится нужно все больше и больше, и в конце концов ты понимаешь, что не можешь без этого жить. Человека, который пристрастился к опасности, словно тянет на край, его уже не может остановить сознание того, что он играет в прятки со смертью. Это ужасно, Элиза. Так жить нельзя.

– Жан не такой, правда?

– Да нет, такой же. Мы все здесь похожи. А сейчас и ты причащаешься этим зельем. Это своего рода безумие, любовь к опасности. После первого раза ты сам удивляешься, как остался жив, и клянешься себе никогда не повторять подобного, но проходит какое-то время, для кого больше, для кого меньше, и начинает что-то скрести изнутри. И это «что-то» снова гонит на смерть. Жан тебе скажет, – добавил Дом, угрюмо сплюнув.

– Он никогда не говорил со мной об этом.

– Но ведь и ты помалкивала, лиса?

Я прыснула от смеха.

Вскоре сквозь туман до нас донесся характерный шум движущегося тяжелого судна. Шум приближался, дробясь на отдельные звуки. Над водой слышались глухое уханье парусов, сиплые голоса матросов. Крякнули наши пушки, и в ответ раздался сердитый орудийный огонь с фрегатов. Когда «Мэри Роуз» оказалась в нужном месте, Доминик дал знак, мы столкнули лодки и бесшумно поплыли к кораблю с оружием наготове. К счастью, солнечные лучи еще не разогнали туман. Сквозь густую пелену доносились топот ног по палубе, резкие выкрики.

Мы подплыли незамеченными, и теперь все решала скорость. Меткие гарпунщики забросили на фальшборты канаты с мощными крюками, и мы черным роем взобрались на палубу. Я оказалась на борту последней из нашей лодки, вместе с гигантом по имени Франсуа, которому Доминик, как я подозревала, поручил опекать меня. Франсуа подхватил меня и поднял на палубу, словно перышко.

На палубе меня встретили шум, грохот, смешение тел, запах пороха, черные клубы дыма. Франсуа, толкнув меня под пушку, оставшуюся без присмотра, схватился с кем-то из матросов. Несколько минут я наблюдала за ходом сражения из своего укрытия. Увиденное ввергло меня в ужас. Вскоре к запаху пороха присоединился сладковато-приторный запах пота и крови; меня тошнило при виде людей, рубящих друг друга. То, что рисовало мне воображение, совсем не совпадало с тем, что происходило наяву. Господи, зачем, зачем я только ввязалась в эту кровавую бойню! Сто раз были правы те, кто отговаривал меня.

Рядом со мной упал человек, смертельно раненный в живот; он истекал кровью, но по-прежнему сжимал в руках пистолет. Человек увидел меня, и последняя вспышка ярости озарила его лицо; он прицелился мне в голову. Вне себя от ужаса, я ударила его по руке шпагой и, выскочив из укрытия, побежала вперед.

Я бежала, не разбирая дороги, сердце мое стучало так, что только по случайности не выпрыгнуло из груди. В ушах звенело. Что мне делать? Размахивать шпагой и стрелять? А может, надо выбрать себе жертву и ждать, когда она, то есть жертва, подставит спину? Или наоборот – ждать, когда противник повернется лицом и тогда уже драться как подобает джентльмену? Но эти английские матросы не были военными, они не носили ни формы, ни тяжелых плоских шляп. Я видела несколько пар дерущихся, но не смогла разобрать, где были пираты, а где моряки «Мэри Роуз».

Может быть, вмешаться в уже начатый поединок? Или следует поискать для себя другого соперника?

Я услышала позади себя шум и обернулась. Огромный детина шел на меня с кинжалом. Инстинктивно я прицелилась и выстрелила. С ужасом я смотрела, как он грузно оседает, держась за грудь. Услышав предсмертный хрип, я сама удивилась, что не упала от ужаса рядом со своей жертвой, а заставила себя перешагнуть тело. Какой я все же была дурой, когда не слушала тех, кто желал мне только добра! Я настояла на своем… и что же? Дорого бы я дала за то, чтобы оказаться сейчас как можно дальше от этой посудины. Пираты оказались простыми грабителями, с одной лишь оговоркой: на кон они ставили собственную жизнь.

Мне хотелось бежать от тошнотворных сцен и звуков, и я бросилась на нижнюю палубу. Пройдя по длинному коридору, я оказалась перед дверью, которая могла вести только в каюту капитана. Задержавшись ровно настолько, чтобы перезарядить пистолеты, я заткнула их за пояс и, пинком распахнув дверь, ворвалась в каюту.

Капитан «Мэри Роуз», торопливо захлопнув небольшую шкатулку, встал из-за стола. Мы молча смотрели друг на друга. Я пришла в себя первой.

– Простите, капитан, мы не нашли вас на палубе, и нам пришлось поискать здесь.

Именно так, по моим представлениям, должен был разговаривать в подобной ситуации Жан Лафит. Голос мой сорвался и зазвучал по-детски тонко и ломко.

Неожиданно в руках капитана блеснул клинок. Выхватив пистолет, я зажмурилась и выстрелила. А когда открыла глаза, с удивлением обнаружила, что выстрелом выбила шпагу из рук капитана.

– Клянусь, мальчишка, ты заслужил виселицу, – прорычал он, прижимая раненую руку к груди. – И я сделаю все, чтобы ты получил по заслугам.

Выхватив второй пистолет, я прицелилась противнику в голову.

– А я обещаю вам, капитан, что следующий выстрел оторвет вам голову, – заявила я дрожащим голосом.

Я знала, что говорю, и собиралась привести угрозу в исполнение. У меня не было выхода. Страх быть убитой заставлял меня убивать, быстро и не раздумывая. И сознание того, что я способна на это, потрясло меня больше всего. Я приказала капитану встать лицом к стене, а сама обыскала стол. Там я нашла заряженный пистолет, спрятанный под кипой бумаг. Я забрала его и, прижимаясь спиной к стене, отошла от стола. Из этого положения я могла не только держать на мушке капитана, но и следить за дверью.