– Вам дать мой бинокль, мадам? – любезно предложил Фоулер.

Я машинально взяла протянутый бинокль и поднесла к глазам. Сейчас я ясно видела, как Гарт с трудом поднимался на палубу, как он бросился на офицера, а тот поднял приклад и ударил Гарта по голове. Мой муж рухнул, и его продолжали бить лежачего, а потом, бесчувственного, поволокли куда-то.

Капитан забрал бинокль из моих рук, но я едва ли заметила это. Я продолжала смотреть на английский корабль, на котором уже расправляли паруса и поднимали якорь. Еще немного, и фрегат скрылся, подгоняемый ветром.

– Бедный ублюдок не доживет и до вечера, – удовлетворенно заметил капитан. – Они выбьют из него спесь, а заодно и жизнь.

В ужасе я посмотрела на Фоулера. Глаза его дьявольски блестели, Я почувствовала дикий, животный страх, мозг еще не успел осмыслить происшедшее, но инстинкт подсказал мне: начинаются настоящие испытания. До сих пор между мной и капитаном стоял Гарт, он один, а сейчас Гарт исчез.

Я убежала в каюту. Услышав шаги Фоулера, всем телом я навалилась на дверь, всхлипывая и скуля, как смертельно напуганное животное. Никогда в своей жизни не знала я такого страха. Сердце мое готово было выпрыгнуть из груди, я почувствовала на губах солоноватый вкус – мне показалось, это был вкус страха.

Капитан распахнул дверь, и я отлетела к стене.

– Я пришел принести соболезнования, – сказал он, гнусно посмеиваясь. – Чертовски обидно за парня, правда же? Вот я и решил навестить безутешную вдову.

– Прошу вас, уходите, капитан, – хрипло сказала я. Он надвигался.

– Уходите. Прошу вас. Я принимаю ваши соболезнования, но… Убирайтесь! Убирайтесь сию же минуту!

Он подошел вплотную.

– Не похоже, чтобы с тобой было все в порядке, французская сука. – Фоулер зашелся от хохота. – Ты напугана, не так ли? Ты боишься того, что с тобой будет!

Он кричал, весь перекошенный от животного вожделения. Слюна текла у него по подбородку. Он расстегнул ширинку. Я оцепенело смотрела на него.

– И правильно делаешь, – продолжил он. – Я собираюсь научить тебя таким вещам, о которых твой звездочет даже не слышал.

– Прошу вас, уйдите, капитан, молю вас, – запричитала я, всхлипывая. – Я бы хотела сейчас побыть одна, если не возражаете.

– Возражаю, стерва, – зарычал он, схватив меня за волосы.

Я отпрянула и хотела было проскочить мимо него за дверь, но он, намотав прядь на руку, с силой рванул на себя. Я упала на колени.

Фоулер довольно засмеялся. Его лилово-красная, со вздувшимися венами дубина грозно торчала из поросшего черным волосом паха. Я вдохнула поглубже и закрыла глаза, молясь о том, чтобы потерять сознание, но, увы, когда он навалился на меня всем своим весом, втрое превосходящим мой, я не потеряла сознания. Я кусалась и царапалась, но его огрубелые руки были нечувствительны к боли, а когда я попробовала выцарапать ему глаза, он ударил меня по лицу, и я захлебнулась слезами пополам с кровью.

– Проклятая стерва. Дешевая французская шлюха, – злобно шипел он. – Ты ходила задрав нос и смотрела на меня как на грязь, пока рядом был твой красавчик. А сейчас у тебя нет даже того раба, которого ты сберегла!

Фоулер разразился хохотом.

– Не думай, что я не знал, что у вас тут происходило, ты, стерва. Сейчас ты начнешь учиться тому, как следует обходиться с настоящим мужчиной. Ты будешь делать все, что я тебе говорю, а когда ты исполнишь все мои прихоти, ты будешь умолять дать тебе новое дело. Сейчас ты моя, стерва. Моя.

Он задрал кверху юбку и с силой раздвинул ноги. Лицо его было так близко, что я чувствовала кислый запах изо рта и слышала довольное урчание.

Я закрыла глаза и от безысходности решила представить, что я с Гартом. Но воскресить чувственную истому и тепло, которые он дарил мне здесь, в этой самой каюте, было невозможно. Скот не был Гартом. Я не чувствовала ничего, кроме отвращения и боли, унижения и брезгливости. Он кряхтел, сопел, шарил по мне руками, а я тихонько всхлипывала и просила Бога поскорее остановить его.

Фоулер закончил быстро. Слава Богу, их светлость оказалась не способна продлить наслаждение. Он сел на корточки, склонясь надо мной, стал тискать меня и гладить. Застонав, я повернулась на бок и, свернувшись в клубок, закрыла лицо руками.

– Эй, француженка, нас ждет впереди много радости.

Он шлепнул меня по заду. Тихо заскулив, я попыталась укрыться.

– Нам еще долго плыть, месяц, а то и больше. Времени хоть отбавляй.

Вот так начались мои нескончаемые страдания, бесконечные унижения и пытки. Он насиловал не только мое тело, он втаптывал в грязь мою душу, разрушал сознание. Я стала противна самой себе, по-рабски запуганна и безобразна. Я перестала верить в Бога, который не защитил меня, и мечтала только о смерти.

Я была больше рабыней, чем те, что плыли в трюме. Капитан Фоулер запирал меня в каюте и никуда не выпускал. Он даже запретил мне подниматься на палубу, потому что однажды я чуть не бросилась за борт в мирный покой океана. С другой стороны, мое заточение было для меня благом: я не видела взглядов, которыми смотрели на меня моряки. Что было в этих лицах: злоба, похоть или даже сочувствие, – я не знаю. Унизительное сознание собственного ничтожества и стыд оказались для меня самой страшной пыткой. Фоулер вывалял меня в грязи, сделал неприкасаемой.

Фоулер ел со мной. За едой он был столь же неопрятен и мерзок, как и при отправлении других своих надобностей. Он даже спал со мной на той же койке, которую мы когда-то делили с Гартом. Он брал меня, когда ему заблагорассудится, оскверняя самыми немыслимыми способами, и я делала все, что он прикажет. Я больше не пыталась покончить с собой, твердо решив, что хочу жить и выживу.

Иногда он пинал меня тяжелыми сапогами, а я ползала и скулила у него в ногах, как побитая собака. Гарта тоже били ногами, твердила я себе, когда боль застилала сознание. Может быть, он выжил, выживу и я.

Фоулер внушал страх команде. Его никто и никогда не пытался остановить: матросы слишком хорошо знали, что прикончить человека ему так же просто, как расстегнуть передок штанов. Убийство для него – всего лишь еще одно извращенное удовольствие. Они, вероятно, даже радовались: когда он мучил меня, он не трогал их. Число экзекуций на палубе сокращалось ровно во столько раз, во сколько увеличивалось число пыток в моей камере.

Я забыла о гордости и хотела одного – умерить его жестокость. Я плакала, валялась у него в ногах. К стыду моему, я даже пыталась прихорашиваться: а вдруг он увидит во мне красивую женщину, заслуживающую лучшего обхождения? Я называла его Жозе и даже улыбалась ласково и кокетливо, словно добрая жена.

– Стараешься умаслить меня, стерва? – недобро усмехался он. – Будь я проклят, но ты, кажется, хочешь, чтобы я относился к тебе как к леди.

– Вовсе нет. Ты интересен мне как мужчина.

Он сгреб мое лицо в ладонь.

– Мужчина, говоришь? Я покажу тебе, какой я мужчина. А сейчас закрой рот. – Он ударил меня, и я полетела на койку. – Снимай это барахло и ложись ничком.

Расстегнув платье непослушными пальцами, я разделась и легла на спину.

– На живот, я сказал. Мордой вниз.

И вновь он терзал меня до тех пор, пока легкие мои едва не лопнули от крика.

Когда я решила, что запас его зверских штучек наконец иссяк, он придумал новую пытку. Однажды он привел ко мне в каюту молоденькую негритянскую девушку.

– Помнишь, как ты развлекалась, наблюдая за нашими мальчиками и девчонкой в Даоми, – заявил он со злорадной усмешкой. – Посмотрим, как тебе это понравится.

Девчонка слабо вскрикнула, когда он бросил ее на пол и раздвинул ноги. У нее не было сил с ним бороться, и она даже не плакала, когда он, справив свою нужду, ударил ее ногой в пах.

– Ну как, понравилось? – спросил он, застегивая штаны. – В следующий раз она будет смотреть, пока я проделаю то же самое с тобой.

Следующий раз, а за ним еще следующий… Фоулер сдержал обещание. Та женщина была свидетельницей моего позора, за ней еще многие другие из трюма, а я наблюдала за тем, что с ними проделывает мой тюремщик.